церковь михаила архангела что в бору углич
LiveInternetLiveInternet
—Музыка
—Рубрики
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Статистика
Жемчужины России. УГЛИЧ.Церковь Михаила Архангела «что в бору» в Архангельском под Угличем
Как гласит легенда, давным-давно благочестивые миряне из ближайшего села задумали поставить церковь у Ярославской дороги. Неожиданно возникло препятствие: выстроенное за день к утру следующего дня таинственным образом разрушалось. Вскоре одному из строителей было ниспослано видение, из коего следовало, что высшие силы определили для церкви место на небольшом островке среди лесных болот. Так в нескольких верстах от ближайшего жилья, «в бору», появилась первая рубленая церковка. Вскоре при храме возник Архангельский монастырь.Точное время его появления не известно, но в конце XV века монастырь уже существовал.
В Смутное время, как и другие угличские монастыри, он был разорен поляками.На Страстной седмице 1610 г. от рук интервентов погибли 40 иноков во главе с игуменом Михаилом, а вместе с ними – 300 мирян. С окончанием Смуты монастырь возродился.В XVII веке в нем находились церкви Рождества Богородицы и Михаила Архангела. Все постройки были деревянные В 1663 г. монастырь как несостоятельный был приписан к угличскому Воскресенскому и в этом статусе оставался вплоть до 1764 г., когда обе обители были упразднены.Монастырский храм стал обычной приходской церковью.В 1787 г. вместо прежних деревянных храмов прихожане построили новый каменный храм, до сих пор украшающий пейзаж этих чудных мест.
В архитектуре церкви ничего исключительного – обычный двухэтажный храм с пятью главами, трапезной, каких много не только в округе Углича, но и в центре России. Но как строителям удалось соотнести его с данным местом! Чудная простота побеленной кладки, незамысловатых архитектурных деталей так вяжется с окружающими соснами, лесной полянкой и удаленностью не только от шума машин, но и от окрестных деревень. Въезжая по дороге в Архангельское, будто попадаешь в другой мир. От села давно ничего не осталось – только погост и церковь, возносящая к небу свои главы.
В конце XIX в. рядом с храмом построили высокую колокольню из красного кирпича.Удивляешься, зачем была нужна она маленькому сельскому приходу, когда такая громадина могла осенять и крупный монастырь? Но ныне, не вдаваясь в ее архитектурные формы, мы скажем, что она была нужна как живописное дополнение, как яркое цветовое пятно, дополнившее простоту и белизну самого храма.
Архангельская церковь никогда не закрывалась, и в ней на удивление целостно сохранился интерьер XIX века, такой мало примечательный и обычный, но после варварства послереволюционных лет ставший исключительной редкостью. Там видны раскрашенные полы, поздняя масляная живопись, лепнина. Иконостас, хотя и с трехгранным выступом, своими формами очень напоминает иконостас церкви Царевича Димитрия «на крови». Прежнее убранство нижнего Введенского храма почти утрачено. Ныне его образуют современные росписи и иконы, в выразительности, кажется, превосходящие старинные украшения верхнего. Они тщательно следуют канонам и формам традиционной древнерусской живописи.
Церковь стоит в очень живописном и уединенном месте. Здесь хорошо просто отдохнуть от шума и суеты городов.
Царская семья перед Серафимом. По правую руку от Николая сидит Паша Саровская. Картина священника Сергия Симакова 
Использован материал: » Храм «в бору» как образ Святой Руси » http://www.portal-slovo.ru/impressionism/42243.php
Из лучших работ II Конкурса юношеских исследовательских работ по историко-церковному краеведению
Процитировано 3 раз
Понравилось: 3 пользователям
Архангельское. Церковь Михаила Архангела.
Храм Архангела Михаила «что в бору»
Карта и ближайшие объекты
Статьи
Михаило-Архангельская церковь построена в 1789 году. До реформы 1764 г. на этом месте находился Михайло-Архангельский монастырь. После его ликвидации на этом месте в 1789 г. была построена Архангельская церковь, сохранившаяся до наших дней.
«Краткие сведения о монастырях и церквах Ярославской епархии», Ярославль, типография губернской земской управы, 1908 г.
Как гласит легенда, давным-давно благочестивые миряне из ближайшего села задумали поставить церковь у Ярославской дороги. Неожиданно возникло препятствие: выстроенное за день к утру следующего дня таинственным образом разрушалось. Вскоре одному из храмоздателей было ниспослано видение, из коего следовало, что высшие силы определили для церкви место на небольшом островке среди лесных болот. Так в нескольких верстах от ближайшего жилья, «в бору», появилась первая рубленая церковка. Вскоре при храме возникла небольшая монашеская община. Случилось это в XV в., а двести лет спустя обитель была разорена поляками. На Страстной седмице 1610 г. от рук интервентов погибли 40 иноков во главе с игуменом Михаилом, а вместе с ними – 300 мирян. С окончанием Смуты монастырь возродился, однако былого процветания достигнуть не смог и в середине XVIII в. был упразднен властями. Монастырский храм стал обычной приходской церковью.
В 1787 г. место деревянного храма заняла новая каменная церковь на высоком подклете со звонницей. Небольшая община пользовалась помощью состоятельных благотворителей из весьма отдаленных мест – вплоть до самого Санкт-Петербурга. Монастырские традиции сохранялись благодаря подвижникам, селившимся при храме, словно в скиту. Наибольшую славу снискал блаженный старец Василиск (1790-1863), пришедший в угличский бор из столицы в 1841 г. и подвизавшийся здесь до самой кончины. В конце XIX в. рядом с храмом построили высокую колокольню из красного кирпича. В годы Советской власти уединение помогло церкви избежать поругания. Фактически Михаило-Архангельскую церковь в предвоенные годы никто не закрывал. Несколько лет в ней служил о.Кассиан (С.Ярославский), в 1964 г. занявший архиерейскую кафедру Костромской епархии и возглавлявший ее до 1990 г.
Храм, выстроенный в конце XVIII столетия в селе Архангельское на месте древнего, упразднённого в 1764 г. Архангельского монастыря. В советский период не закрывался в силу своей удалённости от больших населённых пунктов, поэтому в нём прекрасно сохранились росписи.
В живописном лесном массиве, всего в 8 километрах от Углича, в селе Архангельское Угличского района находится удивительно красивый и почти не тронутый временем и людьми храм Михаила Архангела «что в бору». Удивительны и место, на котором располагается храм, и история его существования, уходящая вглубь веков. Как гласят предания, в XV столетии жители Архангельского решили выстроить деревянный храм, посвятив его Архангелу Михаилу. Спустя время храм был выстроен, а вокруг него образовался монастырь с одноимённым посвящением. Разорённый поляками в 1609 г. Михаило-Архангельский монастырь был восстановлен, но в 1654 г. приписан к Угличской Воскресенской обители, а в 1764 г. оба монастыря были упразднены.
Обветшавший Михаило-Архангельский храм, ставший обычной приходской церковью, местные жители решили перестроить в камне, воплотив это решение в жизнь в 1787 г. Белокаменный двухэтажный пятиглавый красавец-храм с трапезной и двухъярусной колокольней очень гармонично вписался в окружающий ландшафт, сразу став центральным композиционным элементом села. В нижнем (тёплом) этаже храма освятили престол в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы, в верхнем (холодном) – во имя Архистратига Михаила. Внешнее убранство фасадов довольно лаконично и просто. Высокие прямоугольные окна обрамлены фигурными наличниками, фасады декорированы разделяющим ярусы пояском, а сам храм увенчан пятью луковичными главами на тонких глухих барабанах, причём центральная глава гораздо больше и массивнее боковых.
Интерьеры храма неизвестные живописцы украсили фресковой живописью, обновлённой на рубеже XIX–XX в.в. Видимо, в тот же период рядом с храмом была выстроена краснокирпичная четырёхъярусная колокольня, ставшая ярким контрастирующим элементом храмового ансамбля.
К началу минувшего столетия Михаило-Архангельская церковь «что в бору» была действующей, её причт состоял из священника, диакона и псаломщика, а прихожанами были жители Архангельского и окрестных деревень (всего 1355 мужчин и женщин). В приходе действовала церковно-приходская школа, которая содержалась на средства церкви. В собственности храма находились церковные дома, пахотные земли и без малого 10 000 руб. причтового капитала.
Смена государственного устройства в 1917 г. практически не затронула расположенный вдали от больших населённых пунктов Михаило-Архангельский храм. Он был действующим и до Великой Отечественной войны, и после неё. Поэтому фресковая живопись, сплошным ковром покрывшая стены и своды верхнего и нижнего храмов, а также иконостасы и другие элементы интерьера практически полностью, за исключением убранства нижнего Введенского храма, сохранились до наших дней.
В настоящее время в храме, как и два столетия назад, настоятелем храма иеромонахом Рафаилом (Симаковым) совершаются богослужения, а в ансамбль церкви помимо колокольни входит небольшая деревянная надкладезная часовня. Живописную местность у храма дополняет Святой пруд, в котором, по преданию, иноки Архангельского монастыря спрятали от поляков ценности из ризницы; старинный некрополь с необычными коваными крестами над надгробьями; братская могила защитников монастыря, над которой в 1986 г. местными жителями был установлен деревянный крест и болотистая Чёрная лужа, в которой, как гласит легенда, были утоплены тела интервентов.
Церковь михаила архангела что в бору углич
ХРАМ АРХАНГЕЛА МИХАИЛА ЧТО «В БОРУ»
(ранее Михаило-Архангельский монастырь )
Своей сокровенностью, уединенностью, таинственностью Архангельский храм невольно напоминает нам Легенду о невидимом граде Китеже. Большая часть того, что содержит в себе это место, как будто ушло под воды истории, стало невидимым, но остается ощутимым для тех, кто «никакова помысла» не имеет «лукава и развращенна, и мятущего ум и отводящаго в места оного мысли человека того хотящаго итти», увидеть его могут лишь чистые душой люди.
Первым и самым очевидным свидетельством уединенности и прикровенности этого святого места является уже сам топоним «Архангельское «что в бору»». Такое название храм получил не случайно. Подтверждение этому находим в Угличском летописце: «…А навозили дрова и лес строевой на ту площадь из бору Архангельского: там были великие леса и рощи непроходимые в тогдашнее время».
История.
Как гласит легенда, давным-давно благочестивые миряне из ближайшего села задумали поставить церковь у Ярославской дороги. Неожиданно возникло препятствие: выстроенное за день к утру следующего дня таинственным образом разрушалось. Вскоре одному из строителей было ниспослано видение, из коего следовало, что высшие силы определили для церкви место на небольшом островке среди лесных болот. Так в нескольких верстах от ближайшего жилья, «в бору», появилась первая рубленая церковка.
Вскоре при храме возник Архангельский монастырь. Точное время его появления и кем он основан не известно, но в конце XV века монастырь уже существовал.
Впервые он упоминается в житии прп. Паисия Угличского: игумен Михаило-Архангельского монастыря Георгий в 1482 г. был приглашен в Угличский Покровский монастырь на освящение первого каменного храма.
В Смутное время, в 1610 году, Михаило-Архангельский монастырь был разорен во время польско-литовского нашествия, как и другие угличские монастыри.
На Страстной седмице 1610 г. от рук интервентов погибли 40 иноков во главе с игуменом Михаилом, а вместе с ними – 300 мирян. «В сем монастыре Игумен Михаил, 40 иноков и 300 человек частных людей укрывались от звероподобных ляхов; так как монастырь был деревянный, то полякам нетрудно было завладеть оным; они ограбили монастырь, изрубили всех, кто только защищался, а здание монастырское было предано истребительному пламени».
Эта братская могила до сих пор сохранилась на территории Архангельского кладбища.
С окончанием Смуты монастырь возродился. В XVII веке в нем находились церкви Рождества Богородицы и Михаила Архангела. Все постройки были деревянные В 1663 г. монастырь как несостоятельный был приписан к угличскому Воскресенскому и в этом статусе оставался вплоть до 1764 г., когда обе обители были упразднены. Монастырский храм стал обычной приходской церковью. В 1787 г. вместо прежних деревянных храмов прихожане построили новый каменный храм, до сих пор украшающий пейзаж этих чудных мест.
По приправочным книгам до разорения в монастыре было две церкви – Архангела Михаила и теплая церковь Зачатия Иокима и Анны, деревянные клети, и колокольня.
Через некоторое время монастырь был восстановлен, но развитие хозяйства монастыря прервалось, монастырь «…по литовском разорении долгое время в ветхости стоял».
В 1654 г. царь Алексей Михайлович по просьбе ростовского владыки Ионы (Сысоевича) повелел приписать оскудевший Михайло-Архангельский монастырь к Воскресенскому «что на луже».
В 1764 г., во время секуляризации церковных земель, монастырь переводится в разряд сельских церквей.
Дошедший до наших дней каменный двухэтажный храм «построен в 1787 г. тщанием прихожан» на месте обветшавших деревянных построек. В 1880-х годах около храма была построена высокая кирпичная колокольня и ограда вокруг храма, с двумя большими воротами.
На кладбище при храме Михаила Архангела есть несколько особо почитаемых могил. Одна из них, возможно древнейшая из сохранившихся, – Братская могила жертв польско-литовской интервенции. Как говорится в небольшой исторической справке, составленной Владыкой Кассианом (Ярославским), «в дни пасхальные с большим страхом дерзнули собраться из окружающих лесов на монастырское пепелище скрывавшиеся жители, со слезами собрали кости и остатки тел пострадавших патриотов в одну общую братскую могилу и благословенно погребли».
Текст таблички на Братской могиле:
«Под сим крестом погребены тела избиенных и сожженных подвижников, иноков святой обители Архистратига Божия Михаила, Блаженного игумена Михаила и 40 братий с ними 300 человек мирян принявших таковую мученическую кончину при разорении сей обители поляками в 1610 году. Всещедре Господи, сопричти их к лику славных страстотерпцев и мучеников Твоих и нам грешным по молитвам их подай здравие и спасение. Аминь».
При церкви Михаила Архангела никогда не прекращалось почитание этих мучеников, никогда не прекращалось бережное обихаживание их могилы, на ней всегда служились панихиды, местные жители до сих пор берут с нее землю. Осенью 1986 года местные крестьяне М. Бурдаев и А.Кашин установили большой деревянный крест на могиле, а следующей весной могильный холм весь покрылся ландышами.
На территории Архангельского храма есть еще одна почитаемая могила, к которой не зарастает народная тропа. Здесь похоронен живший в ХIХ веке Блаженный старец, инок Василиск. «Вследствие общего глубокого уважения к подвижнику Божию, могила для него была приготовлена против алтаря церкви, где и опущен был гроб с остатками незабвеннаго богомудраго старца Василиска», – говорится в жизнеописании подвижника.
В детстве Василиск впал в расслабление и 12 лет был прикован к постели. Очень скоро он ушел из родного дома, став юродивым, долго скитался в поисках уединения, пока ему не было видения о том, что ему нужно переселиться в Углич. Здесь он узнал о прекрасном и пустынном месте около храма Архангела Михаила, где вскоре поселился в отдельной келье. Старец успешно обучал грамоте детей, исцелял больных и бесноватых, обладал даром прозорливости. Ко всем многочисленным богомольцам, стекавшимся к нему, он обращался не иначе как «ангел мой» или «друг ты мой».
В 1991 г. местный крестьянин М. Бурдаев поставил большой деревянный крест на могиле инока Василиска.
Не успела на нем тогда просохнуть краска, как в мусоре церковной кладовой обнаружилась железная дощечка с надписью, которую теперь можно прочитать над могилой святого старца:
«Блаженный старец инок Василиск, подвизавшийся при храме св. Архистратига Михаила 22г. скончался 8 марта 1863г. на 73 году жизни. Упокой, Господи, душу раба Твоего – великого труженика, молитвенника, утешителя страждущих, понесшего подвиги странничества, юродства, молчания, пустынножительства, постника, прозорливца и чудотворца. И всех, молитвенно чтущих память его, Всеблагий Господи, помилуй и спаси! Родился старец 2 мая 1790 г. День его ангела 3 марта. Имена родителей его: Макарий и Евфимия».
Сейчас на могиле старца Василиска растет огромная береза. Это еще одно свидетельство святости старца, потому что она представляет собой три дерева, стволы которых переплелись и срослись в одно. Прихожане храма берут земельку из-под корней этой березы: «У Василиска березка большая растет и у нее между корней землю берут, если заболит где-то, приложим или потрем», – рассказывает Агриппина Петровна. «И у Василиска берут, и там, где Братская могила на холме тоже берут, и сейчас берут, и водичку берут со святого пруда. Не от особенных болезней, а вера много значит».
По рассказам одного из прихожан Архангельского храма о чуде, происшедшем с ним на могилке Василиска: «Однажды со мной был случай такой. Зимой во время крестного хода я очень замерз. Был мороз, шел дождь со снегом, варежки были мокрые. Я подошел к могиле старца, стал молиться. И вдруг оказалось, что береза-то теплая. Я приложился к ней, а она как печка дома».
Большую часть своей жизни посвятил Архангельскому храму его настоятель с 1943 по 1961 год Архиепископ Костромской и Галичский Кассиан. Он начал служить здесь еще до пострижения в монахи, уже пережив годы ссылок и заключений.
За годы службы в Архангельском Владыке не раз предлагали сменить приход, но он всегда находил предлог, чтобы остаться здесь. Только в 1961 он не сумел отказаться от настоятельства в храме царевича Димитрия «на поле», после чего был возведен в сан епископа. Но и после этого он не оставлял приход своими заботами.
Несмотря на все изменения здесь по-прежнему как будто нет никакой связи с миром. Все, кто приходит на это место впервые, поражаются незыблемостью и вневременной устойчивостью открывающегося внутри густого леса зрелища неразрывной связи Храма с природой Божией.
«Я считал, что с помощью картин людям можно рассказать о Боге»
Игумен Рафаил (Симаков)
Игумен Рафаил (в миру Сергей Борисович Симаков) – настоятель храма Михаила Архангела, что в бору, под Угличем. Архитектор по образованию, он был известным художником, выставлялся на легендарных выставках художников-авангардистов на Малой Грузинской. Картины Сергея Симакова уже тогда отличались от других присутствием на них православного храма, иконы или хотя бы опустевшего оклада от иконы. Его произведения запоминались. Позже, в 1980-е годы, художник Симаков пришел к вере, крестился, в его творчестве проявилась главная тема – русская история, жития святых Православной Церкви. А в 1991 году Сергей Симаков написал свою последнюю работу, стал священником и уехал служить в храм, в прямом смысле слова – в бору, под древним градом Угличем, где и служит до сих пор, то есть почти 30 лет.
Со временем, после смерти супруги, отец Рафаил принял монашество. Так священник Сергий стал игуменом Рафаилом. Но батюшка по-прежнему играет заметную роль в культурной жизни Углича и Ярославля. В центре Углича находится галерея «Под благодатным покровом» с его картинами.
Дорога к храму отца Рафаила непростая, но мы добрались до батюшки и побеседовали с ним о его пути к вере, монашеству, о его картинах, книгах, его дружбе с кинорежиссером Алексеем Балабановым и многом другом.
Уединение стало для нас спасительным
Отец Рафаил, почему Вы решили стать монахом? Вы были известным художником, потом стали священником. Что послужило причиной для этого решения?
Я монах, можно сказать, вынужденный. Я бы никогда не решился встать на такой путь. Но так получилось, что умерла моя жена – матушка Елена, а незадолго до смерти ее постригли в монашество, она очень этого хотела. И я тоже попросил о постриге, чтобы все было как положено. Чтобы жить в миру, а быть для этого мира мертвым. Я служил священником в приходском храме и никогда не думал о монашестве. Священником я хотел стать, а о монашестве никогда не задумывался, и не мог себе представить, что после кончины супруги моя жизнь будет продолжаться уже в другом качестве. По большому счету, я, конечно, не был готов к монашеству. Монах должен жить уже совершенно другой жизнью, постоянно молиться, быть отрешенным от всего житейского. А какой из меня монах! В общем-то, я продолжаю жить как жил, остаюсь приходским священником, с теми же трудами и заботами.
Но ведь была же такая традиция на Руси – супругам уходить в монастыри по взаимному согласию…
Да, по достижении какого-то возраста супруги могли расстаться, разойтись по монастырям и там закончить свою жизнь. Уже не друг с другом, а с Богом.
Почему Вы выбрали такое уединенное место для священнического служения?
Мы когда-то жили в Москве. У меня была однокомнатная квартира с окнами на храм мученика Трифона на «Рижской». И мы искали место для мастерской. Необходимо было больше пространства, чтобы картины писать. В Москве не получилось мастерскую заиметь, и мы стали искать где-то на стороне. Как-то с нашими друзьями попали в Ярославскую область, в эти леса, и здесь я увидел этот храм. Он и тогда был действующим и вообще никогда не закрывался. Батюшка здесь был и три-четыре женщины при нем. Народ, живущий рядом, приезжал на праздники. Приехать сюда было сложно, приходилось довольно долго идти пешком по дороге, по грязи или снегу. И вот это уединенное место стало для нас убежищем от городской жизни. Церковнославянский язык мы уже знали, потому что я тогда писал картины с житиями святых, и мне надо было читать о них, мы доставали старые книги, и по ним изучили церковнославянский. Стали ходить в этот храм, жена моя, будущая матушка, стала помогать старушкам на клиросе, а батюшка, отец Иоанн Семенов, взял меня в алтарь, я ему там помогал. И потихоньку мы начали тут осваиваться. Мы были только недавно крещены. Я в 34 года крестился, нас с женой вместе дома крестили.
Я писал картины, вывозил их в Москву на выставки, продавал, и мы жили на эти средства. Уединение было для нас спасительным. Поэтому когда мне предложили стать священником, я попросился в этот храм. Батюшка уже был немощный и почти не служил. Меня потихоньку стали уговаривать стать священником, когда мы были в Сибири с моей выставкой – она проехала от Риги до Иркутска. Выставка была православная, тогда почти все мои картины были на православную тему. И знакомые мне говорили: «Сережа, художников много, а священников не хватает». Сманили, можно сказать, нас обоих, потому что я сам бы не решился, да и согласие супруги на это должно было быть обязательно.
И она согласилась? Не пришлось уговаривать?
Она как-то потихоньку согласилась. Я написал последнюю картину в 1991 году и поехал в Ярославль – у меня как раз там выставка была. И в Ярославле меня рукоположили в диаконы, через десять дней я стал священником, а уже через сорок дней здесь, в храме Михаила Архангела, я служил первую службу.
Как Ваши картины оказались в Угличе?
Эту православную выставку мы возили по стране с помощью священников, с ней нас просили приехать епископы в Новосибирск, Томск, Иркутск. Потом мы должны были поехать в Кемерово, но тут закончились деньги на эти переезды. Картины большие и их много – девать их было некуда. Выставку оставил в Угличе тогдашний директор музея Виктор Иванович Ерохин. Мы с ним тогда подружились, потом я его окрестил, когда уже стал священником. И он спас эти мои картины. До этого они какое-то время в Москве в гараже у моего друга висели под потолком, и на них протекала вода с крыши. Надо сказать, что у нас в стране все вроде бы повернулось лицом к Церкви, но у меня с моими картинами всегда были проблемы, которые остаются до сих пор и с показом, и с публикацией. «Слишком русские» – как мне кто-то сказал.
Что стало мотивом для Вашего творчества? Почему Вы как художник выбрали для себя именно русскую православную тему?
Я в своей жизни разные картины писал. Учился я в архитектурном институте, и у нас были и живопись, и рисунок. И я всё пробовал, всё, что в европейском искусстве к ХХ веку накопилось, все течения и жанры. А поскольку я рос в Москве, рядом с Кремлем, и часто бывал в нем (тогда он был открыт, и можно было свободно целый день там гулять, соборы были открыты, но, естественно, как музеи), – всё, что я в то время в Москве видел – Кремль, Петровский и Андроников монастыри, – все эти камни, купола, кресты произвели на меня сильнейшее впечатление, и в какой-то момент это проникло в мои картины. В детстве я рисовал всякие сюжетные вещи, например, Куликовскую битву, со стягами, на которых изображен Спас Нерукотворный. А потом, когда в институт уже поступил, как-то больше стал тяготеть к западному искусству, и на долгое время у меня в картинах пошел некий сюрреалистический поток. Я писал картины, совершенно отвлеченные от реальной жизни. А затем в них стали появляться какие-то конкретные вещи и все, что у меня было в детстве, в картинах русских художников и русской архитектуре, – все это вернулось. Тут уже я стал читать книги, интересоваться, что происходит в Церкви, почему русские писатели об этом писали. И для меня это стало очень интересным и важным, и вошло в нашу с женой жизнь.
Потом нас крестили: наши друзья привели к нам домой священника, но в церковь мы после этого еще не начали ходить. И Господь послал нам руководителя в нашей духовной жизни – отца Геннадия Огрызкова, с которым мы с женой в архитектурном институте учились в одной группе. И он, взявши нас за шкирку, начал нас направлять; обвенчал, и потом, в конце концов, благословил меня идти в попы. Правда, со скрипом – он же знал, что я за фрукт такой, со всеми моими злохудожествами. Вернее, он сам не решился, рукоположение мне в Ярославле предложил владыка Платон. Это было при Патриархе Пимене. Отец Геннадий посоветовал нам съездить к его, отца Геннадия, духовному отцу архимандриту Алексию (Поликарпову), будущему наместнику Даниловского монастыря, сейчас епископу Солнечногорскому. Он тогда еще в Лавре был, исповедовал в надвратной церкви. Я помню, что мы отстояли к нему длинную очередь. Это было в 90-м году.
И вас отец Алексий благословил на священство?
И отец Алексий меня благословил. А что с человеком делать, если он хочет в попы идти? Тогда это достаточно просто было. Какую-то бумагу я заполнял в епархии, и меня еще тогда удивил пункт: не состоял ли я в обновленческом расколе. Семинарию тогда заканчивать не надо было. Высшее образование есть – и достаточно. Но единственное, что я просил, чтобы меня оставили в этом храме, никуда не перевели. Меня здешний батюшка предупредил, что с высшим образованием могут поставить куда-нибудь в другое место.
И так Вы с тех пор в этом месте и подвизаетесь?
Единственный насельник древнего монастыря
Когда Вы пришли, здесь, наверное, все было иначе? Колокольни не было.
Колокольня была, но сильно разрушенная. Внутри все выгорело, не было верха, перекрытий. Колокола в 1920–30-е годы скинули. Мы тут осколки находили. Полная разруха была. Крыши текли, главы дырявые. Но с Божией помощью и с помощью хороших людей за эти 29 лет мы тут много чего сделали. Но это дело такое, что вроде всё укрепили, а в другом углу опять что-то начинает разрушаться. Фактически мы провели первый ремонт-реставрацию после 1912 года. По мелочи что-то тут делалось, но что в этой глуши можно было сделать! Вот сейчас вы приехали сюда по дороге, а раньше, кроме как пешком или на тракторе, и то не всегда, а только зимой, когда все замерзало, можно было проехать. Мы на себе кирпичи таскали. Не было сюда никакой дороги вообще. Мы специально забрались сюда, как в древние времена.
А что здесь было в древние времена?
Из летописи известно, что в XI веке здесь уже был монастырь, он, может быть, даже ровесник Угличу, который платил тогда дань княгине Ольге. Там написано, что монастырь стоял на равнине среди бора.
И как называлась эта обитель?
Монастырь носил имя Архангела Михаила. Кроме Архангельского храма, тут был храм Введения Богородицы во храм, родителей Богородицы Иоакима и Анны, Зачатьевский, и Рождества Богородицы. Четыре храма было. Сейчас здесь верхний Архангельский и нижний Введенский храмы. Мы престол поставили в приделе Иоакима и Анны и под колокольней устраиваем храм Рождества Богородицы. То есть решили вернуть все престолы, которые тут были.
И вы теперь насельник этого монастыря?
Я единственный монах этого монастыря. Но монастырь он только в нашем, так сказать, сознании, в документах он монастырем не числится. У этого места богатая история, и про него многие знали. В архивах, которые мне удалось здесь разобрать, были довольно обширные материалы, часть находится в Угличском музее, и я туда сдавал то, что нашел в храме и у своих прихожан – книги, документы.
Мы нашли книжку про инока Василиска, изданную в «Троицких листках» игуменом Никоном (Рождественским). Маленькая книжка, страниц 30. Инок Василиск здесь жил и похоронен около нашего храма. Это было для меня находкой и подарком.
А в какое время жил инок Василиск?
Он в 1836 году умер. Еще здесь сохранилась братская могила. Мы сейчас ее в порядок привели, музей помогал ограду делать, к 1000-летию Крещения Руси, я чертежи делал. Потом борисоглебские реставраторы большой крест поставили. В 1610 году было разорение Углича, и после этого польские отряды двинулись к Ярославлю, где должен был состояться Поместный собор. Поляки шли, чтобы помешать этому, а по дороге всё уничтожали. И в Страстную среду 1610 года, как сказано в летописи, игумен Михаил, 40 братий и 300 человек мирян были здесь, в этом монастыре, сожжены.
Поляки сожгли монастырь с людьми?
Да, поляки и запорожцы. Могила сохранилась. Правда, в советское время она была вся перерыта, но часть ее осталась. Мы оградили могилу и обиходили. И удивительно, что каждый год в начале лета на всем кладбище только две могилы – братская могила и могила инока Василиска – покрываются густым слоем ландышей.
Жить на земле и ничего на ней не делать – это преступление
Батюшка, художественная, творческая среда имеет свою специфику. Трудно Вам было перестраиваться на церковный образ жизни, или все произошло органично?
Я очень люблю напоминать нам всем и себе самому, что в таинстве Крещения, когда уже читаются заключительные молитвы, Господь представлен нам как Изрядный Художник, то есть Художник всех художников. Поэтому художнику, мне и многим моим друзьям, с которыми я когда-то выставлялся на Малой Грузинской, в общем-то, не так сложно было прийти в храм и служить в нем. Несколько человек из нашей группы с Малой Грузинской в Москве тоже стали священниками. Мы были достаточно свободны в своем самовыражении и заражались друг от друга и мастерством, и верой – в общем, какими-то мыслями, не совсем такими, которые бывают в творческих союзах.
Как складывалась Ваша жизнь здесь? Городским, особенно столичным жителям обычно довольно трудно бывает заниматься сельским хозяйством, и физически трудно, привычки нет, и знаний не хватает. Как Вы все это осилили?
Да если бы я знал, что последует за рукоположением и началом жизни в деревне, я бы никогда не решился, потому что это оказалось сущим кошмаром. Сразу выяснилось, и я нашел подтверждение в писаниях святых отцов, русских подвижников, что жить на земле и ничего на ней не делать – это преступление. А поскольку я жил всю свою жизнь в бетоне, кирпиче и среди асфальта, я вообще не представлял, что это такое жить на земле. У моих дедушки с бабушкой был участок в Радонеже, клубнику сажали, яблони были, но чтобы это было с утра до ночи и с ночи до утра – такого мы себе не представляли. Пришлось завести скотину, нам стали дарить птицу и разных других животных, и надо было уже и с ними заниматься. Моя жена, матушка Елена, с радостью в эту жизнь вошла, а я – со скрипом. Я вынужден был работать и на скотных дворах, и в огороде, но никогда радости от этого не испытывал. А матушка была всецело предана этому делу, и, конечно, люди заражались от нее стремлением жить на земле как положено.
Батюшка, к Вам сюда приезжают люди творческих профессий – советоваться по духовным вопросам. Выдающийся кинорежиссер Алексей Балабанов считал Вас своим духовником. Ваши друзья, творческие люди, хотят именно Вашего совета, потому что знают, что эта среда Вам хорошо знакома?
У меня никогда не было много друзей, да и вообще друзей, наверное, много не бывает. Но были такие люди, которые разделяли мои убеждения и как художника, и как человека, и я разделял их убеждения. Моим другом и учителем был Виталий Скобелев, который преподавал у нас в архитектурном институте, учил нас живописи. Я очень много у него взял. Потом я познакомился с писателем и драматургом Владимиром Шацковым, с которым мы многие сюжеты моих картин на русскую православную тематику обсуждали. Он мне помогал и литературой, и своими знаниями в области истории. Все эти мои друзья уже почили. А когда у меня умерла супруга, Господь послал мне друга, правда, к сожалению, ненадолго, – Алексея Октябриновича Балабанова. Те мои друзья были на десять лет меня старше, а он был на десять лет моложе меня. И последние годы его жизни мы провели, насколько это было возможно, вместе. Я даже был неким соучастником его работы над тремя последними фильмами. Мы подолгу обсуждали сцены в них. Это было для меня очень важно. Но и его Господь забрал. И опять так получилось, что это наше сотрудничество, в смысле творческого отношения к жизни, закончилось, и я остался один на один со своей жизнью. И теперь со всеми возникающими делами – быть в составе жюри православного кинофестиваля, самому снимать фильмы, писать и издавать книги и альбомы других художников – мне приходится разбираться самому, посоветовать некому.
В документальном фильме о Балабанове «Найти своих и успокоиться» он открыто заявляет: «Я православный русский режиссер». А что значит – быть православным режиссером? И вообще, расскажите, пожалуйста, что, по-Вашему, Алексей Балабанов хотел сказать зрителю своим кино?
Объяснять словами кино все равно, что книгу пересказывать. Со всеми моими друзьями – отцом Геннадием Огрызковым, писателями, художниками и кинематографистами меня роднило то, что нас все время «гнобили» за то, что мы делали. Художника Сергея Симакова официально до сих пор нет, он нигде не числится. Виталия Скобелева никто не знает. Владимира Шацкова никогда не будут печатать, хотя его пьесы в свое время ставились в театрах. С Балабановым происходило то же самое, на него или накидывались, или демонстративно не замечали. Хотя это нам, на самом-то деле, очень сильно помогало.
У Балабанова был идеал – Андрей Тарковский, его фильм «Андрей Рублев», и он даже говорил, что если бы разом сейчас исчез весь мировой кинематограф, но остался бы один этот фильм, то можно было бы начинать всё заново, потому что там всё есть. То есть, что «Андрея Рублева» было бы достаточно, чтобы кино возродилось, причем на высочайшем уровне. На Алексея Балабанова за это кричали и ругались. Но он обладал такой вот странной смелостью – он всегда был сам по себе. И в этом же фильме о нем Елены Николаевой Петя, его младший сын, сказал: «Он ведь гений! Такие люди только иногда бывают».
Можно сказать, что до сих пор ни одного фильма Балабанова люди на самом деле еще не поняли. Потому что все видят только оболочку, все мы привыкли к этому – смотреть на то, что снаружи. А то добро и глубочайший смысл, которые в эти фильмы вложены, – это не снаружи, это глубоко внутри. А к кино все в основном относятся как к развлечению. Леша сам так говорил: «Что такое кино – это развлекаловка». Я с ним тогда начал спорить: «Ничего себе развлекаловка! Зачем ты тогда столько смыслов вкладываешь в это? Зачем тогда так делаешь, что каждый миллиметр на экране насыщен смыслами?»
Вы рассказывали, что Алексей Балабанов хотел снять фильм об уничтожении Церкви в 30-е годы. Какие у него были замыслы?
Да, собирался снять. Ему один батюшка откуда-то с Волги, из-под Сталинграда, прислал свой сценарий о том, как уничтожали монахов. Леша с этим сценарием пошел к продюсерам, и они ему сказали, что ни в коем случае ничего такого не надо. Его фильмы, начиная с «Морфия» по Булгакову, и так уже в прокате проваливались, их никто не ходил смотреть. А про убийство монахов – тем более. Сказали, что это не денежное дело, что это сейчас никому не интересно. Конечно, это была очередная отговорка. Нам остается только, мягко говоря, сожалеть об этом, потому что можете себе представить, какой фильм об уничтожении Церкви мог бы сделать Балабанов. На каком уровне! Какой была бы сила воздействия!
Это очень тяжелая работа – молить Бога, чтобы Он сделал из нас людей
Отец Рафаил, насколько важно, на Ваш взгляд, для православного человека быть культурным и образованным? Или это совершенно не важно, можно служить Богу в любом виде и любом качестве?
Богу можно служить, конечно, в любом качестве. Преподобный Серафим Саровский – он Шекспира не читал, театра не видел, да и вообще люди тогда немного по-другому жили. Радио у них не было, телевизоров и телефонов тоже. Они думали по-другому. Потому что они утром пятнадцать минут читали молитвы и вечером пятнадцать минут читали молитвы, еще они каждое воскресенье ходили в храм. Грамоте в школе со времен Ивана Грозного обучали по Псалтири, и получается, что все знали два языка – современный русский и церковнославянский. А быть причастным к общечеловеческой культуре – желательно, конечно, но культура – это все-таки всего лишь внешняя сторона жизни. Мои друзья, которые постарше, были очень хорошо образованы и меня образовывали. Если ты собираешься общаться с людьми, то, конечно, нужно знать то, что знают они. Хотя бы интересоваться этим и уметь с ними говорить о том, что им интересно. Я считал, что с помощью картин людям можно рассказать о Боге. Книг тогда об этом почти не было, и я писал картины на религиозную тему, которые мне в какой-то момент на Малой Грузинской разрешили выставлять, хотя в то время были закрыты три темы – «антисоветчина», «порнография» и «религиозная пропаганда». Если что-нибудь из этого в произведении литературы, музыки, театра или живописи усматривалось – оно убиралось сразу и без разговоров. Церковь и сейчас по значимости у государства числится ниже спорткомитета. Мир, в котором мы живем, превращен в сумасшедший дом, и человеку все-таки надо это сознавать. И очень опасно, на самом деле, так жить, надо быть осмотрительным, но для этого нельзя быть дураком, которым можно вертеть и так и эдак. Все-таки, чтобы прийти к Богу, надо знать о Нем, чтобы быть с Ним. Для этого, конечно, надо учиться.
На кого рассчитаны Ваши картины? К кому Вы обращались в своем творчестве?
Когда Вы стали священником, Вы перестали писать картины и начали писать иконы?
И иконы, и картины – это духовный труд. Как Вы к этому относитесь?
Труд – это когда каждый день. Пианист должен каждый день играть, а художник должен каждый день рисовать, писать. Совместить здесь очень сложно. Поэтому лучше чем-то одним заниматься. Я нашел себе занятие. Я начал снимать фильмы, четыре или пять фильмов сделал и понял, что мне это просто не по силам. Потому что мне приходилось все самому делать – и снимать, и монтировать, и музыку подбирать. Кино – это все-таки коллективная работа. И я стал писать. Когда-то в детстве, в молодости, я пьесы писал, что-то вроде повестей. И вот решил к этому вернуться. Сейчас написал и издал несколько книжек, и своих, и других людей. Фантазировать я не умею и не хочу. Я стараюсь собрать то, что меня окружает. А так как я не очень общительный человек и, как Шукшин, собирать образы вокруг себя и потом переносить их в свои книги я не умею, – поэтому я только свое мнение по какому-либо поводу могу выразить.
Какие книги Вы пишете?
В последние годы я сделал книгу «Под покровом Божьей Матери. Страницы жизни протоиерея Сергия Вишневского». Батюшка здесь, недалеко служил, и мы с ним дружили. А раньше он в Москве был настоятелем храма Знамения Божией Матери около «Рижской», рядом с которым я тогда жил. Так что я давно его знал и слушал его проповеди. И оказалось, что он вел дневники, и я сделал книгу о нем. И потом так получилось, что издали мои дневники лет за двадцать. Начали издавать, и я стал их дальше писать – в подражание писателю Лоренсу Стерну, который всю свою жизнь издавал одну книгу, прибавляя к ней новые главы. Он, кстати, тоже был священником, но еще и своим литературным трудом зарабатывал. Я тоже в какой-то степени этим зарабатываю деньги для храма. Называются мои дневники просто – «Книга». Вышло уже три толстых тома. Издали также книгу моих воспоминаний о Балабанове – «Книга о горе-зло-счастье по Алексею Балабанову». Так что, пока Господь дает силы, – надо делать, что можешь…
Фотограф: Владимир Ходаков
В материале также использованы снимки из открытых источников
Игумен Рафаил (Симаков)
Материал подготовили Екатерина Орлова и Татьяна Петрова