не одна я в поле кувыркалась
Читаю. Нравится
Хорошо, что меня привели на этот сайт. Тут, оказывается, очень много интересных личностей. Выходит, что «не одна я в поле кувыркалась, не одной мне ветер в ж. дул», как верно заметила русская фольклорная народная пословица поговорка. Творчество распространяется между людей как грибок, или пожар. Глядишь, скоро вся страна будет заражена творчеством и станет гореть духом и писать стихи. Это хорошо. Горение духом приближает нас к господу богу, особенно если мы не просто так горим, а со смыслом. Я подумываю о самосовершенствовании. Надо самосовершенствоваться. Только в Москве это удобно, а у нас, в глуши нет никаких курсов, никаких кружков или клубов для творческих натур. Поневоле позавидуешь москвичкам. Конечно, надо ехать в Москву.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Не одна я в поле кувыркалась
Не одна я в поле кувыркалась
. А вскоре мои родители развелись, что мало отразилось на нашей жизни с мамой, мы и так редко видели отца, зато теперь у меня появилось еще больше свободы. Институтские и бывшие школьные друзья могли приходить и днем, и ночью, чем они и пользовались, а в большой компании появлялись и девушки. Тогда же из небытия возникла и моя одноклассница Ленка. Высокая, смелая, напрочь лишенная дурацкой женской манерности. Да и профессию после школы она выбрала серьезную — технолог целлюлозно-бумажной промышленности.
Летом мы всей толпой решили поехать отдыхать. Компания подобралась из девяти человек: семь мальчиков и две девочки — Ленка и ее подруга. Рванули в самую глушь, на Голубые озера, недалеко от Выборга. Туда не ходят даже электрички, и нас на автобусе довез друг моего отца. Обещал вернуться за нами через пару недель. И только когда он укатил, наша шайка-лейка осознала, что пути назад отрезаны, а мы остались в абсолютно глухом районе, в полной тишине леса, где до ближайшей железной дороги почти тридцать километров, — и вот тогда всех и охватила легкая паника.
— А если с кем-нибудь что-нибудь случится? — вслух подумал я.
Остальные испуганно переглянулись.
— Ничего не случится! Смотрите какая красота! — бодро прервал тишину мой бывший одноклассник Вовка.
Именно он стал идейным организатором поездки в выборгские прерии и «подбил» других бледнолицых.
Но его заявление вызвало улыбки и разрядило атмосферу. Весь наш класс объединяло то, что все были, как бы сказать, несоветские. У нас только один и имелся комсомолец-активист — любитель политинформаций и нравоучительных планерок. За неумеренную активность его регулярно, пару раз в год, поколачивали, зато после окончания школы, когда он перестал напрягать партийными делами, его, наоборот, полюбили, за что раньше ненавидели — активность. У него хватало энергии всех обзвонить, собрать, организовать, решить, кому и что поручить, и куда-то вывезти. Вот, например, к черту на рога. Но что делать? Надо ставить палатки.
Первая ночь прошла без приключений. А утром нас разбудил аромат ухи. Он распространялся по лесу, как что-то мимолетно и неестественно прекрасное. Тем более что мы с собой взяли картошку и тушенку. Конечно, у нас удочки имелись, но никто не рассчитывал, что сумеем наловить рыбы. И мы молча, с любопытством диких зверей, пошли на запах.
— Ягоды зря не топчите, — строго велела лесная «фея». — Вам баловство, а нам доход с них какой-никакой!
Пообещав ничего не топтать, мы рванули к себе. Соседство не очень-то приятное — местные люмпены, которые живут здесь сбором урожая и его продажей, — но ведь никуда и не уедешь. Иначе автобус нас потом просто не найдет.
Полетели дни — второй, третий, четвертый. Вода в озере оказалась очень теплой, дожди нас не беспокоили, равно как и соседи. Иногда мы встречали кого-нибудь из них с полными корзинами брусники, а потом по лесу разносился запах варенья. Иногда слышали, что к ним подъезжают машины, наверное, чтобы собрать заготовки и отвезти на рынок, — и все.
А где-то через неделю Ленка заявила, что надо сходить на рыбалку куда-нибудь подальше; рыба у нашего берега уже порядочно распугана лесными жителями. Идея была хорошая и правильная — мне лично давно хотелось пройтись, валяться целый день на берегу уже надоело, да и когда еще попадешь в такие места? Я поддержал ее план, не думая, впрочем, что идею не поддержат.
— Вот и идите сами! — заявила компания.
А что теперь остается? Беда в том, что Ленка авторитарный человек. За неделю она сумела достать всех. Мы даже организовали тайное общество борьбы с ней!
Хотя для меня это не означало, что надо отказываться от всех ее идей, или же любовь к рыбалке в нашей семье была как заразное заболевание, и мы пошли вдвоем. И даже не заметили сколько шли — час, два или три. Наконец, выбрав место покрасивей, уселись на высокий берег и закинули удочки.
Гроза застала нас врасплох. Озеро моментально почернело, зато древний лес, наоборот, каждую секунду освещался всполохами молний. Мы оказались зажаты на берегу, бежать некуда, да и опасно. Невысокий кустарник, под который залезли, не спасал от дождя, но зато в него, если верить учебникам, не должна ударить молния. Ленку трясло, она прижималась ко мне, а во мне вдруг проснулся мужчина, сильный, опытный и смелый. Или же я понимал, что если тоже испугаюсь, то начнется полный кошмар. Отец учил меня, что в грозу и шторм главное — не поддаваться панике. Иначе. Ничего хорошего все равно не получится. Помчимся с воплями в лес? Но там слишком легко заблудиться. В черную воду тоже не прыгнешь. И я продолжал обнимать и успокаивать трясущуюся и мокрую Ленку.
Перепуганная компания встретила нас, живых и невредимых, вопросами с подтекстом, но мы отрешенно молчали. Возвращались в родной город сидя рядышком в автобусе, незаметно от других она держала меня за руку.
. Та гроза стала началом осени. Холода наступили быстро, и наше второе романтическое и более долгое свидание прошло в «шалаше». Я пригласил ее на дачу в маленький летний домик. Мы и замерзали тоже довольно поэтично, ведь в конце сентября, особенно по ночам, заморозки усиливаются: с утра кто-нибудь из нас вылезал из-под толстого одеяла, быстро разжигал «буржуйку» — и тут же снова под одеяло, переждать, пока в доме потеплеет.
С ней совсем не так, как с Наташей. Ленку я знаю с первого класса, мы понимаем друг друга с полуслова, а мое тело. оно даже не хочет никаких переодеваний в женское. Его возбуждает теплота того, что рядом, оно распробовало новые физические ощущения и жаждет их. Меня словно «переключили» в правильный режим, дав возможность наслаждаться полнотой гармоничных, с точки зрения природы, любовных отношений. Если хотите, то наша связь — это моя дань мужской физиологии. А куда же я ее дену?
Не одна я в поле кувыркалась
СОНЯ И РОДИТЕЛЬСКИЙ ДОМ
Пока же Соня решила перекусить. С вечера ничего не ела. Дома в поезд до Ленинграда села в час ночи. Утром прямо с поезда пересела на электричку в Гатчину. И вот теперь время обеда, а у неё ещё маковой росинки во рту не было. Толян заканчивает работу в 4 часа, а в 6 у них свидание. И если к этому времени она не «заморит червячка», сосущего желудок, вряд ли Толян увидит её смеющейся.
Отец – Николай Николаич властным был. Вернувшись в 45-м с войны, 30-летний Николай, слегка прихрамывая на правую ногу, (военный хирург молодому солдату ногу сохранил, но едва заметная хромота осталась) устроился работать на железную дорогу сцепщиком. И сразу же новый дом строить стал. Жена Клава, сын Гена и дочка Нина, родившиеся до войны, ютились в махоньком домишке. Зато огород вокруг дома очень приличную территорию занимал. Соток двадцать, не меньше. За счёт огорода в лихолетье и выжила семья.
Когда же вернулся хозяин с руками, с ногами и с головой, Клава, можно сказать, расцвела! Да и как не цвести, если истосковавшееся по женской ласке мужское сердце бьётся ночами рядом; а руки, руки обнимают так, что худенькая Клава в этих объятьях забывает всё на свете, лишь бы Коленька любил её, целовал, да не обижал понапрасну! А уж она в лепёшку расшибётся, а Николашу завсегда уважит, чего бы это ни стоило!
Из всех мужиков, ушедших на войну с их улицы, один Николаша вернулся, да ещё Илья с рукой на перевязи. Илью комиссовали в 44-м из-за ранения. Эта весть тогда облетела всю улицу и бабы – Анна с кусом сала, Вера с десятком яиц, Лушка с миской квашеной капусты и Клава с ведёрком картошки отправились к Степаниде, чтобы поздравить её с радостью – муж вернулся. Хоть и покалеченный, но живой! Очень уж скудно жила Степанида с ребятишками. Да и простудилась она зимой шибко. Всё и кашляла, больше лежала. Сыновья – старший пятиклассник и младший погодок сами и дрова кололи, и воду носили да мать травяным чаем поили.
А ежели радость в доме, то и хворь куда-то отступила. До приезда мужа всё грудиной маялась, а при Илье вроде и кашель не так сильно донимал. Слабенько ещё кхекала, так то ж по малу! Ожидая мужа, Степанида в подполе сохранила бутыль самогона. Ещё в первую военную осень в большой эмалированной кастрюле заварила бражку, через месяц сама же выгнала. Надеялась, что война не затянется, поэтому и оставила бутыль до лучших времён. Поэтому когда Анна, Вера, Лушка и Клавдия пришли к Степаниде с гостинцами по случаю возвращения с фронта хозяина, на столе высилась пузатая четверть хмельного, чистого как слеза (отстоявшегося за годы) крепкого напитка. Из закусок – хлеб на тарелке, да остатки картошки, какую не доели сыновья. Таким образом и сальцо Анны, и яйца Веры, и капустка Лушки пришлись кстати. И Клавиной картошке Степанида обрадовалась. Из-за болезни погреб её был пустым.
За столом Анна поведала Илье, что муж её пал смертью храбрых под Москвой; а Лушка, получив известие, что её Иван пропал без вести, не шибко горевала. Выйдя замуж, она редко мужа по имени называла. Чаще – «мой запечный таракан». Не ладилась у них семейная жизнь. Лушка гулянки любила, компании. Иван же тихий, неулыбчивый домосед. Ну, и прикрыл Лушкин грех, женившись с бухты-барахты на беспутной Лушке, которая уже на сносях была. А Вера и Клавдия терпеливо ждали своих мужей с фронта, пока же довольствовались редкими солдатскими треугольничками.
Из всех детей Николай выделял Соню. И Коле многое прощалось – в отца пошёл! Тогда как Соню он нежно любил, называл её куколкой; и в то же время следил, оберегал от дурного влияния, чтобы, не дай бог, ничего бы с его любимицей не случилось; не попала бы она в дурную компанию, да не научилась бы пить, курить. Даже от Лушки – её крёстной, Николай пытался Соню оградить, полагая, что непутёвая Лушка ничему хорошему дочку не научит.
А Соня больше тянулась к матери. Подрастая, она видела и слышала от других, что отец её погуливает. И не понимала – почему мать так спокойно относится к изменам мужа. А Клавдия и в самом деле никогда не упрекнула мужа в «походах на сторону». С возрастом она уже не обнимала так жарко мужа, как сразу после войны; не тянулась к нему губами и не трепетала в его объятьях. А ребятишки, мал мала меньше, не позволяли Клавдии ублажать мужа так, как ему хотелось. Поэтому и стал заглядывать Николай сначала к Лушке, а позднее и не только…
Когда же семья перебралась в недостроенный ещё дом, Николай с Клавдией обзавелись коровой. Старый домишко Николай переоборудовал в сарай, где и Бурёнке место нашлось, и поросёнок у стенки похрюкивал, и курочки на насесте кудахтали. Так что у Клавдии времени на мужа оставалось всё меньше и меньше. И всё же в семье ещё две дочки появились.
– Пожалуй, хватит! – сказала себе Клавдия. Да и Николай от детского плача подустал. – Для себя пожить надо! – решил. – Дом достроил, ребят – шестеро! Генка скоро отцом станет. Нина вот замуж вышла; хорошо, что в Гатчине осталась. Соня туда же на учёбу собирается. Плохо, что из дома уезжает. Ну, да ладно – старшая сестра за ней приглядит. И останемся мы с тремя ребятами. Этих надо вырастить! Да и хозяйство немалое!
— Ну, ну! Молчи, молчи! – казалось, что вдовая Вера Лушку не любила сильнее, чем сама Клавдия. Хотя и встречал Николая, словно острая бритва, взгляд жены, когда он возвращался «с работы от Лушки» заполночь, а к восьми утра вновь спешил на смену. Никогда Клава словесно не упрекнула его, не подловила на вранье, что Вера из своего окна наблюдала картину, как Лушка, повиснув на руке у Николаши, чуть ли не силком тащила его к себе, а минут через пять и сына Ивана – не Ивана выпроводила из дома.(все соседи знали, да и Лушка не скрывала, что Ванюшка не родной сын Ивану).
Николай усмехнулся. Вера и Анна переглянулись. А у Клавдии в уголке глаза появилась маленькая капелька, она встряхнула головой, отчего капелька быстро, быстро скатилась к подбородку и осталась под горлышком. А чтобы никто этого не заметил, Клавдия обняла Соню и стала что-то шептать ей на ухо. Соня уже была школьницей, всё понимала, и с тех пор Лушку она не видела в упор.
В начале шестидесятых Соня уехала в Гатчину и поступила в училище на закройщицу-модельера. В учебном заведении учились и ребята. Толяну оставалось учиться год. Он многим девчатам нравился, но жил не в общежитии, а с мамой и сестрёнками в городе. На вечерах в училище он всегда появлялся с гитарой, был заводилой, компанейский, остроумный.
Когда же Соня поняла, что он ей не безразличен, всё и спрашивала – почему он на плотника пошёл учиться, а не в техникум или в ВУЗ. И Толян, кому сразу приглянулась эта девчонка, на полном серьёзе объяснил, что ему всегда хотелось своими руками построить дом, иметь семью и много детей. Он надеется, что сумеет осуществить мечту.
– Разве это мечта? – удивилась Соня. – Мелко как-то! Она сама мечтала о большой любви, чтобы кто-то из-за неё страдал, был готов на безумные поступки; чтобы и она ночами томилась и, может быть, тоже страдала ( не сильно, а чуть-чуть. ) Сильно ей не хотелось, а слабенько – годится. Чтобы подружки завидовали ей белой завистью. А она своему будущему мужу просто позволит любить себя безмерно и уверена, что её прелестную головку обойдут стороной жизненные невзгоды, тревоги и напасти!
Сначала Толян ей просто нравился, но раз за разом, с каждой новой встречей Соня привязывалась к нему всё больше и больше. Она пыталась разобраться – чем же её он так приворожил. Может, серьёзностью? Да нет, улыбчивый! Обаянием – возможно! Эрудицией – да, бесспорно! Осенью и зимой на улице холодно, поэтому Толян по выходным водил её по городским музеям, да и в Ленинград они частенько выбирались. А в тёплое время года уходили за город. И целомудренные свидания доставляли Соне такую радость, когда ей от счастья хотелось петь и танцевать.
Толян пообещал, что обязательно навестит её, чтобы познакомиться с родителями. И слово сдержал. Приехал, правда, на выходные, но и это – праздник! И мать, и отец встретили его как будущего зятя. А провожая его на вокзал, тогда и договорились, что с каникул Соня вернётся пораньше. И вот сегодня у них встреча. Перекусив котлеткой, Соня стала готовиться к свиданию, Надела яркий расклешённый сарафан, вынула удобные босоножки и, прихватив с длинным рукавом кофту (вечером прохладно), в начале шестого выскочила из общежития. Толян уже ждал её у кинотеатра.
Вечер пролетел быстро. Он проводил её до общежития и распрощались они до следующего вечера. И завтра, и послезавтра, и послепослезавтра – все вечера у неё были заполнены Толяном. Уже приехали девчонки, начался учебный год, а Соня, сидя на занятиях, считала часы – когда они встретятся! Наступал вечер, Соня бежала на свиданку, и отправлялись они на то же самое место – в поле, где облюбовали маленький пятачок.
В начале октября Толяна увезли. Она провожала его на вокзал. А когда вернулась, до мельчайших подробностей их последнее свидание в памяти восстановила. Было воскресенье, день стоял солнечный, но душа у Сони плакала, поэтому и оделась мрачновато – блузка тёмная и юбка чёрная.
– Ну, ты сегодня, как монашка! – заметила Кира. Соня взглянула в зеркало, вынула из шкафа яркую косынку, набросила её на плечи и, понурая, вышла из комнаты. Они встретились в полдень. И, конечно же, тот самый пятачок в поле вновь приютил их. Толян впервые прихватил с собой гитару. Они сидели обнявшись, больше молчали, пока Соня не обратила внимание на васильки, синеющие то тут, то там. – Нарви мне васильков, я венок сплету! – прервала она молчание.
Толян отложил гитару, поднялся и вскоре принёс целую охапку полевых цветов. Она, чередуя васильки с ромашками, принялась за работу. Водрузив себе на голову венок, взялась за второй. Отчего-то не клеился разговор. Толян бренчал на гитаре и, перебирая струны, вдруг негромко запел:
Василиска ты моя ненаглядная, что ж сегодня ты совсем ненарядная? Я косыночку твою захвачу! О любви твоей МЕЧТАТЬ НЕ ХОЧУ!
А ХОЧУ ЛЮБИТЬ ТЕБЯ ДО РАЗЛУК, чтоб ты знала – кто единственный друг! Чтоб ждала ты от меня письмецо! Не гуляла б ни с одним подлецом!
Ты меня, родная, только дождись! Не ленись писать, прошу, не ленись! Нашим встречам, дорогая, не конец! Как вернусь – пойдём с тобой под венец!
Толян в косынку завернул несколько васильков и сунул её себе в карман. – Это на память! – сказал. – А когда встретимся, тогда и вспомним сегодняшний день.
Прижал её к себе нетерпеливо, когда страсть уже переполняла мозг, тело; и ни о чём больше не думая, забыв всё на свете, между ними случилось то, что и должно было случиться. Уж на что Соня стойко держалась и грань дозволенного до этого не переступала, но сдалась и она. До позднего вечера они валялись в пшенице. Пшеница уже склонила свои головки-колоски, налилась зерном и, готовясь к уборке, тихо, тихо шепталась с ветром. Ветер, однако, умчался, а пшеница до позднего вечера слушала вздохи, жаркий шёпот.
Только она одна являлась свидетелем величайшего наслаждения влюблённой пары. А чтобы в самый сладостный миг не потревожили их блики спускающегося за горизонт солнца; и не подглядывали бы с высоты спрятавшиеся до поры, до времени звёзды – пшеница укрыла их, словно шатром. Пообещав, что тайну сохранит!
Сначала Соня чуть-чуть робела, но потом и сама разохотилась – чего уж теперь? Зато и он в разлуке будет помнить её не кокеткой-жеманницей, а любящей и любимой, самой желанной и единственной.
Толян в Средней Азии служил. Письма оттуда до-олго шли. А Соня, Соня взялась за учёбу. Как-никак, последний год! Где будет работать – неизвестно! В Дом мод её не возьмут – нет практики. И сдав экзамены, получив диплом, Соня решила посоветоваться с сестрой.
Нина с мужем и сыном снимали комнату. Она-то и уговорила Соню вернуться в родительский дом. – Здесь тебе ничего не светит! Если и устроишься к нам в ателье – жилья-то нет! А зарплата – с гулькин нос! Снимать жильё – дорого! Если повезёт – место в общежитии получишь! Поезжай-ка ты, Соня, домой. И жди своего любимого там. А когда он отслужит, вместе и решите – что делать и где жить?
— А почему бы и нет? – согласно кивнула головой Соня.
ЖЕНИХ У ВОРОТ, ГОРЯЧ – КОПЫТОМ БЬЁТ…
Толян писал теперь на домашний адрес, а она со школьной подругой Радой, живущей поблизости, да Галкой с окраины стала появляться на танцах в Доме культуры. Троица эта в свободное от работы время была неразлучной. Соня и Рада – ровесницы, Галка – на год старше. Но все весёлые, голосистые! И как-то так получилось, что Соня, просидев последний год без Толяна, словно бы сбросила с себя тоску-печаль, смеялась без удержу, пела лучше всех, одевалась наряднее – сама на себя шила и, безусловно, обращала на себя внимание парней.
Соня же познакомилась на танцах с Юрой. Он только что из армии вернулся. Ну, и закрутилось! Толяну служить ещё долго, а Юра – настойчив. Как такую девчонку упустить? Подумаешь, парня она ждёт? А он что – не парень? Тем более, жениться ему пора! Уломает – не мытьём, так катаньем! А будет кочевряжиться – можно и силу применить! Юра сказал – Юра сделал!
Ни Рады, ни Галки на свадьбе не было. Только родители Сони, да неприветливая родня жениха. Юра напился вдрызг, а Соня, Соня не могла, да и не хотела понимать – как же она вышла за человека нелюбимого, а теперь им вместе жить. И не с отцом, с матерью в родном доме, а со свекровью – так Юра сказал.
Соня приезжала в деревню пару раз. Но Юре без неё было лучше. Он вечером сходит за спиртиком ( в то время зелье можно было купить везде), поужинает и на боковую… А жене всё неладно. – Пьёшь, и пьёшь! – ругается. – Когда же напьёшься-то?
Тая бросилась к матери. – Мама, прости! Я не хотела тебя обидеть! Просто мне папа рассказал, что до него у тебя кто-то был. И что ты, даже во сне, повторяла его имя! А он злился! Расскажи, кто у тебя был?
Клавдия же после ухода мужа стала совсем уж худенькой. Вроде и работает мало, хозяйства-то теперь – пять курочек. Да и с ними бы рассталась, если бы не Таюшка. Внучка страсть как любит домашние яички. Вот для неё и копит! А самой ей много ли надо? Чайку попьёт, и сытая!
Друг за другом ушли из жизни Илья и Степанида. А вскоре и Анна неподалёку вечный покой обрела. А вот Клавдия, Вера и Лушка всё ещё скрипят! И долго друг без дружки обходиться не могут! Клавдии с Лушкой больше некого делить, поэтому каждый день Лушка навестит соседку, да и Вера Клавдию не забывает. Они обе, как Вера, так и Клавдия ждут-не дождутся Лушку.
Сын не вернулся. А вскоре и женился на немке. Родилась дочка, назвали Анхен. А Лушка в каждом письме приглашала сына с семьёй в гости. Очень уж ей хотелось повидать внучку. Наконец, когда внучке исполнилось лет шесть, Ванюшка сообщил матери о скором приезде всей семьёй и о том, что оставят ей внучку на всё лето.
Лушка от радости едва не помешалась! Сноха её не впечатлила, уж больно сухопарая, сказала. А внучка – копия отец, такая же красавица! А вот то, что внучка не знала ни одного русского слова, бабушку сильно огорчило! – Ничего, за лето она будет разговаривать по-русски также, как и на своём языке! – поклялась Лушка и принялась за обучение. Букварь остался не у дел. Усадить внучку летом за букварь Лушке не удалось.
Но учёба не задалась! И жалуясь бабушке на бездарных учеников, внучка на полном серьёзе объясняла, что она русский язык уже освоила, а эти говнюки кроме, как «Гитлер капут!», ничё не говорят!
Когда за внучкой приехали родители, Лушка, чтобы порадовать сына, приготовила блюдо, которое в детстве Ванюшка очень любил. Нажарила целую сковородку свежей картошки с грибами. – До чего же вкусно, мама! – сказал сын. А Лушка обливалась слезами, что снова остаётся одна. За лето она так прикипела к Нюрочке. А удастся ли свидеться – это вопрос.
БИЛЕТ НА СТАНЦИЮ «ЛЮБОВЬ».
Вот так я и остался с тремя дочками. Ты не переживай, они у меня самостоятельные! Много хлопот тебе не доставят. Тем более, что Надя знала о тебе, я перед женитьбой рассказал. А она, позднее, со старшими поделилась. – Я же, когда получил от тебя письмо, что ты замуж вышла, чуть себя не потерял, едва из армии не сбежал. Командир помог, да гитара моя! Стройбат – не элитные войска. Как уж командиру удалось направить меня гитаристом на смотр, а потом в военный ансамбль в Караганду – не знаю! У меня ведь и дочки на гитарах играют, старшие музыкальную школу окончили; а Соня ещё и на пианино!
Толян, не дождавшись её, ушёл в спальню, да и заснул. Соня не стала его будить. Уснула на диване. Три дня пролетели словно миг. Оставалась одна ночь. Тогда-то они и вспомнили их последнее свидание перед разлукой. В эту же ночь Соня, уже не девчонка, а зрелая, истосковавшаяся по любимым рукам, телу и тому, о чём грезила во сне и наяву не один десяток лет, всеми клеточками почувствовала, что и она одна-единственная на всём белом свете любимая женщина у этого сильного мужчины! Равно, как и он для неё!
— Никто не привёз! Это мама моя шьёт! – отвечала та. И если для Кристины с Наташей она так и осталась Соней, (в качестве подружки) то младшей, которая очень скучала по маме, Соня и постаралась стать матерью.
Сонечка, помимо музыки, занималась ещё и гимнастикой; гибкими руками, стройными ножками, фигуристая и стремительная она выделывала такие пируэты ( то ли румбу, то ли посадобль, то ли брэйк ), какие старшие сёстры осилить уже не могли, поэтому все взрослые просто аплодировали.
ЧТО-ТО ЛУШКА ЗАГОСТИЛАСЬ…
Клавдия своё последнее лето редкий день не выйдет к забору. Уже и Тая с семьёй переехала в пригород Петербурга. А бабушке сказала: – Поближе к маме! Чаще видеться будем! А Клавдия, хоть и нажилась, да что-то не кличет её Николай! Хорошо ещё, что Вера заглядывает. Да обе они ждут-не дождутся Лушку! Уехала Лушка в Германию. Не одна уехала – с оказией! Сказала – ненадолго! – Вот Нюрочку повидаю, да с внуком познакомлюсь, тогда и вернусь! – пообещала Лушка.
Днём позже Ванюшка привёл меня к врачу, а через пару недель я уже ходила с новыми зубами. Золовке это жуть, как не понравилось! Они копят деньги на свадьбу Нюрочке, а той, как я поняла, жених-то не люб! Ходит к ней этакий очкарик Фридрих, закроютца в ейной комнате, а проход – через меня! Ну, и снуют, от её, да в ванну; из ванны – да к ей! Чё шастают мимо – непонятно!
— Ну, а по-русски то внучка что-нибудь говорит? – спросила Клавдия.
Я и сама обозлилась! Для них самое главное – деньги. Скупердяи-захватчики! Я тогда, девки, даже спать не могла! К Нюрочке, было, подалась, а там Фридрих этот. Я – к внуку! Тот у ящика сидел, вроде, как телевизор, но другой! Гляжу, на экране два болвана волтузят друг друга! Люди – не люди; обезьяны – не обезьяны; а словно роботы какие-то! Серый, да Красный! И оба – страшней не придумаешь!
— Лукерья, почему ты решила, что он жаловаться убежал? Ты ж по-немецки ни бум-бум! Может, зря мальчонку обидела?
— Как же, зря? Да и не обидела я его! Просто вечером Грета уж так за мной ухаживала, всё и подкладывала на тарелку разных штруделей, да муделей, тьфу, а сама всё и шпрекала Ванюшке по-ихнему.
— «Молодец, Ганс! Дай ему, дай! Ишь, щёки какие отъел? Морда кра-асная!» Тогда и внук меня зауважает. Желания наступать себе на горло не было, но чего не сделаешь ради внука? Хоть и Фриц, токо ж родной! Не случилось! В конце ужина Грета шпрекнула что-то Ванюшке и вместе с внуком вышла из столовой.
Утром же сын уехал за билетами! Знать, «ночная кукушка» перекуковала старую, облезлую курицу! То бишь – меня! Вернувшись с билетами, в глаза мне Ванька не смотрел, а уж Грета – та приволокла мне кучу шмотья, от радости, верно? Я хотела отказаться – на хрен мне эта куча? Да Ваньку пожалела, он такой пришибленный был, так старательно укладывал «подарки, в пакет, что я, скрепя сердце, притащилась с ними домой. Покажу как-нибудь!
Лушка, перевернув чашку, тяжело вздохнула и принялась расспрашивать подруг:
— Вы то как? Не ждали меня, иль соскучились?
— Да как же не ждали то? Кажный день вспоминали – как там Лукерья наша? По Европам теперь шастает! Иностранкой, поди, заделалась? Языки изучит, загордится и с нами на одном поле … не сядет! А ты, вон, всё така же! – подтрунивает над Лушкой Вера.
Яркое солнце брызнуло в глаза. Она, привыкая к свету, зажмурилась и, держась за поручень, двинулась по тропочке туда, где уже много лет поджидала Николая. Ощупав руками знакомый столбик, подслеповатыми глазами оглядев родное подворье, Клавдия бессильно прислонилась к забору. Тут-то и услышала зовущий голос мужа! Она разжала руки и по рейкам забора невесомо сползла на землю! Здесь-то, ближе к вечеру и обнаружили её соседки!
Проводить мать приехали все. Не было только Коли. С Дальнего Востока летом не так-то просто выбраться! Провожала Клавдию и вся улица. Все соседи прощались с самой доброй, покладистой старейшиной в округе. Никого она не обидела. Никого при жизни не судила. Горевали не только родные. Плакала, а порой и голосила странно одетая пожилая женщина. На голове чёрная шляпка с вуалью, седые жиденькие волосы кругом торчат.
У С Л А Д А О С Е Н И.
Возвратившись в Гатчину, Соня долгое время не могла смириться с мыслью, что никогда больше не увидит мать! Всё и рассматривала старые фотографии в альбоме, какой привезла с собой. Вот мать вместе с отцом. Отец – фартовый, в гимнастёрке, а мать, мать прижалась к нему, стройная, смеющаяся! Стоят оба у берёзки, а неподалёку – ещё старый дом.
А вот мать на крыльце в белой косынке, стоит рядом с ведром, платье подоткнуто, пол, вероятно, моет; улыбается и пальцем кому-то грозит, похоже, отцу, чтобы не снимал её в домашнем одеянии за работой. А тут рядом с матерью Соня. Она в белом переднике, с двумя косичками на груди – первоклассница! Фото, фото – много их. В основном, чёрно-белые. В них – вся жизнь родителей.
Но со временем саднить в душе стало меньше. Семья большая, не до себя! Зиму пережили, в марте Соня уже готовилась к весенне-тепличным работам. Вдвоём с мужем горячей водой ещё по снегу облили кусты смородины, крыжовника!
После обеда Соня в тепличку свою наведалась, Толян же на участке работу нашёл. А вернувшись в дом, графинчик опустошили! Июньский день хоть и длинный, но приходит время сна. – Соня, давай сегодня вместе ляжем! – предлагает он.
Вскоре тишину в доме разбудит иерихонская труба. Её звуки достигнут и постели мужа, но он перевернётся на другой бок, а на левое ухо слух он потерял. Глухой! Свой же собственный Иерихон Соню не тревожит. Последнюю пятилетку они с трубой, словно шерочка с машерочкой, ночами неразлучны!