на улице перед дверью краткое содержание

24.05.202226.05.2022 admin 0 Comments

Вольфганг Борхерт: За дверью

Здесь есть возможность читать онлайн «Вольфганг Борхерт: За дверью» весь текст электронной книги совершенно бесплатно (целиком полную версию). В некоторых случаях присутствует краткое содержание. категория: Драматургия / на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале. Библиотека «Либ Кат» — LibCat.ru создана для любителей полистать хорошую книжку и предлагает широкий выбор жанров:

Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:

За дверью: краткое содержание, описание и аннотация

Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «За дверью»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.

Вольфганг Борхерт: другие книги автора

Кто написал За дверью? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.

Возможность размещать книги на на нашем сайте есть у любого зарегистрированного пользователя. Если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия, пожалуйста, направьте Вашу жалобу на info@libcat.ru или заполните форму обратной связи.

В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.

За дверью — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «За дверью», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.

(Он звонит. Дверь скрипя отворяется.)

Фрау Хламер (с той равнодушной, жуткой, скользкой любезностью, которая страшнее любой грубости и жестокости). Что Вам угодно?

Бэкманн. Не знаете ли Вы, где наша табличка?

Фрау Хламер. Что за «наша табличка»?

Бэкманн. Табличка, она всегда здесь была. Тридцать лет.

Фрау Хламер. Понятия не имею.

Бэкманн. А Вы не знаете, где мои родители?

Фрау Хламер. Да кто они такие? Кто Вы сами-то?

Бэкманн. Бэкманн. Я здесь родился. Это ведь наш дом.

Фрау Хламер(убеждает скорее многословием и нахальством, чем разумными доводами). Ничего подобного. Это наш дом. Родиться Вы могли хоть где, меня это не касается, но этот дом не Ваш. Он принадлежит нам.

Бэкманн. Да-да. Но где тогда мои родители? Должны же и они где-то жить?

Фрау Хламер. Так говорите, Вы – сын этих стариков, этих Бэкманнов? Вы – Бэкманн?

Бэкманн. Ну да, Бэкманн. В этом доме я и родился.

Фрау Хламер. Очень может быть. Меня это не касается. А дом – наш.

Бэкманн. Но мои родители? Куда делись мои родители? Вы можете сказать, где они?

Фрау Хламер. А Вы не знаете? Сын называется! Нет, просто удивительно! Вы что, правда не в курсе?

Бэкманн. Ради Бога, где эти старики, где? Они тридцать лет жили в этом доме, а теперь вдруг их здесь нет. Да говорите! Должны же они где-то быть!

Фрау Хламер. Конечно. Все, что я знаю: участок номер пять.

Бэкманн. Участок номер пять? Что за участок?

Фрау Хламер (смиренно и скорее с сочувствием, чем жестоко). Участок номер пять в Ольсдорфе. Вы знаете, что такое Ольфсдорф? Сплошная могила. Вы знаете, где это? Возле Фюльсбютель. Три остановки от Гамбурга. В Фюльсбютель тюряга, в Альсдорфе психушка, а в Ольсдорфе – кладбище. Вот так, там-то они теперь и есть, Ваши господа-родители. Там-то они теперь и прописаны. Переселились, значит, эмигрировали, съехали. А Вы, конечно, и знать не знали?

Бэкманн. Но что они там делают? Они умерли? Только что были живы. Где мне спросить? Я три года был в Сибири. Больше тысячи дней. Они умерли? Но они всегда жили, здесь. Почему они не дождались меня? Они же ни в чем не нуждались. Только отец вечно кашлял. Но так было всегда. А у матери ноги мерзли от кафеля. Но это же не смертельно. Почему, почему они умерли? Нету ведь никаких причин. Не могли же они просто молча взять и умереть!

А скажите, я все удивляюсь на эту забавную штуковину, которая у Вас на носу. Зачем Вам этот маскарад? Нельзя же это всерьез назвать очками. У Вас что, нормальных нет?

Бэкманн(машинально). Нет. Это противогазные очки, которые выдали солдатам…

Фрау Хламер. Да знаю, знаю. Я знаю. Но сама бы ни за что не надела. Уж лучше дома сидеть. Вот старик мой оценил бы! Знаете, что бы он сказал? Он сказал бы: «Эй, парень, убери оглобли с носа!».

Бэкманн. Дальше. Что случилось с моим отцом? Рассказывайте дальше. Что Вы все тянете. Давайте, фрау Хламер, рассказывайте.

Фрау Хламер. Да нечего рассказывать. Выставили Вашего папашу и без всякой пенсии. Вот. А потом еще и с квартиры попросили. Оставили одну мелочевку. Им, понятно, тяжеленько пришлось. Ну, вот это и доконало стариков. Не могли они этого вынести. И не хотели. Взяли и денацифицировали себя окончательно. Что ж, вполне логично со стороны Вашего папаши, надо отдать ему должное.

Источник

Человек вернулся на родину.

Он давно не был дома, этот человек. Очень давно. Может быть, слишком давно. И вернулся совсем другим. Внешне он смахивает на одно из тех созданий, что пугают на полях птиц (а в сумерках порой и людей). Внутренне – тоже. Тысячудней он ждал за дверью, на лютом холоде. И отдал свое колено за то, чтоб войти. А теперь, после тысячи ночей, проведенных там, на холоде, он все-таки пришел наконец домой.

Человек вернулся на родину.

И здесь попал в безумное кино. И пока оно шло,все время щипал себя за руку, чтобы узнать, не сон ли это. Но потом увидал, что вокруг есть и другие, кто чувствует то же. Тогда он решил, что, наверное, все это должно быть правдой. Да. И когда под конец он, голодный и замерзший, опять оказался на улице, то понял, что это всего лишь вполне заурядное кино, вполне обычное. О человеке, который вернулся на родину, об одном из многих. Из тех, кто вернулся домой и все-таки не вернулся, потому что для них больше нет дома. Их дом теперь за дверью. Их родина – за дверью, в ночи, под дождем, на улице.

Пьеса, которую не поставит ни один театр, и не захочет смотреть ни один зритель.

Действующие лица

Бэкманн, один из тех

Его жена, которая его забыла

Ее друг, который ее любит

Она, чей муж вернулся без ноги

Ее муж, который мечтал о ней тысячу ночей напролет

Полковник, который очень весел

Его супруга, которую знобит в ее теплой гостиной

Дочь, которая как раз ужинает

Ее ловкач—муженек

Директор кабаре, который и хотел бы быть мужественным, но ужасно трусит

Фрау Хламер, которая просто фрау Хламер, и это самое страшное

Старик, о котором больше никто не думает

Похоронных Дел Мастер со своей отрыжкой

Дворник, который вовсе не дворник

Другой, который знаком каждому

Человек вернулся на родину.

Мастер (рыгает и приговаривает). Эк ведь! Как – эк ведь! Как мухи! Я говорю: как мухи.

Вон еще один. Там, на понтоне. Кажется, на нем форма. Точно, старая шинель. А фуражки нет. Волосы короткие – бобрик. И стоит так близко к воде. Пожалуй, слишком близко, да. Подозрительно. Вечером, в темноте, у воды стоят только влюбленные и поэты. Или он из той кучи зануд, которым свет не мил. Такие быстро прикрывают лавочку и больше ни в чем не участвуют. Похоже, он из тех, этот, на понтоне. Стоит так близко к воде – опасно. Совсем один. Значит, влюбленные тут ни при чем, этих всегда двое. Поэтом он тоже не может быть. У поэтов волосы длинней. А у этого просто ежик. Примечательный случай, этот, на понтоне, весьма примечательный.

(Рыгает тяжко, от самых потрохов. Силуэт человека исчезает). Эк ведь! А! Пропал. Прыгнул. Стоял слишком близко к воде. Ну, доконали парня. Вот и нет его. Эк ведь! Помер человек. И что? Да ничего. Ветер дует. Эльба хлюпает. Трамвай звенит. Шлюхи в окне красуются, белые, мягкие. Господин Хламер повернулся на другой бок и храпит себе дальше. И ни одни – ни одни часы не встали. Эк ведь! Помер человек. И что? И ничего. Только круги на воде и напомнят, что был. Но и они скоро исчезнут. А когда исчезнут, тут он и забыт, потерян, бесследно, будто и вовсе не было. Дальше – ничего. О, кто-то плачет! Любопытно. Да это старичок – стоит и плачет. Добрый вечер.

Старик (не жалобно, потрясенно). Дети! Дети Мои! Дети!

Мастер. Ты почему плачешь, папаша?

Старик. Потому что не могу это изменить, ох, Я не могу это изменить.

Мастер. Эк ведь! Извиняюсь! Оно, конечно, нехорошо. Но нельзя ж от этого нюни распускать, как брошенная невеста. Эк ведь! Извиняюсь!

Старик. Ох, дети Мои! Это все Мои дети!

Мастер. Ого, да ты кто?

Старик. Бог, в Которого больше никто не верит.

Мастер. Ну и чего ты плачешь? Эк ведь! Извиняюсь!

Бог. Потому что не могу это изменить. Они стреляются. Вешаются. Топятся. Они себя убивают: сегодня сотнями, завтра – сотнями тысяч. И Я, Я не могу это изменить.

Мастер. Мрак, мрак, папаша. Полный мрак. Но сейчас в тебя никто не верит, точно.

Бог. Полный мрак. Я – бог, в Которого никто уже не верит. Просто мрак. И Я не могу это изменить, дети Мои, Я не могу это изменить. Мрак, мрак.

Мастер. Эк ведь! Извиняюсь! Как мухи! Эк ведь! Неладная!

Бог. Ну что Вы все время так мерзко рыгаете? Просто ужас!

Мастер. Да, да, отвратительно! Совершенно отвратительно! Профессиональная болезнь. Я – Похоронных Дел Мастер.

Смерть. Ну да, я маленько отъелась за последние сто лет. Дела мои идут хорошо. Одна война притягивает другую. Как мухи! Совсем как мухи липнут мертвые к стенам этого века. Они – как дохлые, сухие мухи на подоконнике времени.

Бог. Но отрыжка? Откуда эта мерзкая отрыжка?

Смерть. Обожралась. Просто обожралась. Вот и все. Нынче от нее никак не избавиться. Эк ведь! Извиняюсь!

Бог. Дети, дети. И Я не могу это изменить! Дети, дети Мои! (Уходит.)

Смерть. Ну, тогда спокойной ночи, папаша. Иди спать. Смотри, не свались в воду. А то один тут уже упал. Гляди в оба, папаша. Тут ведь мрак, полный мрак. Эк ведь! Ступай домой, старик. Ты все равно ничего не изменишь. Ну и не плачь об этом, который тут в воду плюхнулся. Об этом, в шинели и с бобриком. Ты уплачешься до смерти! Те, кто стоят нынче над водой – они не влюбленные и не поэты. Вот он и был одним из тех, которые не хотят больше или не могут больше. Просто больше не могут, вот втихаря и сигают в воду вечерком. Бул-тых. Кончено. Пусть его, не реви, старик. Ты уревешься насмерть. Он был просто одним из тех, кто больше не может, одним из той огромной серой толпы, одним… всего лишь…

Источник

Борхерт: голос поколения

Вольфгант Борхерт (1921 – 1947) был первым писателем из «поколения вернувшихся», кто заявил о себе пронзительно и талантливо. Человек большого дарования, личного мужества и трагической доли, он ушел из жизни в 26 лет, не узнав о громкой славе, пришедшей к нему посмертно.

Сын учителя и писательницы, Борхерт рано высказал поэтическую одаренность и даже пробился в печать, хотя в 18 лет впервые познакомился с гестапо, подвергся аресту, но был отпущен из-за отсутствия улик. Тогда же обнаружился в нем артистический дар, но он не успел развиться: Борхерт был мобилизован в вермахт, принял участие в битве под Москвой, получил ранение, попал в лазарет, а оттуда вторично в лапы гестапо по обвинению в самостреле. Это каралось смертной казнью. Борхерт провел мучительные сто дней в ожидании казни, после чего был освобожден и послан на фронт для «искупления вины». Там он подвергся обморожению, заболел желтухой и оказался уже не годен для строевой службы. Некоторое время работал во фронтовом театре и в третий раз был арестован. Военно-полевой суд назначил ему девять месяцев тюрьмы за то, что он рискнул пародировать рейхсминистра пропаганды Геббельса. Борхерт снова был отправлен в действующую армию в качестве панцергренадера, дабы кровью смыть вину перед рейхом.

13 мая 1945 г. Борхерт попадает в плен к французам, но освобождается, удачно разыграв роль сумасшедшего, после чего он проходит сотни километров по дорогам разоренной Германии. Жить ему, искалеченному войной и обреченному, остается два года. Он вновь пытается выступать на сцене, но тяжело заболевает и уже нс встает. Ему остается лишь излить переполняющие его чувства и впечатления на бумаге: это стихи, рассказы, радиопьесы и драма «На улице перед дверью».

Накануне премьеры в Гамбурге Борхерт умирает. Но его пьесу уже переводят на многие языки, принимают к постановке в разных концах мира. К счастью, он ошибался, когда предпослал своему сочинению грустный, но нс сбывшийся подзаголовок. «Пьеса, которую никакой театр не захочет ставить, никакой зритель – смотреть».

«На улице перед дверью»: судьба солдата

Тема пьесы – болезненная для миллионов соотечественников Борхерта. Время действия – 1945 г. Протагонист – один из серо-зеленой массы уцелевших, унтер-офицер Бекман. Тысячу дней он провел на фронте, мерз, был ранен, попал в плен, превратился в инвалида. Он среди тех, кто, вернувшись, обнаруживал, что у него нет дома. Что Германия – это холод, бесприютность, ночные улицы под хлещущим дождем. Он трогателен и смешон, в рваной шинели, противогазных очках, нечищеных сапогах, с полевой сумкой на плече. Каждая из пяти сцен пьесы – это очередное мучительное столкновение героя с запертой дверью.

А она – символизирует человеческую подлость, бездушие, трусость. Он никому не нужен, его никто не ждет. Сначала его не принимает жена: забыв несчастного, живет с другим, таким же бедолагой. Он – вновь на улице, голодный, неприкаянный. Ему снится, что он бросился в Эльбу, но река не принимает его, выбрасывает его на улицу как «сопливого самоубийцу». На короткое время его приютила у себя женщина, ждущая мужа, но когда тот возвращается на костылях, потерявший ногу инвалид, Бекман испытывает угрызения совести и снова уходит на улицу. Посещает Бекман своего начальника, полковника, самодовольного солдафона, на совести которого тысячи жизней, загубленных из-за его бездарного командования. Толстокожий вояка слышит в отчаянном монологе Бекмана лишь признак его комического таланта и рекомендует обратиться за подработкой к хозяину кабаре. О полковнике сообщается, что он «хотел быть смелым, но предпочел остаться трусом». Он по-отечески убеждает Бекмана, «что искусство ничего общего с правдой не имеет и что на правде далеко не уедешь». Уйдя не солоно хлебавши от директора кабаре, Бекман опробует последнюю возможность, приходит в дом своих родителей. Но там его встречает усталая от невзгод женщина фрау Хлам, сообщающая, что его родители, измученные бедствиями, добровольно ушли из жизни, отравившись газом. При этом муж фрау Хлам искренне сетует по поводу того, что на потраченном на самоубийство газе можно было бы «готовить целый месяц».

Есть в пьесе персонаж, именующийся Другом. Он – партнер и собеседник Бекмана. Носитель иной «оптимистической точки зрения», рассуждающий о том, что следует как-то сводить концы с концами, питаться хлебом с маргарином и со всем мириться. И Бекман, и сам драматург, похоже, не приемлют подобной утешительной философии. Но где же выход? Борхерт дает понять: об этом должны размышлять сами зрители его пьесы.

Еще находясь в гестаповской тюрьме, Борхерт написал стихи о том, что желал бы высказать боль своего поколения. Когда в пьесе Бекман беседует с излучающим самодовольство полковником, тот интересуется у героя, почему он не дослужился до офицера. На это Бекман отвечает, что у него был «слабый голос», т.е., в сущности, не хватало жесткости. Но в самой пьесе Борхерта звучал сильный, пронзительный голос драматурга, гуманиста и антифашиста, выразителя настроений лучших людей своего поколения.

Источник