на улице перед дверью читать
За дверью (Борхерт)
Содержание
Пролог [ ред. ]
Постоянно смачно рыгающий Похоронных дел Мастер наблюдает за человеком, судя по всему, утопившимся в Эльбе, рассуждая о том, что «был человек — нет человека, ничего не меняется». К нему подходит причитающий старик и заурядный разговор превращается в разговор всеми забытого Бога, который жалеет своих детей и ничего не может изменить в ужасном мире, где все умирают, и Смерти — разжиревшей и заработавшей сытую отрыжку во времена войн и самоубийств.
Сон [ ред. ]
Разговор Бэкманна, который прыгнул в воду, чтобы утонуть, и Эльбы, не желающей принимать его в свои воды. Он говорит, что хочет отключиться — от голода, больной ноги, занятого чужим мужчиной кровати, а Эльба отправляет его попробовать пожить ещё разок.
Сцена 1 [ ред. ]
Бэкманн, лежащий на песке, наполовину в реке, разговаривает с Другим. Другой — это тот, кто Утверждает, говорит да. Он будет всё время, и он не уходит, хотя Бэкманн его гонит. Бэкманн говорит, что у него теперь нет имени, что он теперь просто Бэкманн, как стол — просто стол, его так назвала жена, когда он вернулся, как назвала бы просто стол. Он не желает вставать и что-то делать, говорит, что ему примерещился с голода разговор со старой каргой — Эльбой.
Появляется Она — ей показалось, что у реки труп, и она обрадовалась, что там живой человек. Она предлагает ему сходить к ней — у неё есть сухая одежда. Она зовет его, потому что он промок и замёрз, а ещё потому, что у него бесконечно печальный голос. Они уходят. Другой остаётся и с иронией говорит, что половина людей, готовых умереть, мгновенно передумывают, стоит рядом оказаться женщине.
Сцена 2 [ ред. ]
У себя дома женщина снимает с Бэкманна нелепые противогазные очки, и он видит всё расплывчато. Она смеётся над ним, нежно зовёт рыбой, даёт одежду. Он понимает, что это — одежда её мужа, не вернувшегося с войны, из-под Сталинграда. Он видит расплывчатую тень за спиной женщины, она пугает его, а куртка душит.
Приходит одноногий человек и спрашивает, что Бэкманн делает на его постели, в его штанах, и тот понимает, что он то же спрашивал вчера. Он уходит из дома женщины, но к Эльбе его не пускает Другой. Бэкманн не хочет больше быть, не хочет быть Бэкманном, и Другой зовёт его к довольному жизнью человеку, чтобы отдать тому Ответственность.
Сцена 3 [ ред. ]
Бэкманн в доме Полковника, говорит с ним, пугая и раздражая его родню. Он рассказывает о своём страшном сне, из-за которого он не может спать — толстый генерал, истекая кровавым потом, играет протезами рук на чудовищном ксилофоне из человеческих костей. А потом встают мертвецы — жуткие, безногие, безрукие, в бинтах и окровавленных шинелях, и генерал говорит Бэкманну, чтобы он рассчитал их — но они не рассчитываются и начинают роптать, и ропот этот сводит его с ума и он «выкрикивает себя в ночь» — и так каждую ночь, и он не может спать.
Полковник вроде бы впечатлён. Он спрашивает, зачем Бэкманн пришёл, и тот напоминает, как полковник когда-то отдал под его ответственность двадцать человек и отправил их в разведку, из которой вернулись только девятеро. Эти одиннадцать призраков, а так же их жёны, матери, дети преследуют его, и Бэкманн хочет отдать их Полковнику — ведь тот спит спокойно, хотя из-за него умерло в сотни раз больше.
Полковник сначала неуверенно, а потом разошедшись хохочет, говоря, что Бэкманн — чудесный комик, прекрасно развлёк их. Предлагает ему помыться, переодеться и снова стать человеком. Гаснет свет, начинается переполох. Свет включается, но Бэкманна нет, как и бутылки рома и хлеба. Бэкманн на улице пьёт, пьянеет и распинается на тему «да, пойду в цирк, да здравствует кровь» и т. д.
Сцена 4 [ ред. ]
Не совсем протрезвевший Бэкманн приходит к Директору кабаре и предлагает взять его на работу — смешить людей. Но тот заявляет, что Бэкманн не смешон, а страшен в своих противогазных очках, шинели и со странной стрижкой «бобиком». Да и имени у него нет, да и жизни он не видал! Так что же он может показать?
Поддавшись упрёками, Директор всё же выслушивает его выступление — Бэкманн поёт песню про Эльбу — и раскритиковывает его: вроде бы неплохо, но не хватает шлифовки, песня слишком правдива, а с правдой в искусстве нечего делать. Директор предлагает Бэкманну прийти через несколько лет, но тот хочет есть сейчас. Он уходит, хлопнув дверью, с желанием снова пойти к Эльбе. Нигде для него нет приюта. Он снова за дверью. Другой напоминает ему, что его ждет Мать. Бэкманн идёт к ней.
Сцена 5 [ ред. ]
Вольфганг Борхерт: За дверью
Здесь есть возможность читать онлайн «Вольфганг Борхерт: За дверью» весь текст электронной книги совершенно бесплатно (целиком полную версию). В некоторых случаях присутствует краткое содержание. категория: Драматургия / на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале. Библиотека «Либ Кат» — LibCat.ru создана для любителей полистать хорошую книжку и предлагает широкий выбор жанров:
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
За дверью: краткое содержание, описание и аннотация
Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «За дверью»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.
Вольфганг Борхерт: другие книги автора
Кто написал За дверью? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.
Возможность размещать книги на на нашем сайте есть у любого зарегистрированного пользователя. Если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия, пожалуйста, направьте Вашу жалобу на info@libcat.ru или заполните форму обратной связи.
В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.
За дверью — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком
Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «За дверью», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.
Пьеса, которую не поставит ни один театр, и не захочет смотреть ни один зритель.
Действующие лица
Бэкманн, один из тех
Его жена, которая его забыла
Ее друг, который ее любит
Она, чей муж вернулся без ноги
Ее муж, который мечтал о ней тысячу ночей напролет
Полковник, который очень весел
Его супруга, которую знобит в ее теплой гостиной
Дочь, которая как раз ужинает
Ее ловкач—муженек
Директор кабаре, который и хотел бы быть мужественным, но ужасно трусит
Фрау Хламер, которая просто фрау Хламер, и это самое страшное
Старик, о котором больше никто не думает
Похоронных Дел Мастер со своей отрыжкой
Дворник, который вовсе не дворник
Другой, который знаком каждому
Человек вернулся на родину.
Он давно не был дома, этот человек. Очень давно. Может быть, слишком давно. И вернулся совсем другим. Внешне он смахивает на одно из тех созданий, что пугают на полях птиц (а в сумерках порой и людей). Внутренне – тоже. Тысячудней он ждал за дверью, на лютом холоде. И отдал свое колено за то, чтоб войти. А теперь, после тысячи ночей, проведенных там, на холоде, он все-таки пришел наконец домой.
Человек вернулся на родину.
И здесь попал в безумное кино. И пока оно шло,все время щипал себя за руку, чтобы узнать, не сон ли это. Но потом увидал, что вокруг есть и другие, кто чувствует то же. Тогда он решил, что, наверное, все это должно быть правдой. Да. И когда под конец он, голодный и замерзший, опять оказался на улице, то понял, что это всего лишь вполне заурядное кино, вполне обычное. О человеке, который вернулся на родину, об одном из многих. Из тех, кто вернулся домой и все-таки не вернулся, потому что для них больше нет дома. Их дом теперь за дверью. Их родина – за дверью, в ночи, под дождем, на улице.
Мастер (рыгает и приговаривает). Эк ведь! Как – эк ведь! Как мухи! Я говорю: как мухи.
Вон еще один. Там, на понтоне. Кажется, на нем форма. Точно, старая шинель. А фуражки нет. Волосы короткие – бобрик. И стоит так близко к воде. Пожалуй, слишком близко, да. Подозрительно. Вечером, в темноте, у воды стоят только влюбленные и поэты. Или он из той кучи зануд, которым свет не мил. Такие быстро прикрывают лавочку и больше ни в чем не участвуют. Похоже, он из тех, этот, на понтоне. Стоит так близко к воде – опасно. Совсем один. Значит, влюбленные тут ни при чем, этих всегда двое. Поэтом он тоже не может быть. У поэтов волосы длинней. А у этого просто ежик. Примечательный случай, этот, на понтоне, весьма примечательный.
(Рыгает тяжко, от самых потрохов. Силуэт человека исчезает). Эк ведь! А! Пропал. Прыгнул. Стоял слишком близко к воде. Ну, доконали парня. Вот и нет его. Эк ведь! Помер человек. И что? Да ничего. Ветер дует. Эльба хлюпает. Трамвай звенит. Шлюхи в окне красуются, белые, мягкие. Господин Хламер повернулся на другой бок и храпит себе дальше. И ни одни – ни одни часы не встали. Эк ведь! Помер человек. И что? И ничего. Только круги на воде и напомнят, что был. Но и они скоро исчезнут. А когда исчезнут, тут он и забыт, потерян, бесследно, будто и вовсе не было. Дальше – ничего. О, кто-то плачет! Любопытно. Да это старичок – стоит и плачет. Добрый вечер.
Старик (не жалобно, потрясенно). Дети! Дети Мои! Дети!
Мастер. Ты почему плачешь, папаша?
Старик. Потому что не могу это изменить, ох, Я не могу это изменить.
Мастер. Эк ведь! Извиняюсь! Оно, конечно, нехорошо. Но нельзя ж от этого нюни распускать, как брошенная невеста. Эк ведь! Извиняюсь!
Старик. Ох, дети Мои! Это все Мои дети!
Мастер. Ого, да ты кто?
Старик. Бог, в Которого больше никто не верит.
Мастер. Ну и чего ты плачешь? Эк ведь! Извиняюсь!
Бог. Потому что не могу это изменить. Они стреляются. Вешаются. Топятся. Они себя убивают: сегодня сотнями, завтра – сотнями тысяч. И Я, Я не могу это изменить.
Человек вернулся на родину.
Он давно не был дома, этот человек. Очень давно. Может быть, слишком давно. И вернулся совсем другим. Внешне он смахивает на одно из тех созданий, что пугают на полях птиц (а в сумерках порой и людей). Внутренне – тоже. Тысячудней он ждал за дверью, на лютом холоде. И отдал свое колено за то, чтоб войти. А теперь, после тысячи ночей, проведенных там, на холоде, он все-таки пришел наконец домой.
Человек вернулся на родину.
И здесь попал в безумное кино. И пока оно шло,все время щипал себя за руку, чтобы узнать, не сон ли это. Но потом увидал, что вокруг есть и другие, кто чувствует то же. Тогда он решил, что, наверное, все это должно быть правдой. Да. И когда под конец он, голодный и замерзший, опять оказался на улице, то понял, что это всего лишь вполне заурядное кино, вполне обычное. О человеке, который вернулся на родину, об одном из многих. Из тех, кто вернулся домой и все-таки не вернулся, потому что для них больше нет дома. Их дом теперь за дверью. Их родина – за дверью, в ночи, под дождем, на улице.
Пьеса, которую не поставит ни один театр, и не захочет смотреть ни один зритель.
Действующие лица
Бэкманн, один из тех
Его жена, которая его забыла
Ее друг, который ее любит
Она, чей муж вернулся без ноги
Ее муж, который мечтал о ней тысячу ночей напролет
Полковник, который очень весел
Его супруга, которую знобит в ее теплой гостиной
Дочь, которая как раз ужинает
Ее ловкач—муженек
Директор кабаре, который и хотел бы быть мужественным, но ужасно трусит
Фрау Хламер, которая просто фрау Хламер, и это самое страшное
Старик, о котором больше никто не думает
Похоронных Дел Мастер со своей отрыжкой
Дворник, который вовсе не дворник
Другой, который знаком каждому
Человек вернулся на родину.
Он давно не был дома, этот человек. Очень давно. Может быть, слишком давно. И вернулся совсем другим. Внешне он смахивает на одно из тех созданий, что пугают на полях птиц (а в сумерках порой и людей). Внутренне – тоже. Тысячудней он ждал за дверью, на лютом холоде. И отдал свое колено за то, чтоб войти. А теперь, после тысячи ночей, проведенных там, на холоде, он все-таки пришел наконец домой.
Человек вернулся на родину.
И здесь попал в безумное кино. И пока оно шло,все время щипал себя за руку, чтобы узнать, не сон ли это. Но потом увидал, что вокруг есть и другие, кто чувствует то же. Тогда он решил, что, наверное, все это должно быть правдой. Да. И когда под конец он, голодный и замерзший, опять оказался на улице, то понял, что это всего лишь вполне заурядное кино, вполне обычное. О человеке, который вернулся на родину, об одном из многих. Из тех, кто вернулся домой и все-таки не вернулся, потому что для них больше нет дома. Их дом теперь за дверью. Их родина – за дверью, в ночи, под дождем, на улице.
Мастер (рыгает и приговаривает). Эк ведь! Как – эк ведь! Как мухи! Я говорю: как мухи.
Вон еще один. Там, на понтоне. Кажется, на нем форма. Точно, старая шинель. А фуражки нет. Волосы короткие – бобрик. И стоит так близко к воде. Пожалуй, слишком близко, да. Подозрительно. Вечером, в темноте, у воды стоят только влюбленные и поэты. Или он из той кучи зануд, которым свет не мил. Такие быстро прикрывают лавочку и больше ни в чем не участвуют. Похоже, он из тех, этот, на понтоне. Стоит так близко к воде – опасно. Совсем один. Значит, влюбленные тут ни при чем, этих всегда двое. Поэтом он тоже не может быть. У поэтов волосы длинней. А у этого просто ежик. Примечательный случай, этот, на понтоне, весьма примечательный.
(Рыгает тяжко, от самых потрохов. Силуэт человека исчезает). Эк ведь! А! Пропал. Прыгнул. Стоял слишком близко к воде. Ну, доконали парня. Вот и нет его. Эк ведь! Помер человек. И что? Да ничего. Ветер дует. Эльба хлюпает. Трамвай звенит. Шлюхи в окне красуются, белые, мягкие. Господин Хламер повернулся на другой бок и храпит себе дальше. И ни одни – ни одни часы не встали. Эк ведь! Помер человек. И что? И ничего. Только круги на воде и напомнят, что был. Но и они скоро исчезнут. А когда исчезнут, тут он и забыт, потерян, бесследно, будто и вовсе не было. Дальше – ничего. О, кто-то плачет! Любопытно. Да это старичок – стоит и плачет. Добрый вечер.
Старик (не жалобно, потрясенно). Дети! Дети Мои! Дети!
Мастер. Ты почему плачешь, папаша?
Старик. Потому что не могу это изменить, ох, Я не могу это изменить.
Мастер. Эк ведь! Извиняюсь! Оно, конечно, нехорошо. Но нельзя ж от этого нюни распускать, как брошенная невеста. Эк ведь! Извиняюсь!
Старик. Ох, дети Мои! Это все Мои дети!
Мастер. Ого, да ты кто?
Старик. Бог, в Которого больше никто не верит.
Мастер. Ну и чего ты плачешь? Эк ведь! Извиняюсь!
Бог. Потому что не могу это изменить. Они стреляются. Вешаются. Топятся. Они себя убивают: сегодня сотнями, завтра – сотнями тысяч. И Я, Я не могу это изменить.
Мастер. Мрак, мрак, папаша. Полный мрак. Но сейчас в тебя никто не верит, точно.
Бог. Полный мрак. Я – бог, в Которого никто уже не верит. Просто мрак. И Я не могу это изменить, дети Мои, Я не могу это изменить. Мрак, мрак.
Мастер. Эк ведь! Извиняюсь! Как мухи! Эк ведь! Неладная!
Бог. Ну что Вы все время так мерзко рыгаете? Просто ужас!
Мастер. Да, да, отвратительно! Совершенно отвратительно! Профессиональная болезнь. Я – Похоронных Дел Мастер.
Смерть. Ну да, я маленько отъелась за последние сто лет. Дела мои идут хорошо. Одна война притягивает другую. Как мухи! Совсем как мухи липнут мертвые к стенам этого века. Они – как дохлые, сухие мухи на подоконнике времени.
Бог. Но отрыжка? Откуда эта мерзкая отрыжка?
Смерть. Обожралась. Просто обожралась. Вот и все. Нынче от нее никак не избавиться. Эк ведь! Извиняюсь!
Бог. Дети, дети. И Я не могу это изменить! Дети, дети Мои! (Уходит.)
Смерть. Ну, тогда спокойной ночи, папаша. Иди спать. Смотри, не свались в воду. А то один тут уже упал. Гляди в оба, папаша. Тут ведь мрак, полный мрак. Эк ведь! Ступай домой, старик. Ты все равно ничего не изменишь. Ну и не плачь об этом, который тут в воду плюхнулся. Об этом, в шинели и с бобриком. Ты уплачешься до смерти! Те, кто стоят нынче над водой – они не влюбленные и не поэты. Вот он и был одним из тех, которые не хотят больше или не могут больше. Просто больше не могут, вот втихаря и сигают в воду вечерком. Бул-тых. Кончено. Пусть его, не реви, старик. Ты уревешься насмерть. Он был просто одним из тех, кто больше не может, одним из той огромной серой толпы, одним… всего лишь…
На улице перед дверью читать
Бэкманн. Ничего. Воевал: голодал. Замерзал. Стрелял: воевал. И все.
Директор. И все? По-вашему, это дело? Вам надо дорасти до жизненного поля битвы, друг мой. Поработайте. Сделайте себе имя. И тогда мы представим Вас во всей красе. Наберитесь опыта, тогда и приходите. Станьте кем-нибудь!
Бэкманн (до этого момента он был тих и спокоен, но теперь мало помалу выходит из себя). А где мне начать? Где? Должен хоть кто-то дать человеку шанс. Ведь начинающему надо где-то начать. И в России нас учила не жизнь, а металл, только металл. Жесткий, горячий, бездушный металл. Где нам было начинать? Где? Мы же и хотим теперь наконец-то начать! Умник!
Директор. Умника можете оставить себе. В конце концов, я никого в Сибирь не отправлял. Только не я.
Бэкманн. Не отправляли, никто нас не отправлял. Мы сами туда пошли. Все как один. И многие как один остались там. Под снегом, под песком. Вот у них был шанс, у тех, кто остался, у мертвых. А нам – нам негде начать. Негде.
Директор (смиренно). Что ж, будь по-вашему! Итак, начинайте. Прошу. Вставайте сюда. Начинайте. Да не тяните. Время – деньги. Ну, прошу. Будьте так любезны, начинайте. Я дарю Вам этот великий шанс. Вы большой везунчик. Я Вас внимательно слушаю. Оцените, молодой человек, оцените это, говорю Вам! Начинайте же, Бога ради. Прошу. Ну? Итак.
(Тихо звучит ксилофон, мелодия явно узнаваема.)
Бэкманн(скорее декламирует, чем поет, глухо, апатично, монотонно).
(Ксилофон постепенно замолкает.)
Директор (испуганно). Неплохо, да, совсем неплохо. Очень резво. Для начинающего – очень резво. Но в целом, конечно, не хватает остроумия, молодой человек. Блеску маловато. Нужен известный лоск. Это, разумеется, еще никакая не поэзия. Нет нужного темпа, нет пикантности, скрытой эротики – именно для темы измены. Публику надо щекотать, а не щелкать по носу. Но для Вас, юноша, это очень даже резво. Недостает морали ижизненной мудрости, но, как я уже говорил, для новичка не так плохо! Правда, еще слишком открыто, слишком ясно…
Бэкманн (уставясь перед собой). …слишком ясно.
Директор. …слишком громко. Слишком прямо, понимаете ли. И Вам при Вашей молодости нужен еще задор…
Бэкманн (уставясь перед собой). …задор.
Директор. …спокойствие, отвлеченность. Вспомните нашего классика, нашего Гете. Он сопровождал своего герцога в походе, а на привале писал оперетту.
Бэкманн (уставясь перед собой). Оперетту.
Директор. Вот это гений! Вот это отрыв!
Бэкманн. Да, не поспоришь, отрыв огромный.
Директор. Друг мой, подождем пару годков.
Бэкманн. Подождем? Но я хочу есть! Мне нужна работа!
Директор. А искусству нужно дозреть. У Вас еще нет изящества, нет опыта. Все это слишком банально, слишком голо. Вы только разозлите публику. Нет, нельзя же черным хлебом…
Бэкманн (уставясь перед собой). Черным хлебом…
Директор. …кормить зрителя, который привыкнул к пирожным. Потерпите. Поработайте над собой, отшлифуйте свое мастерство, дозрейте. Это было довольно резво, я уже говорил, но оно еще не искусство.
Бэкманн. Искусство, искусство! Это правда!
Директор. Да, о правде! С правдой в искусстве делать нечего.
Бэкманн (уставясь перед собой). Нет.
Директор. С правдой Вы далеко не уйдете.
Бэкманн (уставясь перед собой). Нет.
Директор. С ней Вы будете непопулярны. Куда мы придем, если вдруг все люди захотят говорить только правду? А? Куда? Вот о чем Вы не должны забывать.
Бэкманн (зло). Да-да, понимаю. Спасибо. Теперь-то я понимаю. То, о чем никогда нельзя забывать (Его голос делается все более резким, пока наконец не переходит в крик к тому моменту, когда хлопает дверь.), это чтос правдой далеко не уйдешь. С правдой ты непопулярен. Кому сейчас интересна правда? (Громко.) Да, теперь я понял, я это понял …
(Бэкманн уходит не прощаясь. Скрипит и захлопывается дверь.)
Директор. Но молодой человек! Откуда эта чувствительность?
Другой. Стой, Бэкманн! Улица здесь! Здесь, выше!
Бэкманн. Оттуда несет кровью. На улице сейчас зарезали правду. Моя дорога – к Эльбе! И она ведет вниз!
Другой. Идем, Бэкманн, ты не должен отчаиваться! Правда жива!
Другой. Идем, Бэкманн, где-то же есть открытая дверь.
Бэкманн. Да, для Гете. Для Ширли Тампль или Шмелинга. Но я только Бэкманн. Бэкманн с идиотскими очками и дурацкой стрижкой. Бэкманн с больной ногой и в хламиде Деда Мороза. Я только злая насмешка войны, только призрак вчерашнего. И раз я всего лишь Бэкманн, а не Моцарт, то для меня все двери закрыты. Хлоп. И я на улице. Хлоп. Опять. Хлоп. И опять. Хлоп. И снова за дверью. Хлоп. И раз я новичок, то мне начать негде. И раз я слишком тихий, то не стал офицером. И раз я слишком громкий, то пугаю публику. И раз у меня есть сердце, раз оно кричит по ночам о мертвых, то сначала я должен опять стать человеком. В костюме господина полковника.
Жить зачем? Чего ради?
Улица провоняла кровью, потому что там зарезали правду, и двери все закрыты. Я хочу домой, но все улицы так темны. Только та, что ведет к Эльбе, вниз, – она светла. О, как она светла!
Другой. Стой, Бэкманн! Здесь, здесь твоя улица. Она ведет к дому. Пора домой, Бэкманн. Отец ждет тебя в гостиной. Мать давно стоит у двери. Она узнала твои шаги.