чем был болен дон кихот
Дон Кихот сошел с ума не от того, что много читал: у него был реактивный психоз
В комментарии изданию, который переводит InoPressa, врач говорит, что учитывать стоит не столько количество прочитанных идальго книг, а то, что именно он читал. Герой романа увлекся сложной, многослойной прозой, он не мог спать, пытаясь найти смысл там, где не справился бы сам Аристотель, доведись ему воскреснуть для такого дела.
Тибурисио Ангосто возглавлял отделение психиатрической больницы. Сейчас он на пенсии, но продолжает практиковать. Доктор говорит, что если бы Алонсо Кихано оказался утром в больнице Фатимской Божией Матери, у него был бы диагностирован реактивный психоз. Вообразившего себя рыцарем мужчину поместили бы в больницу общего профиля, в отделение острых психических расстройств.
Психиатр уверен, что Кихано потребовалось бы непродолжительное и довольно незамысловатое лечение. Он порекомендовал идальго нейролептики в небольших дозах с эффектом транквилизаторов, а также психотерапию. По словам врача, пациентам в состояниях, подобных описанному Мигелем Сервантесом, важно осознать происходящее с ним, это ключ к исцелению.
Первый том романа Мигеля Сервантеса был опубликован в 1605 году. В течение нескольких лет он был переведен на английский и французский языки, причем в первом случае переводчики добавили в речь персонажей характерные черты кокни, а во втором дописали несколько эротических сцен. Второй том появился на свет 10 лет спустя, а в 1616 году Сервантес, принявший монашеский постриг, умер в нищете и одиночестве. Его могила была утеряна. Останки писателя обнаружили и опознали только в прошлом году.
Не так давно выяснилось, что половине испанцев недоступно культовое произведение испанской литературы в связи с тем, что язык, которым описаны приключения Дон Кихота, устарел. По данным исследования CIS The College for International Studies, почти шесть из десяти жителей Испании читали по крайней мере несколько глав из 1000-страничного романа или его адаптации, но более половины из них заявили, что текст крайне труден для понимания.
Христианская Наука
Информационный сайт на русском языке
СИНДРОМ ДОН КИХОТА
Для меня Дон Кихот де ла Манча не только известный литературный персонаж. Но и герой великолепной притчи о существовании смертных, написанной гениальным Мигелем де Сервантесом.
Дон Алонсо Кихано был совершенно нормальным, пока не погрузился с головой в чтение. Он продал свои земли и купил на эти деньги книги о рыцарях. И вот, он путает ветряные мельницы с великанами, нападает на стада овец, принимая их за войска неприятеля. С точки зрения здравого смысла, мы можем снисходительно назвать его сумасшедшим. Он погружается в ирреальный мир злобных колдунов и заклинаний. Дон Кихот думает, что приключение достойное героя – это ничто иное, как борьба со злом, которое никто кроме него не видит.
Однако. Много ли разницы между Дон Кихотом и нами? Истории, рождаемые паникой, внушающие нам беспокойство и страх, не многим отличаются от воображаемых приключений героя Сервантеса.
Синдром Дон Кихота – не явление прошлого. И сегодня многие страдают от него, оправдывая свои несуществующие по сути проблемы, которые никогда не существовали, и не будут существовать в реальности. Как же мы приходим к этому?
Во-первых, «не быть занятым». Прошу не путать «не быть занятым» с состоянием отдыха. Отдых – это вечное действие Бога. Здесь мне приходит на ум Евангелие от Матфея 12.44-45: «Тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И пришед находит его незанятым, выметенным и убранным; Тогда идет и берет с собой семь других духов, злейших себя, и вошедши живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого. Так будет и с этим злым родом». В «убранном доме» — сознании — человека поселяется заблуждение, если оно не успевает заполниться Истиной.
Во-вторых, мы позволяем глупым мыслям заполнить наше сознание и погрузить нас в сон, который всегда заканчивается кошмаром.
Истинная суть приключений Дон Кихота заключается не в его борьбе с воображаемым злом, а в том, что его неустанные друзья – барберо и слуга Санчо Панса – и есть настоящие герои, которые не успокоятся, пока не заставят Дон Кихота увидеть истину вещей.
Война Дон Кихота с драконами во все эпохи бессмысленна.
Миру необходимо осудить смертность, вытащить на свет единственную бессмертность. И этого мы сможем добиться только осознанием бесконечного Добра, которое всегда выражает и созерцает бесконечный Разум.
Хосе Родригез Пелаез.
Малага. Испания.
Чем был болен дон кихот
ГЛАВА LXXIV
и последняя, в которой говорится о болезни Дон-Кихота, дословно приводится его завещание и описывается его кончина.
Так как ничто в этом мире не вечно, и все, имеющее начало, имеет и конец, а Дон-Кихот не пользовался от небес преимуществом быть исключением из общего правила, то и его жизни наступил конец. Это случилось как раз в то время, когда он менее всего ожидал.
Вследствие ли безысходной грусти, в которую повергла его последняя неудача, или по другой какой-либо причине, но рыцарь внезапно заболел изнурительною лихорадкой, продержавшею его в постели целую неделю. Во все это время его друзья приходили к нему по нескольку раз в день, а Санчо почти совсем не отходил от него. Предполагая, что главною причиной его болезни были нравственные страдания, овладевшие им после его поражения, и гибель надежды увидеть Дульцинею Тобосскую, священник, бакалавр и цирюльник старались всеми силами утешить его.
— Поправляйтесь и вставайте, — говорил бакалавр. — Как только вы выздоровеете, мы начнем превращаться в пастухов. Ради этого случая я уже и эклогу одну сочинил, совсем во вкусе аркадских пастушков, и приобрел двух овчарок для охраны нашего будущего стада.
В том же духе говорили священник и цирюльник, но состояние больного от этого не улучшалось. Пригласили врача. Последний пощупал у Дон Кихота пульс, покачал головою и посоветовал друзьям больного позаботиться о спасении его души, так как об исцелении тела нечего было и думать. Твердо и спокойно выслушал Дон-Кихот свой смертный приговор, а что касается Санчо, экономки и племянницы, то они предались такому отчаянию, точно больной уже лежал на столе. Врач подтвердил догадку друзей больного, что его сводит в могилу тайная скорбь.
Желая отдохнуть, Дон-Кихот попросил всех удалиться из его спальни. После этого он спал так крепко и долго, что Санчо и женщины начали бояться, как бы он не отошел в лучший мир, не придя в сознание. Однако он проснулся и громко воскликнул:
— Да будет благословен Бог, озаряющий меня в эту минуту Своею благодатью! Безгранично Его милосердие, и грехи наши не могут ни удалить его от нас ни умалить его.
— Дядя, что это вы говорите о небесном милосердии и о земных грехах? — спросила поспешившая к больному вместе с экономкой племянница, удивляясь, что Дон-Кихот вдруг заговорил о том, чего раньше никогда не касался.
Когда друзья собрались, Дон-Кихот сказал им:
— Дорогие друзья мои, поздравьте меня: вы видите теперь перед собою не странствующего рыцаря Дон-Кихота Ламанчского, а обыкновенного гидальго дона Алонзо Квизада, прозванного «Добрым» за его кроткий нрав. С этой минуты я отъявленный враг Амадиса Галльского и всего его потомства, в смысле странствующего рыцарства. Я теперь ненавижу бессмысленные истории этого рыцарства и ясно вижу все зло, причиненное мне чтением этих небылиц. Просветленный милостью Божиею при моем последнем издыхании, я громогласно объявляю это перед всем миром.
Слушая больного, все подумали, что он переходит к какому-нибудь новому безумию, поэтому Самсон Караско воскликнул:
— Сеньор Дон-Кихот, побойтесь Бога! Теперь, когда, наверное, известно, что несравненная Дульцинея Тобосская разочарована, когда мы все готовы сделаться пастухами и проводить свою жизнь на лоне природы, сочиняя и распевая в честь наших дам стихи, вы вдруг выражаете намерение покинуть нас вновь и сделаться отшельником. Ради Бога, придите в себя и оставьте свои мрачные мысли!
— Конечно, бросьте вы весь этот вздор. — начал было цирюльник, но Дон-Кихот перебил его и с горечью сказал:
— Вздор, который — увы! — наполнил всю мою жизнь, я, действительно, хочу бросить. Да, этот вздор испортил мою жизнь, и я благодарю Бога за то, что хоть перед смертью Он дает мне возможность немного оправдать и очистить себя от этой скверны. Друзья мои, я чувствую, что приближаюсь к дверям вечности, и думаю, что теперь не время шутить. Прошу мою племянницу позвать нотариуса, чтобы составить духовное завещание мое. А вас, отец мой, — добавил он, обращаясь к священнику, — прошу исповедать меня.
Все ушли, кроме священника, который остался принять исповедь умирающего. Теперь никто уже более не сомневался, что к Дон-Кихоту возвратился рассудок и что больной расстается с жизнью, искренно раскаявшись в своих заблуждениях.
Санчо и женщины плакали навзрыд, окончательно убедившись, что не осталось никакой надежды на выздоровление дорогого больного.
По окончании исповеди священник вошел в ту комнату, где сидели остальные друзья Дон-Кихота, вместе с его экономкой, племянницей, Санчо и нотариусом, и торжественно проговорил:
— Алонзо Квизада возвращен рассудок, но зато гаснет его жизнь. Идите к нему все: он желает сделать свое последнее распоряжение.
Эти слова усилили ручьи слез, источаемых глазами племянницы и экономки Дон-Кихота и верного слуги его, Санчо Панцы. Им всем было страшно жаль больного, который, будучи сначала Алонзо Квизада Добрым и сделавшись потом странствующим рыцарем Дон-Кихотом Ламанчским, всегда отличался своим прекрасным характером, а поэтому был искренно любим не только близкими к нему лицами, но и каждым, знавшим его.
После вступительных слов духовной нотариус, под диктовку умирающего, написал следующее:
«Прошу все мои деньги, находящиеся у Санчо Панцы, которого я во время моего сумасшествия держал при себе в качестве оруженосца, оставить у него, в вознаграждение за его услуги, и да хранит его Бог. Если во время моего сумасшествия я доставил ему возможность обладать мнимым островом, то теперь, когда я просветлел умом, я сделал бы его, если бы только мог, обладателем целого царства, так как он вполне заслуживает этого своим простодушием, правдивостью и верностью. — Тут Дон-Кихот прервал свою диктовку и обратился к Санчо: — Друг мой, прости мне, что, увлекшись мечтой о странствующем рыцарстве, я, в порыве безумства, увлек и тебя и выставил на показ людям таким же безумным, каким был сам.
— Дорогой господин мой, — отвечал Санчо, обливаясь слезами, — не умирайте, ради Бога поживите с нами подольше. Верьте мне: величайшая глупость, какую можно сделать на свете, это — убивать самого себя, предавшись безвыходному унынию. Встаньте, пересильте себя, не думайте ни о чем грустном. Мы сделаемся с вами пастухами и будем бродить по полям и лугам. Наверное, мы тогда увидим спрятавшуюся где-нибудь за кустом разочарованную Дульцинею, — чтоб ей было пусто. — Если вас убивает мысль о вашем поражении — сложите вину на меня: скажите, что вас свалили с коня только потому, что я дурно оседлал его. Разве вы не читали в своих книгах, что рыцарям не в диковинку побеждать друг друга, и что тот, который был побежден сегодня, завтра сам может победить своего победителя?
— Санчо говорит правду! — подхватил Самсон Караско. — Действительно.
— Полноте, друзья мои, — перебил Дон-Кихот. — Я был сумасшедшим, теперь же рассудок мне возвращен. Я был когда-то Дон-Кихотом Ламанчским, а теперь, повторяю, вы видите во мне уже не Дон-Кихота, а Алонзо Квизада. Пусть же мое чистосердечное раскаяние возвратит мне ваше прежнее уважение. Сеньор нотариус, прошу вас продолжать и написать еще следующее: «Завещаю все мое движимое и недвижимое имущество находящейся при мне племяннице моей Антонии Квизада и прошу передать ей его по уплате всех сумм, отказанных мною разным лицам, начиная с уплаты жалованья моей домоправительнице за все время её службы у меня, и двадцати червонцев, которые я дарю ей в награду за её верную службу. Душеприказчиками моими я назначаю находящихся здесь местного священника и бакалавра Самсона Караско. Желаю, чтобы будущий муж племянницы моей Антонии Квизада не имел и понятия о рыцарских книгах. Если же она выйдет замуж, вопреки моему желанию, за человека читающего эти зловредные книги, то считать ее лишенною наследства, и все мое имущество передать в распоряжение моих душеприказчиков, которым предоставляю право распорядиться им по своему усмотрению. Умоляю также моих душеприказчиков, если им придется когда-нибудь встретить человека, написавшего книгу под заглавием: «Вторая часть Дон-Кихота Ламанчского», убедительно попросить его от моего имени простить мне, что я неумышленно доставил ему повод написать столько вздора. Пусть они скажут ему, что я глубоко сожалел об этом в свой смертный час».
Когда духовная была подписана и скреплена печатью, Дон-Кихот, совершенно истощенный, лишился чувств. Ему поспешили подать помощь, но она оказалась напрасною: он оставался в состоянии обморока почти целых три дня. Несмотря на уныние, царствовавшее в доме умирающего, племянница его, однако, кушала с обыкновенным своим аппетитом; экономка и Санчо тоже не слишком убивались: ожидание скорого наследства подавило в их сердцах то сожаление, которое они должны были чувствовать при мысли о благородном человеке, который скоро должен был их покинуть навсегда.
Наконец Дон-Кихот, исполнив последний христианский долг и послав не одно проклятие рыцарским книгам, тихо скончался.
Впоследствии нотариус говорил, что он никогда не слыхал, чтобы какой-нибудь странствующий рыцарь умер такою христианскою смертью, как Дон-Кихот, отошедший в вечность среди изъявлений искренней печали всех окружавших его.
Священник попросил нотариуса формально засвидетельствовать, что гидальго Алонзо Квизада, прозванный Добрым и сделавшийся известным под именем Дон-Кихота Ламанчского, перешел из жизни земной к жизни вечной. Священник находил это свидетельство необходимым для того, чтобы лишить возможности какого-нибудь самозваного Сида Гамета Бен-Энгели воскресить Дон-Кихота и нагородить о нем нового вздору.
Таков был конец знаменитого доблестного рыцаря Дон-Кихота Ламанчского. Сид Гамет Бен-Энгели не упоминает о точном месте его рождения — вероятно, с целью заставить все города и местечки Ламанча оспаривать друг у друга великую честь считаться его родиной, подобно тому, как семь городов спорили из-за места рождения Гомера.
Не будем говорить о печали Санчо и домашних Дон-Кихота; обойдем молчанием и своеобразные эпитафии, сочиненные его друзьями в память умершего; упомянем только о той, которая вышла из-под пера бакалавра Самсона Караско и была высечена на могильной плите Дон-Кихота. Вот эта эпитафия:
Здесь Сид Гамет Бен-Энгели говорит, что, положив свое перо, он невольно воскликнул, обращаясь к этому орудию изложения самых глубоких и самых глупых мыслей:
«О, перо мое! Отныне ты будешь лежать на своей медной подставке и пролежишь там многие века, если только не возьмет тебя в руки и не осквернит этим какой-нибудь бездарный писака, мнящий себя историком. Но прежде, чем он прикоснется к тебе, ты скажи ему: «Остановись, безумец, да не коснется меня ничья рука! То, что совершено мною, да не повторится больше никогда!»
«Да, для одного меня родился Дон-Кихот, как я родился для него! Он умел действовать, а я умел описывать его действия. Мы составляли с ним одно тело и одну нераздельную душу, наперекор тому самозваному писаке, который дерзнул, а быть может и еще дерзнет описывать своим грубым, дурно очиненным пером похождения моего славного рыцаря. Эта тяжесть не по его плечам; эта работа не для его неповоротливого ума. Пусть он не тревожит усталых и уже истлевающих костей Дон-Кихота и не вызывает его из могилы для новых подвигов. Довольно и совершенных им во время жизни, чтобы осмеять странствующих рыцарей. Его похождения и так доставили громадное удовольствие всем, до кого доходила весть о них. Исполнив мою просьбу, ты исполнишь свой долг и подашь благой совет желающему сделать зло самому себе; а что касается меня, то я буду чувствовать себя счастливым и буду гордиться сознанием, что с твоею помощью я собрал с этого произведения те плоды, которых ожидал. Единственным моим желанием при написании этой книги было, повторяю, — предать общему посмеянию сумасбродно лживые рыцарские повести. Пораженные насмерть истинною историей моего Дон-Кихота, они уже еле тащатся, того и гляди упадут и уже не поднимутся вовеки. Прощай, мое перо, мой милый товарищ и сотрудник!»
Прощай и ты, дорогой читатель! Не поминай меня лихом и помни мой завет: никогда не читай и не слушай того, что способно погубить твою душу и искалечить твой ум.
СМЕРТЬ
В Барселоне Самсон Карраско, переодевшись Рыцарем Белой Луны, с легкостью одерживает победу над Дон Кихотом и берет с него обещание вернуться на год в родное село. Описав дону Антоньо Морено свой план, который теперь, после первого поражения, увенчался успехом, Карраско приводит дополнительные заверения: «А как он строго придерживается законов странствующего рыцарства, то, разумеется, во исполнение данного им слова не преминет подчиниться моему требованию но только я вас прошу: не выдавайте меня, не говорите Дон Кихоту, кто я таков, иначе не осуществится доброе мое намерение возвратить рассудок человеку, который умеет так здраво рассуждать, когда дело не касается всей этой рыцарской гили» <31>.
Неужели Дульсинея так никогда и не появится?
По пути домой, в семьдесят второй главе, Дон Кихот встречает — не мнимого Дон Кихота, как можно было бы надеяться, а одного из персонажей подложного продолжения, а именно дона Альваро Тарфе, играющего в книге Авельянеды приблизительно ту же роль, которую в оригинале играют герцог или дон Антоньо. Выведенный Авельянедой Дон Кихот — мой ближайший друг, говорит дон Альваро настоящему Дон Кихоту. « это я вытащил его из родного края, во всяком случае я подвигнул его отправиться на турнир в Сарагосу, куда я собирался сам. Признаться, я оказал ему немало дружеских услуг, и только благодаря мне палач не разукрасил ему спину за чрезмерную дерзость». Решив покончить с этим делом раз и навсегда, Дон Кихот нотариально заверяет документ о том, что настоящие Дон Кихот и Санчо Панса не имеют никакого отношения к персонажам книги Авельянеды. «Весь этот день, равно как и следующую ночь, они провели в пути, и за это время с ними не случилось ничего такого, что заслуживало бы описания, за исключением разве того, что ночью Санчо выполнил свой урок, чему Дон Кихот возрадовался несказанно, — он с нетерпением стал ожидать рассвета, оттого что днем, казалось ему, он непременно должен встретить уже расколдованную владычицу свою Дульсинею; и, продолжая свой путь, он не пропускал ни одной женщины без того, чтобы не поглядеть: уж не Дульсинея ли это Тобосская, а что Мерлин мог не исполнить своего обещания — это представлялось ему невероятным. Занятый этими мыслями и мечтами, он вместе с Санчо въехал на холм, с вершины которого открывался вид на их родное село »
Дон Кихота тревожат дурные предзнаменования: спор мальчишек из-за клетки со сверчками и заяц, который, спасаясь от борзых, спрятался под брюхо осла и которого Санчо изловил и преподнес Дон Кихоту. «Маlum signum! Malum signum![10] — бормочет про себя рыцарь — Заяц бежит, за ним гонятся борзые, — не увижу я Дульсинею». В доме Дон Кихота они встречают священника, цирюльника, бакалавра Карраско и всех остальных: «Не дав никому опомниться, Дон Кихот тотчас заперся с бакалавром и священником и в кратких словах рассказал им о своем поражении и о том, что он принял на себя обязательство в течение года не выезжать из села, каковое обязательство он-де намерен выполнять буквально, не отступая от него ни на йоту, как подобает странствующему рыцарю, свято соблюдающему свой устав, и что он собирается на этот год стать пастухом и уйти в безлюдные поля, где можно дать полную волю своим любовным думам, подвизаясь на поприще добродетельной пастушеской жизни; и он-де просит священника и бакалавра, если только они не очень заняты и им не помешают более важные дела, к нему присоединиться ».
И вновь мне вспоминается та особая интонация в «Короле Лире», когда Лир утешает Корделию (V, III):
…Так вдвоем и будем
Жить, радоваться, песни распевать,
И сказки сказывать, и любоваться
Порханьем пестрокрылых мотыльков.[11]
Кончина Дон Кихота последовала совершенно для него неожиданно. « может статься, он сильно затосковал после своего поражения, или уж так предуготовало и распорядилось Небо, но только он заболел горячкой, продержавшей его шесть дней в постели, и все это время его навещали друзья: священник, бакалавр и цирюльник, добрый же оруженосец Санчо Панса не отходил от его изголовья. Друзья послали за лекарем; тот пощупал пульс, остался им недоволен и посоветовал Дон Кихоту на всякий случай подумать о душевном здравии, ибо телесному его здравию грозит, мол, опасность.
Дон Кихот попросил оставить его одного, ибо его, дескать, клонит ко сну. Желание это было исполнено, и он проспал более шести часов подряд, как говорится, без просыпу, так что ключница и племянница уже забеспокоились, не умер ли он во сне».
Он говорит своим друзьям: «я уже не Дон Кихот Ламанчский, а Алонсо Кихано, за свой нрав и обычай прозванный Добрым». Трогательная сцена, становящаяся еще более пронзительной.
Дон Кихот составил завещание, затем, «лишившись чувств, вытянулся на постели. Все в испуге бросились ему на помощь; и в течение трех дней, которые Дон Кихот еще прожил после того, как составил завещание, он поминутно впадал в забытье. Весь дом был в тревоге; впрочем, это отнюдь не мешало племяннице кушать, а ключнице прикладываться к стаканчику, да и Санчо Панса себя не забывал: надобно признаться, что мысль о наследстве всегда умаляет и рассеивает ту невольную скорбь, которую вызывает в душе у наследников умирающий».
Последний болезненный укол, под стать безответственному, инфантильному, жестокому и варварскому миру книги.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
Жизнь и смерть
2. Женщина и смерть
«Смерть поэта»
«Смерть поэта» Стихотворение «Смерть Поэта» стоит в центре политической, философской и любовной лирики Лермонтова. В нем – узел всех противоречий эпохи, которые проходят через творчество великого поэта, – от робких первых стихов до дивных песен последних дней. В нем
Жизнь и смерть
Смерть народника
Смерть народника из цикла «Типология»«Типология» — обширная серия очерков, развивающая идею циклического развития России и неизбежного повторения тех или иных ситуаций и биографий, сопровождающих ее историю. Как показывает опыт, прогностическая польза налицо, но
Смерть в Венеции
Смерть в Венеции На пороге эсхатологии: представление о Венеции как об умирающем городе. — Связь смерти и бессмертия. — Формы выражения мотива смерти. — Метафорический образ Венеции-Чистилища. — «Праздничная смерть»: единство несходного. — Мортальные локусы
Дон Кихот: сумасшедший или юродивый?
Приблизительное время чтения: 12 мин.
Знаете ли вы, что изначально Сервантес задумал «Дон Кихота» просто как шутливую пародию на современные ему «бульварные» рыцарские романы? А в итоге получилось одно из величайших произведений мировой литературы, которое остается чуть ли не самым читаемым до сих пор? Как это произошло? И почему безумный рыцарь Дон Кихот и его оруженосец Санчо Панса оказались так дороги для миллионов читателей?
Об этом специально для «Фомы» рассказал Виктор Симаков, кандидат филологических наук, учитель словесности.
Дон Кихот: история идеалиста или сумасшедшего?
Говоря о «Дон Кихоте», следует разделять замысел, сознательно сформулированный автором, его конечное воплощение и восприятие романа в последующие века. Изначальный замысел Сервантеса — высмеять рыцарские романы, создав пародийный образ безумного рыцаря.
Однако в процессе создания романа замысел претерпел изменения. Уже в первом томе автор, сознательно или нет, наградил комического героя — Дон Кихота — трогательным идеализмом и острым умом. Персонаж получился несколько неоднозначным. Он, например, произносил знаменитый монолог об ушедшем золотом веке, который начал такими словами: «Блаженны времена и блажен тот век, который древние назвали золотым, — и не потому, чтобы золото, в наш железный век представляющее собой такую огромную ценность, в ту счастливую пору доставалось даром, а потому, что жившие тогда люди не знали двух слов: твое и мое. В те благословенные времена все было общее».
Памятник Дон Кихоту. Куба
Закончив первый том, Сервантес, казалось, закончил и весь роман. Созданию второго тома помог случай — издание поддельного продолжения «Дон Кихота» авторства некоего Авельянеды.
Этот Авельянеда не был столь бездарным автором, каким его объявил Сервантес, однако он извратил характеры героев и, что логично, отправил Дон Кихота в сумасшедший дом. Сервантес, и раньше чувствовавший неоднозначность своего героя, тут же принимается за второй том, где не только акцентировал идеализм, жертвенность и мудрость Дон Кихота, но и подарил мудрость второму комическому герою, Санчо Пансе, который ранее выглядел весьма недалеким. То есть Сервантес закончил роман вовсе не так, как его начал; как писатель он эволюционировал вместе со своими героями — второй том вышел более глубоким, возвышенным, совершенным по форме, чем первый.
Со времени создания «Дон Кихота» прошло четыре столетия. Всё это время восприятие «Дон Кихота» менялось. Со времен литературы романтизма для большинства читателей «Дон Кихот» — это трагическая история о великом идеалисте, которого не понимают и не принимают окружающие его люди. Дмитрий Мережковский писал, что Дон Кихот превращает всё, что видит перед собою, в мечту. Он бросает вызов привычному, обыденному, пытаясь жить, во всем руководствуясь идеалами, более того — он хочет повернуть время вспять, к золотому веку.
Дон Кихот. Джон Эдвард Грегори (1850-1909)
Окружающим людям герой кажется странным, безумным, каким-то «не таким»; у него же их слова и поступки вызывают жалость, грусть или искреннее негодование, которое парадоксально соединено со смирением. Роман действительно дает почву для такой трактовки, оголяет и усложняет этот конфликт. Дон Кихот, несмотря ни на какие насмешки и издевательства, продолжает верить в людей. Он готов страдать за любого человека, готов переносить лишения — с уверенностью, что человек сможет стать лучше, что он выпрямится, прыгнет выше головы.
Вообще, весь роман Сервантеса построен на парадоксах. Да, Дон Кихот — это один из первых патологических образов (то есть образ сумасшедшего. – Прим. ред.) в истории беллетристики. И после Сервантеса их с каждым столетием будет все больше, пока, наконец, в XX веке едва ли не большая часть главных героев романов будут сумасшедшими. Однако важно не это, а то, что по мере чтения «Дон Кихота» у нас возникает ощущение, что автор потихоньку, совсем не сразу проявляет мудрость героя через его безумие. Так что во втором томе перед читателем отчетливо встает вопрос: а кто здесь безумен на самом деле? Точно ли Дон Кихот? Не являются ли умалишенными как раз те, кто издеваются и смеются над благородным идальго? И это не Дон Кихот ослеплен и обезумел в своих детских грезах, а окружающие его люди, неспособные увидеть мир таким, каким его видит этот рыцарь?
Кто «благословил» Дон Кихота на подвиг?
Важно понимать, как пишет Мережковский, что Дон Кихот — это человек еще той, старинной эпохи, когда ценности добра и зла формировались не исходя из личного опыта, а с оглядкой на то, что говорили авторитетные люди прошлого, например, Августин, Боэций или Аристотель. И любой важный жизненный выбор осуществлялся только с опорой и оглядкой на великих, авторитетных людей прошлого.
Так же и для Дон Кихота. Для него авторитетным оказались авторы рыцарских романов. Вычитанные и усвоенные им из этих книг идеалы были приняты им без колебаний. Они, если угодно, определили «догматическое содержание» его веры. И всего себя герой романа положил на то, чтобы эти принципы прошлого привнести в настоящее, «сделать былью».
И даже когда Дон Кихот говорит, что он хочет добиться славы печального рыцарского подвига, то она, эта слава важна ему именно как возможность стать проводником этих вечных идеалов. Личная слава ему ни к чему. Поэтому, можно сказать, сами авторы рыцарских романов «уполномочили» его на этот подвиг.
Издевался ли Сервантес над своим героем?
Сервантес — человек рубежа XVI-XVII веков, а смех того времени довольно груб. Вспомним Рабле или комические сцены в трагедиях Шекспира. «Дон Кихот» задумывался как комическая книга, и она действительно представлялась комической современникам Сервантеса. Уже при жизни писателя его герои стали, например, персонажами испанских карнавалов. Героя бьют, а читатель смеется.
Предполагаемый портрет Сервантеса
Именно эту неизбежную грубость автора и его читателей не принимает Набоков, который в своей «Лекции о “Дон Кихоте”» возмущался тем, что Сервантес так беспощадно издевается над своим героем. Акцентирование трагического звучания и философской проблематики романа — целиком заслуга авторов XIX века, романтиков и реалистов. Их интерпретация романа Сервантеса сейчас уже заслонила изначальный замысел писателя. Ее комическая сторона оказывается для нас на втором плане. И тут большой вопрос: что более значимо для истории культуры — мысль самого писателя или то, что мы за ней видим? Дмитрий Мережковский, предвосхищая Набокова, писал о том, что сам писатель не очень понимал, что за шедевр он создал.
Почему шутовская пародия стала великим романом?
Секрет такой популярности и значимости «Дон Кихота» связан с тем, что книга постоянно провоцирует все новые и новые вопросы. Пытаясь разобраться с этим текстом, мы никогда не поставим точку. Роман не дает нам никаких окончательных ответов. Наоборот, он постоянно ускользает от любых законченных интерпретаций, заигрывает с читателем, провоцирует его погружаться в смысловую композицию все глубже и глубже. Более того, прочтение этого текста для каждого будет «своим», очень личным, субъективным.
Это роман, чудесно эволюционирующий вместе с автором на наших глазах. Сервантес углубляет свой замысел не только от первого тома к второму, но и от главы к главе. Хорхе Луис Борхес, мне кажется, справедливо писал, что читать первый том, когда есть второй, в общем-то уже необязательно. То есть «Дон Кихот» — это уникальный случай, когда «сиквел» оказался намного лучше «оригинала». А читатель, устремляясь дальше в глубину текста, чувствует удивительное погружение и всё большее сочувствие к герою.
Памятник Сервантесу и его героям в Мадриде
Произведение открывалось и до сих пор открывается новыми гранями и измерениями, которые не были заметны для предыдущих поколений. Книга зажила своей собственной жизнью. «Дон Кихот» оказался в центре внимания в XVII веке, затем повлиял на многих авторов в эпоху Просвещения (в том числе на Генри Филдинга, одного из создателей современного типа романа), затем вызвал восторг последовательно у романтиков, реалистов, модернистов, постмодернистов.
Интересно, что образ Дон Кихота оказался очень близок русскому миропониманию. К нему часто обращались наши писатели. Например, князь Мышкин, герой романа Достоевского «Идиот», — это и «князь-Христос», и одновременно Дон Кихот; книга Сервантеса специально упоминается в романе. Тургенев написал блестящую статью, в которой сравнил Дон Кихота и Гамлета. Писатель сформулировал различие двух внешне будто бы похожих героев, надевших на себя маску безумия. Для Тургенева Дон Кихот — это своеобразный экстраверт, который всего себя отдает другим людям, который полностью открыт для мира, тогда как Гамлет, наоборот, — интроверт, который замкнут на самом себе, принципиально отгорожен от мира.
Что общего у Санчо Пансы и царя Соломона?
Санчо Панса — герой парадоксальный. Он, конечно, комичен, однако именно в его уста Сервантес порой вкладывает удивительные слова, которые вдруг приоткрывают мудрость и остроумие этого оруженосца. При этом особенно это заметно к концу романа.
В начале романа Санчо Панса является воплощением традиционного для тогдашней испанской литературы образа плута. Но плут из Санчо Пансы никудышный. Все его плутовство сводится к удачным находкам чьих-то вещей, какому-то мелкому воровству, да и на том его ловят за руку. А затем оказывается, что талантлив этот герой совсем в другом. Уже ближе к финалу второго тома Санчо Панса становится губернатором поддельного острова. И здесь он выступает как рассудительный и умный судья, так что невольно хочется сравнить его с премудрым ветхозаветным царем Соломоном.
Так поначалу глупый и невежественный Санчо Панса к финалу романа оказывается совершенно иным. Когда Дон Кихот в конце концов отказывается от дальнейших рыцарских подвигов, Санчо умоляет его не отчаиваться, не отступать от выбранного пути и идти дальше — к новым подвигам и приключениям. Получается, авантюризма в нем не меньше, чем в Дон Кихоте.
По мысли Генриха Гейне, Дон Кихот и Санчо Панса неотделимы друг от друга и составляют единое целое. Представляя себе Дон Кихота, мы сразу же представляем рядом и Санчо. Единый герой в двух лицах. А если считать Росинанта и ослика Санчо — в четырех.
Что за рыцарские романы высмеял Сервантес?
Изначально жанр рыцарских романов зародился в XII веке. Во времена настоящих рыцарей эти книги воплощали актуальные идеалы и представления — куртуазные (правила хорошего тона, хорошие манеры, которые впоследствии легли в основу рыцарского поведения. — Прим. ред.) литературные, религиозные. Однако пародировал Сервантес вовсе не их.
«Новые» рыцарские романы появились после введения технологии книгопечатания. Тогда, в XVI веке, для широкой, уже грамотной публики начинают создавать легкое, развлекательное чтиво о рыцарских подвигах. По сути, это был первый опыт создания книжных «блокбастеров», цель которых была очень простой — избавить людей от скуки. Во времена Сервантеса рыцарские романы уже не имели отношения ни к реальности, ни к актуальной интеллектуальной мысли, однако их популярность не угасала.
Нужно сказать, что Сервантес вообще не считал «Дон Кихота» своим лучшим произведением. Задумав «Дон Кихота» как шутливую пародию на рыцарские романы, которые писались тогда для развлечения читающей публики, он затем взялся создать настоящий, подлинный рыцарский роман — «Странствия Персилеса и Сихизмунды». Сервантес наивно полагал, что это лучшее его произведение. Но время показало, что он ошибался. Такое, кстати, нередко случалось в истории мировой культуры, когда писатель считал наиболее удачными и важными одни произведения, а последующие поколения выбирали для себя совсем другие.
Титульный лист испанского издания «Амадиса», 1533 год
А с «Дон Кихотом» произошло удивительное. Оказалось, что этот роман — не только пародия, которая пережила оригинал. Именно благодаря Сервантесу эти «бульварные» рыцарские романы были увековечены. Мы бы ничего не знали ни о том, кто такой Амадис Гальский, Бельянис Греческий или Тирант Белый, если бы не «Дон Кихот». Так бывает, когда важный и значимый для многих поколений текст подтягивает за собой целые пласты культуры.
С кем сравнивают Дон Кихота?
Образ Дон Кихота чем-то напоминает православного юродивого. И здесь нужно сказать, что сам Сервантес к концу жизни все больше и больше тяготел к францисканству (католический нищенствующий монашеский орден, основанный святым Франциском Ассизским. — Прим. ред.). А образ Франциска Ассизского, как и его последователей-францисканцев, в чем-то перекликается с православными юродивыми. И те, и другие сознательно выбирали бедный образ жизни, носили на себе рубища, ходили босиком, постоянно странствовали. О францисканских мотивах в «Дон Кихоте» написано довольно много работ.
Вообще, между сюжетом романа и евангельским повествованием, равно как и житийными историями, напрашивается довольно много параллелей. Испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет писал, что Дон Кихот — это «готический Христос, иссушённый новейшей тоской, смешной Христос наших окраин». Мигель де Унамуно, другой испанский мыслитель, назвал свой комментарий к книге Сервантеса «Житие Дон Кихота и Санчо». Унамуно стилизовал свою книгу под житие святого. Он пишет о Дон Кихоте как о «новом Христе», который, всеми презираемый и поругаемый, шествует по испанской глубинке. В этой книге была заново сформулирована знаменитая фраза, что если бы Христос снова появился на этой земле, то мы бы вновь его распяли (впервые она зафиксирована у одного из немецких писателей-романтиков, а позже ее повторяет Андрей Тарковский в «Страстях по Андрею»).
Кстати, заголовок книги Унамуно потом станет и названием фильма грузинского режиссера Резо Чхеидзе. Параллели между сюжетом романа и евангельской историей проводил даже Владимир Набоков в «Лекциях о Дон Кихоте», хотя уж кого-кого, а Набокова трудно заподозрить в особом интересе к религиозным темам.
И действительно, Дон Кихот вместе со своим оруженосцем Санчо Пансой, особенно во второй части романа, очень сильно напоминают Христа и его апостола. Например, это заметно в сцене, когда в одном городе местные жители начинают закидывать Дон Кихота камнями и смеются над ним, а затем даже вешают на него забавы ради табличку с надписью «Дон Кихот Ламанчский», которая очень напоминает другую знаменитую надпись — «Иисус Назарянин, Царь Иудейский».
Как образ Христа отразился в мировой литературе?
Еще Блаженный Августин считал уподобление Христу целью христианской жизни и средством преодоления первородного греха. Если брать западную традицию, об этом писал святой Фома Кемпийский, из этого представления исходил святой Франциск Ассизский. Естественно, это отразилось и в литературе, например, в «Цветочках Франциска Ассизского», жизнеописании святого, столь ценимого, в том числе и Сервантесом.
Есть «Маленький принц» с героем, явившимся на землю ради спасения пусть не всех людей, но хотя бы одного человека (потому он и маленький). Есть удивительная пьеса Кая Мунка «Слово», недавно напечатанная в журнале «Иностранная литература», но давным-давно известная синефилам по гениальной экранизации Карла Теодора Дрейера. Есть роман Никаса Казандзакиса «Христа распинают вновь». Есть и тексты с довольно шокирующими образами — с традиционной религиозной точки зрения. Всё это свидетельствует о том, что евангельская история — одна из основ европейской культуры. И судя по новым и новым вариациям на темы евангельских образов (какие бы странные трансформации они не претерпевали), этот фундамент вполне крепок.
Судя по «Дон Кихоту», евангельские мотивы могут проявляться в литературе неявно, подспудно, даже незаметно для самого автора, просто в силу его естественной религиозности. Нужно понимать, что если бы автор XVII века вводил религиозные мотивы в текст намеренно, он бы куда заметнее их акцентировал. Литература того времени чаще всего открыто демонстрирует приемы, не скрывает их; так же мыслит и Сервантес. Соответственно, говоря о религиозных мотивах в романе, мы самостоятельно выстраиваем полную картину мировоззрения писателя, домысливаем то, что он обозначил лишь несколькими несмелыми штрихами. Роман это позволяет. И в этом тоже его подлинная современная жизнь.