Возвращение блудной дочери что значит
Что должны делать родители-христиане, если у них блудный сын (или дочь)?
Добрый день! Читаю ваш сайт и возник вопрос: — что должны делать родители-христиане, если у них блудный сын (или дочь)? Спасибо!
Итак, принципы таковы: если ребенок решает оставить ваш дом, и берет на себя ответственность за принятые им решения, даже если вы знаете, что это потянет за собой тяжелые последствия, – не препятствуйте ему, а просто разрешите уйти.
Что должны делать родители-христиане, если у них блудный сын (или дочь)?
История блудного сына, описанная в Евангелии от Луки 15:11-32, указывает нам на то, как стоит реагировать и как обращаться с детьми, ставшими на путь, противоположный тому, которому их обучали.
Нам следует помнить, что как только дети достигают совершеннолетия, они больше не находятся под опекой своих родителей.
Эта история рассказывает нам о том, как однажды сын, взяв с собой свое наследство, ушел в далекие страны, и растратил его там.
Если ребенок рождается в семье неверующей, то, в этом случае, такой ход событий вполне естественен. А если человек однажды принял Христа, но после отрекся, то такого человека мы называем блудным.
Само слово «блудный» не упоминается в этой истории. Это слово определяется как «опрометчивый, расточительный; спускающий свое состояние впустую человек».
Следовательно, этим словом можно описать сына, о котором говорится в Евангелии от Луки. Также это слово описывает ребенка, покинувшего свой дом, но, при этом, забравшего все свое наследство, данное ему родителями; ребенка, забывшего все, что вложили в него родители – любовь, образование, опеку; ребенка, восставшего тем самым против самого Бога.
Прежде всего, это говорит о неповиновении Богу и Его воле, но проявляется оно через неповиновение родителям.
Заметьте, что отец в этой притче не останавливал своего сына, когда тот уходил, ровно как и не последовал за ним, дабы защитить его от самого себя. Отец попросту не разделял ни мнения, ни выбора своего ребенка. Он остался дома и молился, а когда сын остепенился и решил вернуться, он, увидев его издалека, бросился навстречу.
Итак, принципы таковы: если ребенок решает оставить ваш дом, и берет на себя ответственность за принятые им решения, даже если вы знаете, что это потянет за собой тяжелые последствия, – не препятствуйте ему, а просто разрешите уйти.
Запомните, вы никоим образом не причастны к последствиям случившегося. Более того, оставайтесь дома и наблюдайте за тем, как, раскаявшись, ваш ребенок меняет свое направление.
До тех пор, пока это не случится, вам стоит придерживаться своих принципов, не подписываться под мятежностью своего ребенка и не вмешиваться в его жизнь.
15 Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое;
(1Пет.4:15)
Как только дети достигают совершеннолетия, они становятся ответственными лишь перед Господом и государством.
1 Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены.
2 Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение.
3 Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее,
4 ибо [начальник] есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое.
5 И потому надобно повиноваться не только из [страха] наказания, но и по совести.
6 Для сего вы и подати платите, ибо они Божии служители, сим самым постоянно занятые.
7 Итак отдавайте всякому должное: кому подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх, страх; кому честь, честь.
(Рим.13:1-7)
Как родители, мы можем лишь идти рядом со своими детьми, если они ступают навстречу Богу.
Господь использует принесенные нами самим себе невзгоды, чтобы привести всех нас к свободе, ведь каждый человек способен самостоятельно отвечать за свои поступки. А мы, как родители, не можем спасти своих детей – это под силу лишь Господу.
В идеале, мы должны воспитывать своих детей во Христе, когда у нас еще есть такая возможность (Ефесянам 6:4), а после – позволить им делать выбор самостоятельно.
4 И вы, отцы, не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем.
(Еф.6:4)
До этого времени нам остается молиться, вверяя все в руки Господа. Этот процесс может быть весьма болезненным, но, приняв указания Господни, мы сможем пустить мир в свои сердца.
Мы не имеем права судить своих детей – такое право имеет лишь Господь. В этом мы находим великое утешение, ведь «Судия всей земли поступит ли неправосудно?» (Бытие 18:25).
Возвращение блудной дочери
Мария Сахно
Бог сотворил внутри сердца каждого человека пустоту, которая не может быть заполнена ничем другим, как Богом Творцом, Которого можно узнать через Иисуса Христа. (Блез Паскаль)
Счет времени без Причастия уже пошел на годы.
И покатились клочки по закоулочкам.
Шел семнадцатый год моей жизни. На море я встретила молодого человека, влюбилась. Отношения эти, как первые мои отношения, стали для меня очень серьезными. Общались по скайпу, а родители были против. Но куда там! Выпив им литры и литры крови, я в конечном итоге бросила хороший универ в Москве, уехала в другой регион России, жить к нему. Знала ли я, что такое сожительство грех? Вспомнила ли заповедь «Чти отца твоего и матерь твою.»? Я перепутала белое с черным, а черное с белым, забыла Церковь, забыла Господа, забыла зачем мне это нужно.
Последний год до описываемого события мы жили вместе, как и мечтали. Когда я рассказывала всем, как мне хорошо живется, я фактически не лгала. Любовь никуда не делась, еще я поняла, что семейная жизнь это моё, да и много чего хорошего случалось в жизни, но.
В душе было пусто. Эту пустоту я пыталась закидать чем угодно. Компьютерные игры только убивали время, чтение книг, столь мною любимых, уносило меня в какой-то придуманный мир и лишало желания жить здесь в этом обычном мире. Постоянно чего-то хотелось, только я не могла понять ЧЕГО. Навязчивое ощущение. Может я хочу вкусно покушать, может надо расслабиться, пива попить? Лакомства и алкоголь не помогали. Может дело в физической нагрузке? Стала бегать. Не то. Стала пить витамины. Не то. Походы по магазинам? Не то. Популярные зарубежные сериалы, интеллектуальное кино ничем мне помочь не смогли. Я перебрала все причины этой пустоты внутри, какие только смогла придумать и вычитать, и все способы борьбы с ней. В конце концов я «увидела» решение в том, чтобы заняться йогой.
А всё это время напротив нашего дома, через дорогу стояла красивая церковь. За год мы были там 3 с половиной раза. Свечки поставить, куличи освятить. Была мысль, что надо бы начать ходить в церковь, и легче бы было, если бы я знала ЗАЧЕМ. А я не знала, хотелось и всё, а что мне там нужно, не помню. Много кому говорила, что хочу, но вряд ли переборю себя и дойду. И вспоминая свои грехи, думала постоянно, как я такая никудышная и грязная в Церковь приду? И так постоянно: «Я плохой, заблудший человек, дорога мне в церковь заказана».
Стояла после исповеди, как заново родившись. Господь был где-то рядом, что кажется вот-вот Его увижу. Казалось, Он сейчас стоит и смотрит на меня, вспомнившую наконец Его. Он пришел, нашел меня и утешил этими словами (говоря образно конечно). А уж если Он Сам снизошел до того, чтобы донести до меня эти заветные слова, то очевидно, что я имею право приходить в церковь снова, и ещё и ещё!
P. S. Самым страшным оказалось потом то, что когда с моей души свалился этот грех, булыжник, который я усердно таскала много лет, я увидела остальные свои прегрешения, которые раньше за таковые вообще не считала и которые лукавый усердно скрывал от меня за ним. Впоследствии мне пришлось каяться много в чем куда более ужасном и постыдном.
Еще хочу сказать, что ошибаются те, кто считает, что жизнь после подобных событий сразу становится мёдом. Она, эта самая жизнь, внешне не меняется почти совсем. Не настолько, чтобы это заметили люди, с которыми ты близок чуть менее, чем слишком. Не меняется круг забот и проблем, ежедневных обязанностей. Но у этой почти такой же жизни наконец появляется столь важный и необходимый смысл. Меняется суть только глубинное Я, которое смотрит на мир. Но это настолько разительно! И так удивительно, что люди, видящие прежнюю меня, не подозревают, что имеют дело уже не с тем человеком.
Русское поле
Содружество литературных проектов
Марина Кротова. Возвращение блудной дочери
В современных русских говорах рамень означает «густой лес, лесная глушь, окраина леса, лес у поля, селение у леса». Диалектное рамень «край пашни у леса» исторически связано с такими словами, как ра-ло «рало», ра-тай «пахарь», ра-ло «нива», ра-тва «пахота», наконец, орать «пахать». Первоначально слово рамень означало именно «пашня», «пашня по соседству с лесом».
Поездка в Тверь стала для меня духоподъемным и душеспасительным путешествием, о котором я думала долгое время.
В Тверской губернии, в деревне Вельяшево Рамешковского уезда, родились мой прадед, дед и отец. И в последние годы сердце ныло до боли: я хочу увидеть эту деревню и подышать ее воздухом.
А теперь сердце успокоилось: тверские дороги дали успокоение, да и деревня, слава Богу, жива.
ТОПОНИМЫ
Из детства помню. Мама приходит с работы, а я сижу в полутемной комнате, свет включать не хочется. Уроки сделаны. Ужин на столе почти остыл – одной есть не хочется. Мама включает свет: «Что ты тут сидишь как…как в Твери!»
Откуда это – « как в Твери»? Потому что темно и печка не натоплена? (Тогда мы жили в Ленинграде в квартире с печным отоплением.) Тверь – это что-то такое дремучее, прохладное, непроходимое…И хотя я в свои двенадцать лет неплохо знала географию (рассматривать карты – до сих пор одно из любимых занятий), Тверь все равно в сознании связывалась не с городом на Волге, а с литературным сравнением. «Как в Твери» – это когда все по полочкам не разложено, а лежит и стоит невесть как, непорядок значит. Почему – сегодня это вовсе объяснить не могу.
В общем, Тверь из моего детства – это то, что стоит упорядочить. И еще повод вспомнить маму, которая никогда и не помышляла о том, чтобы съездить в тверскую деревню Вельяшево. Да и отец почему-то туда не стремился. Зато часто ездил в Псков, на родину мамы. И месяца за три до смерти ездил именно в Псков и вернулся оттуда воодушевленным и с прояснившимся взглядом. И нам с мамой казалось: будет жить. Но этого не случилось.
Теперь, спустя почти сорок лет, я понимаю: ему надо было тогда, в 1974 году, ехать в Вельяшево. Нет, не потому что он остался бы жить. Слишком страшный был диагноз. Но увидеть свою деревню на земле и умереть – это уже совсем другое пребывание души на небесах.
Отец в Вельяшево не поехал. Зато туда решила поехать я.
АННА И ПЕТР
«Я, Кротов Константин Петрович, русский по национальности, родился в 1924 году 26 января в Калининской области, Рамешковского района, в деревне Вельяшево. Отец мой, Кротов Петр Маркович, по национальности русский, до революции занимался крестьянством, а также и после революции, до самой смерти, в Калининской области Рамешковского района деревне Вельяшево. Мать моя, Кротова Анна Михайловна – русская, до революции – рабочая. После революции вышла замуж и жила с моим отцом в деревне – занималась крестьянством. В 1932 г. моя мать расторгла брак с отцом и переехала на постоянное местожительство в г. Ленинград…»
Это строки из биографии моего отца, написанной в 1954 году. К этому моменту отец работал в Ленинградских специальных научно-производственных реставрационных мастерских. По какому случаю была написана автобиография – сейчас мне уже не установить. Однако вижу в ней неточности, связанные со временем написания. Дожил бы отец до дня нынешнего – написал бы по-другому.
Ведь Тверь была переименована в Калинин лишь в 1931 году, а областным центром Калинин стал лишь в 1935 году. Моя бабушка моя уехала в тверскую деревню с дедом из Петрограда по причине голода и страха, которыми был обуян Петроград в Гражданскую войну (этого, конечно, отец не мог указать в биографии, да и ни к чему, но помню бабушкины слова: «В Петрограде в Гражданскую было еще хуже, чем в блокаду. Это я тебе точно говорю, я ведь пережила обе напасти)…
«Мы ленивы и нелюбопытны» – сказал нам Пушкин в укор, не только современникам, но потомкам. Удивительное, прекрасное чувство тоски по Прошлому, равно как и преклонение перед Прошлым, любви к Прошлому (ведь оно было ближе к Богу, к точке Создания, а значит, было чем-то более правильным; Настоящее лишь рассеивает Истину, превращает ее все более и более в пыль) пришло ко мне очень поздно
Отец умер в 1974 году, бабушка, Анна Михайловна, в 1975. Мне было тогда девятнадцать лет. И, увы, увы, я, студентка филфака интересовалась чем угодно, но только не историей семьи. К печали моей, я не одинока. Сколько моих ровесников, рожденных в середине двадцатого века, знали наизусть биографию «дедушки Ленина», но не биографию своих предков. В каком-то едином порыве мы мечтали о светлом будущем страны, но мало размышляли о совсем недавнем прошлом. Деды-прадеды – офицеры, священники, мещане, крестьяне – о них говорилось лишь изредка, либо не говорилось вообще. Иные мои знакомые не знают …даже отчества своих бабушек и дедушек. Да, дворяне, офицеры – понятно: боялись, прятались, врали, брали другие фамилии, лишь бы в «отделах кадров» не догадались о «белом прошлом» родственников. Но крестьяне?! При всей неоднородности крестьянского люда, именно они, крестьяне, хранили в своем сознании, наверно, самое главное – любовь к родной земле. Земле – которая давала им жизнь. Именно любовь к родной земле более всего мешала воспитать в крестьянине «настоящего коммуниста», интернационалиста. Поэтому крестьяне, особенно зажиточные, кулаки (таким был мой – по материнской линии – псковский дед Иван Сидоров) «перевоспитывались» в далеких сибирских ссылках, либо уничтожались вовсе, если не принимали политики партии. Их было десятки тысяч.
Но не стало дворян, священников, крепких крестьян. В СССР стали воспитывать строителей коммунизма. Для этого землю любить не обязательно. Нужно любить партию. Хотя бабушка Анна Михайловна как-то сказала: «А я намеренно в партию не вступала. Потому что там врут!» Сейчас понимаю, что для начала шестидесятых годов двадцатого века это было довольно смелое заявление. Правда, заявление адресовалось исключительно мне, десятилетней школьнице. Я это хорошо помню: бабушка делает тесто для пасхальных куличей, а я ей вдруг говорю про то, что Бога-то нет. Вот тут-то бабушку и понесло всяко-разно: и про то, как она пела на клиросе, и какая она была красивая, и как ее в гимназию звали, а она не пошла из-за семьи большой, и как потом, после революции все пошло кувырком. Закончила она свою назидательную исповедь «этой нахальной девке» (то есть мне) именно этими словами: «Там врут!»
Познакомились бабушка Анна и дед Петр в Санкт-Петербурге. Дед служил в столице в царской армии. Сохранилась фотография – видимо, прадед Марк и прабабушка Соломония приехали из деревни Вельяшево навестить сына в Санкт-Петербург. К счастью, остался об этом событии снимок. Есть еще одна фотография – дед Петр и бабушка Анна в платье невесты.
Снимки хорошего свойства, четкие. Потому могу разглядеть и красивое лицо деда, и его стать, и волнистые волосы, которые передались и моему отцу, и – особенно – его младшему брату Володе, дяде Володе.
Еще знала про деда: «Он пил в деревне, поэтому я его и бросила». – «А умер-то он как, бабушка?» – «Пьяный был и в стоге сена замерз».
Вот такие сведения. Скудные, да и не лестные, скажем прямо.
ИЗ ОДНОЙ ДЕРЕВНИ
Лет десять назад, уже в начале века двадцать первого, я решила найти все, что можно, о Вельяшево (написание варьируется «Вельяшево – Вильяшево»). Интернет сослужил хорошую службу. В «Книге памяти» Тверской области, где записаны фамилии воинов, погибших во Вторую Мировую войну, открываю Рамешковский район. Кротовых – не один десяток. Почти половина из них – родились в деревне Вельяшево! Кротов Василий Егорович, 1921 год рождения; Кротов Григорий Дмитриевич, 1900 года рождения; Кротов Иван Петрович, 1906 года рождения; Кротов Константин Егорович, 1924 года рождения (эта находка меня потрясла более остальных – за исключением отчества, это полный тезка и ровесник моего отца!); Кротов Николай Арсентьевич, (год рождения не указан); Кротов Петр Ефимович, 1899 года рождения; Кротов Петр Иванович, 1912 года рождения…
Все эти люди были не только односельчанами моих деда и отца, но кто-то из них вполне мог быть моим более или менее близким родственником. По крайней мере, моим троюродным дедом или двоюродным дядей…Впрочем, в старых русских деревнях – все родственники, да и почти все однофамильцы. Да и вообще русская крестьянская фамилия – «отдельная песня». Не особенно и нужна была крестьянину эта самая фамилия, если жил он всю жизнь в своей деревне, а также и отец его, и дед его, и прадед его… И так все знали, что это Петр, а отцом его был Марк, а живут они, к примеру, на окраине пашни, у леса… А я из своего компьютерного двадцать первого века пытаюсь увидеть их, вглядываюсь, вглядываюсь до боли в глазах – хоть что-нибудь покажи, Господи, хоть малую занавесь открой…
И Бог открыл. И не малую занавесочку, а такое широкое поле, что не пройти его мне в земной моей жизни.
Бог дал и спутника. Друга. Который не просто живет в Твери и прекрасно знает ее окрестности, а также самые потаенные места Тверской губернии, где, может быть, еще не ступала нога наглых столичных жителей.
Сергей Глушков, писатель, журналист, филолог – человек в Твери известный. Но дело не только в этом. Душевная близость, которая возникает у людей, наверно, самое большое счастье в жизни. Я Сергея искала долго, лет десять. Вернее, конечно, не его, а человека, который с любовью сможет открыть для меня дедовский и отцовский край. И от своего питерского знакомого чуть более года назад (случайно, да нет, не случайно, а самым чудесным образом!) я узнаю, что друг его детства… живет в Твери. Это и был Сергей Владленович Глушков. «Он всех в Твери заразил краеведением», – сказал мой питерский знакомый. «Так это то, что мне так нужно!» – вскричала я тогда.
Началась переписка по Интернету. А 5 августа 2012 года я приехала в Тверь: для того, чтобы – в первую очередь! – увидеть деревню Вельяшево. Через тридцать восемь лет после смерти отца.
КРАЙ ПАШНИ У ЛЕСА
…Вельяшево стоит вдалеке от большой трассы – километр, не меньше. Поворачиваем налево, на проселочную дорогу. Хотя на карте она означена как грунтовая, никакого грунта на ней нет – просто две колеи, проложенные автомобильными колесами. Прибитый песок, прибитая трава. «Наверно, с дедовских времен дорога эта не изменилась», – подумала я. Еще несколько десятков метров – и избы начинаются, по обе стороны дороги: небольшие, складные, с бело-голубыми резными наличниками. Глаз радуется! Останавливаемся у первого дома – напротив пригорок с двумя березами, за пригорком маленький пруд, изрядно заросший камышом. У калитки встречает нас юноша лет шести: волосы золотые, взгляд строгий, из одежды – лишь черные шаровары до коленок, а ноги босые. Если бы не современный черный трикотаж спортивных брючек – все остальное, как и сто, и двести лет назад. Мужичок с ноготок, только в летней одежке.
– Здравствуй! – говорю я ему. – А есть ли взрослые?
Через несколько секунд появляются еще два мальчика, постарше. «Есть взрослые, проходите, – говорит один из них. – Бабушка и дедушка».
Мы с Сергеем входим в избу, где мне все почему-то показалось родным и знакомым. Я представляюсь и говорю, что ищу своих возможных родственников по фамилии Кротовы.
– А я в девичестве – Кротова, – говорит женщина. – Зовут меня Алла, по паспорту Алевтина. А этой мой муж Александр.
– Моего деда звали Петр Маркович, – продолжаю я.
— А моего деда Петр Ефимович, а бабушку – Пелагея Марковна, – единозвучно отвечает Алла. – Да вы проходите к столу, чаю сейчас попьем…
…Марк – имя довольно редкое, как мне казалось в юности. Оно и в самом деле редкое для человека русского. По семейной легенде, прадед имел цыганские корни. Впрочем, как он оказался в Тверской губернии я, видимо, вряд ли узнаю. (Но если захочешь, все возможно, надо мне только проявить старание!) Хотя все могло быть и проще: родился Марк, так же, как и его отец (а мой уже прапрадед, имени которого я не знаю), в той же деревне Вельяшево. Святые, носящие имя Марк, упоминаются в Месяцеслове не менее двадцати раз – от Марка Евангелиста до Марка, папы Римского. Пришли родители прадеда в храм со своим сыночком (еще бы знать – в какой!), сельский поп и выбрал имя младенцу – «по ближайшему святому»…
…Я сижу за столом, в деревенской избе, в деревне Вельяшево и думаю о Марке. Петр Маркович и Пелагея Марковна – брат и сестра? Мой родной дед и моя двоюродная бабушка? Или? Неужели просто совпадение. Алла, в девичестве Кротова, накрывает на стол: картошка, сосиски, помидоры, блины, сметана, мед, чай…Все это невероятно вкусно. И Алла, и муж ее Александр, и веселые красивые внуки их, – все мне кажутся людьми давно знакомыми…Я их как будто когда-то видела. Может, во сне?
– Мой дед, – говорю, – в стоге сена замерз. Пьяный был. Вот все, что о нем знаю.
– Погоди, погоди, – отвечает Алла (мы как-то сразу перешли на «ты»), – помню, сижу на печке с бабушкой. Прибегает тетя Нюша и кричит: «Мой-то в стогу замерз, пьяный…» Это муж ее был.
– Тетя Нюша? – удивляюсь я. – А мою бабушку тоже звали Нюра, Анна, Анна Михайловна…
– Ну да, тетя Нюша…Некрасивая была, честно говоря, женщина, – говорит Алла.
– А моя бабушка была красавица.
– Выходит, красавица его бросила, он женился на некрасивой, – рассуждает Алла. – А моя-то бабушка была очень даже ничего, круглолицая, глаза большие, волосы волнистые густые, пышные…
– А дети у них с этой тетей Нюшей были?
– Были. Два парня и девочка. Только где они теперь – не знаю…
Вот это да! Я-то всегда думала почему-то, что дед умер еще до войны, а он успел жениться во второй раз, детьми обзавестись. И это мои родные (по деду) дядьки и тетя.
…Мы сидим за столом, разгоряченные не только от чая, но уже и от деревенской самогонки, которой нельзя было не выпить ЗА ТАКУЮ ВСТРЕЧУ! Алла рассказывает о своих родных – отце, сестре, племяннице, а я думаю о том, что это и моя неожиданно обретенная родня.
Выходим во двор, идем по деревне, где осталось чуть больше десятка домов. Алла, мой друг Сергей, серьезный Никита, золотоволосый шустрый Симеон и я, растворяющаяся в вельяшевском воздухе. Дошли до окраины. Там колодец и слегка покосившаяся, но еще крепкая избушка. «Это домик тети Клавы Лебедевой, она у нас старожил, все про Вельяшево знает…Правда, живет давно в Москве. А избушку продать хочет. Тебе не надо? Тысяч за тридцать отдаст – недорого. Крышу только перекрыть, да пол чуть-чуть подновить». Эх, дорогая моя Аллочка! И купила бы, и подновила бы, и денег, может, нашла бы на столяров и плотников. Только ведь не буду ездить я в Вельяшево, совсем не приспособлена я к жизни деревенской. А если и приеду на пару дней, буду только грустить о той деревне, которой уже давно нет. Деревне прадеда, деда, отца. Ходить по той земле, по которой когда-то ходили они, смотреть в одиночестве на вельяшевское солнце – это выше моих сил!
Шумят березы с ивами, мягко стелется шелковая трава. В траве – какой только живности нет! И изумрудные лягушки, и сине-черные жуки, а вот и пушистый ежик пробежал и замер. Зоркий Никита ежа увидел, поймал. Посадил бабушке Алле на ладошку. Все смеются пушистому фыркающему комочку… Никита чем-то неуловимо напоминает мне отца, хотя по крови мальчик моему отцу – как говорят, «седьмая вода на киселе». И все же…Мой юный папа, по рассказам бабушки и по его собственным рассказам, был человеком слегка замкнутым, серьезным и одновременно восторженным перед красотой природы. Он говорил уже взрослым: «Во мне цыганская кровь…Была бы воля, ушел бы с табором и бродил бы по земле, по дорогам-полям…» Никита вряд ли ушел бы с табором в далекие края. Но видно, как он восторгается всем тем, что вокруг – облаками, травой, всем тем, что живет под этими облаками и в этой траве. И его смущенная улыбка, и темные глаза, и румянец на смуглых щеках – все это я уже видела когда-то, в детстве, когда молодым был мой отец, который – Бог ты мой! – троюродный прадед юному Никите…
Ежик убежал с человеческой руки на свободу. А мы идем вдоль деревни, к большой дороге. Где-то там, километрах в пяти от Вельяшева, кладбище. Там похоронена бабушка Аллы – Пелагея Марковна, ее отец Сергей Петрович и, скорее всего, и мой дед Петр Маркович.
– А на кладбище нас довезете? – говорит Алла, обращаясь к Сергею, который, увы, как «человек за рулем» не смог даже пригубить ядреного самогона за здоровье всех Кротовых.
– Я пил за вас мысленно, за всю вашу родню, – улыбается Сергей. – А на Кавказе земляк – это брат родной, а вы раз уж точно троюродные – значит и родные сестры! А на кладбище – конечно, непременно!
Августовская жара и самогон делают свое…доброе дело: голова кружится, но слегка. Впрочем, я не могу понять, отчего я пьяна – от крепкого напитка или от счастья…
Мы садимся в автомобиль…
– Алла, а где же дед мой может быть похоронен?
– Да, скорее всего, тут, где ты стоишь. Где мой отец. Никто ему тогда ни крестик, ни памятник, наверно, не поставил… Но как-то смутно, по бабушкиным рассказам, помню, что Петр, который в стогу замерз, был здесь похоронен. Потом на этом месте еще кого-то хоронили, косточки на косточки… Знаешь, как в деревне, разрешения особого никто не спрашивал. Умер – закопали. А ходить-то некому было на могилку, вот все с землей и сравнялось…
В самом деле – какая разница: у этой рябины, у той березы. Лежит мой дед Петр Маркович в этой самой земле, на этом кладбище – это точно. Значит, могу я тут поплакать и обнять серый гробовой камень, пусть не дедовский, но его родного племянника, Сергея, отца моей так неожиданно обретенной троюродной сестры Аллы.
Мы вновь садимся в автомобиль и выезжаем на большую дорогу. Никита, который тоже был с нами на кладбище, за все время пребывания там почти ни слова не проронил. Зато где-то на тропинке он успел поймать маленькую ящерку. В автомобиле он вытащил ее из кармана: «Смотрите, какая!» Алла, уже привыкшая к зоологическим интересам внука, строго сказала: «Ну ладно тебе, Никита! Не всем это нравится!» – «А мне нравится, нравится! – чуть ли не кричу я. – Мне все нравится! Аллочка, Никита, дорогие мои, мне все очень нравится! И какая ящерка красивая!»
На повороте к Вельяшеву Алла и Никита выходят из машины. Я тоже выхожу. Обнимаю их. Мы что-то говорим друг другу. Что-то очень доброе. Солнце сияет над моей деревней, нежно пахнут луговые травы, а небо такое высокое, такое голубое, и облачка такие легкие-легкие… Слова в такой момент уже ничего не значат, потому что сердце мое бьется и в груди, и в горле, и в висках. Я всё – сплошное бьющееся сердце.
«ВЗЫСКАНИЕ ПОГИБШИХ»
…На обратной дороге в Тверь Сергей (о, мой все понимающий друг!) останавливает машину рядом с разрушающимся храмом. «Это село Кузнечное – говорит Сергей, – после революции его переименовали в село Безбожник. Храм Святой Троицы, с приделом во имя Богородичной иконы «Взыскание погибших». Давай выйдем…»
Храм – типичный для начала девятнадцатого века. Строгий, стройный. Классицизм. Правда, обветшал он до крайности… Через оконный проем заглядываю внутрь. Там – груды песка, мелких камней, мусора. Видимо, церковь закрыли еще до Второй мировой войны.
Рядом с храмом – несколько могил. Каким чудом они сохранились? Даже цветы лежат возле некоторых. Значит, люди все же приезжают к храму… Читаю надпись на одной из надгробных плит: «Елена Ивановна из Князей Долгоруких, супруга Тайного советника, Сенатора и Кавалера Павла Ивановича Голенищева-Кутузова, скончалась 27 апреля 1850 года на 72 году от рождения». В Кузнецово, оказывается, было имение знаменитого русского аристократа… А в двадцать первом веке лишь храм остался. Да могила жены Павла Ивановича. Что ж, не так уж и мало для потомков. У меня вот целая деревня жива. Как будто специально меня ждала. И теперь я должна что-то делать с этим подарком от Господа.
Написать поэму о Рамешковском уезде и деревне Вельяшево?
Разыскать в архивах все, что можно, о хуторе Кротове?
Найти людей, у которых есть воля и деньги на реставрацию храма в Кузнецово?
Я желала нравиться тому, кто был ко мне равнодушен, а порой беспощаден к моим чувствам. А время шло…
Я думала, что надо верить в людей, когда на самом деле верить можно только в Бога.
Как, впрочем, всякий обычный человек.
Но когда зрелость моей жизни стала переходить в иное качество, мне был указан путь к тайному кладу. Этим кладом стало Прошлое земли моих предков. И я, как блудная дочь, множество десятилетий потратившая на поиски эфемерного Несбывшегося, сегодня припадаю к коленям этого Прошлого. И оно обнимает меня своими натруженными руками и, надеюсь, все прощает…