Возбуждение фермора достигло такой степени что судорога перехватила ему горло
Инженеры-бессребреники (Лесков Н. С., 1887)
Увидев государя, Николай Фермор стал, как следовало, и приложил руку к фуражке.
Государь взглянул на него и было прошел уже мимо, но потом, вероятно затрудняясь вспомнить, что это за инженерный офицер и зачем он здесь, оборотился назад и поманул Фермора к себе.
Кто ты такой? — спросил государь.
Фермор назвал свое имя.
Фермор отвечал, что он был на службе в Варшаве, но имел несчастие там заболеть и, по приказанию его высочества, привезен своим братом Павлом в Петербург, а теперь находится для пользования свежим воздухом у брата в лагере.
Государь меж тем всматривался в его лицо и потом спросил:
— Ты был в инженерном училище, когда я был еще великим князем?
— Нет, ваше величество, — это был мой брат.
— Чем же ты нынче болен?
Николай Фермор смешался, и лицо его мгновенно приняло страдальческое выражение.
Государь это заметил и ободрил его.
— Говори правду! Что бы то ни было, мне надо отвечать правду!
— Ваше величество, — отвечал Фермор, — я никогда не лгу ни перед кем и вам доложу сущую правду: болезнь моя заключается в том, что я потерял доверие к людям.
— Что такое? — переспросил, возвыся голос и откидывая голову, государь.
Фермор спокойно повторил то же самое, то есть, что он потерял доверие к людям, и затем добавил, что от этого жизнь ему сделалась несносна.
— Мне не верят, ваше императорское величество, но я ужасно страдаю.
— Я тебе верю. Я знаю, это у тебя от Варшавы; но это ничего не значит — ты вздохнешь здесь русским духом и поправишься.
— Никак нет, ваше величество.
— Нельзя служить честно.
Лицо Фермора приняло жалкое, угнетенное выражение.
Государь был, видимо, тронут разлитым во всем его существе страданием и, нимало не сердясь, коснулся его плеча и сказал:
— Успокойся — я тебе дам такую службу, где ты будешь в состоянии никого не бояться и служить честно.
— Кто же меня защитит?
Фермор побледнел и не отвечал, но левую щеку его судорожно задергало.
— Или ты и мне не веришь?
— Я вам верю, ваше величество, но вы не можете сделать то, что изволите так великодушно обещать.
Возбуждение и расстройство Фермора в эту минуту достигло такой высокой степени, что судорога перехватила ему горло и из глаз его полились слезы. Он весь дрожал и нервным голосом ответил:
— Виноват, простите меня, ваше величество: я не знаю почему, но… не можете… не защитите.
Онлайн чтение книги Инженеры бессребреники
Глава семнадцатая
Увидев государя, Николай Фермор стал, как следовало, и приложил руку к фуражке.
Государь взглянул на него и было прошел уже мимо, но потом, вероятно затрудняясь вспомнить, что это за инженерный офицер и зачем он здесь, оборотился назад и поманул Фермора к себе.
Кто ты такой? – спросил государь.
Фермор назвал свое имя.
Фермор отвечал, что он был на службе в Варшаве, но имел несчастие там заболеть и, по приказанию его высочества, привезен своим братом Павлом в Петербург, а теперь находится для пользования свежим воздухом у брата в лагере.
Государь меж тем всматривался в его лицо и потом спросил:
– Ты был в инженерном училище, когда я был еще великим князем?
– Нет, ваше величество, – это был мой брат.
– Чем же ты нынче болен?
Николай Фермор смешался, и лицо его мгновенно приняло страдальческое выражение.
Государь это заметил и ободрил его.
– Говори правду! Что бы то ни было, мне надо отвечать правду!
– Ваше величество, – отвечал Фермор, – я никогда не лгу ни перед кем и вам доложу сущую правду: болезнь моя заключается в том, что я потерял доверие к людям.
– Что такое? – переспросил, возвыся голос и откидывая голову, государь.
Фермор спокойно повторил то же самое, то есть, что он потерял доверие к людям, и затем добавил, что от этого жизнь ему сделалась несносна.
– Мне не верят, ваше императорское величество, но я ужасно страдаю.
– Я тебе верю. Я знаю, это у тебя от Варшавы; но это ничего не значит – ты вздохнешь здесь русским духом и поправишься.
– Никак нет, ваше величество.
– Нельзя служить честно.
Лицо Фермора приняло жалкое, угнетенное выражение.
Государь был, видимо, тронут разлитым во всем его существе страданием и, нимало не сердясь, коснулся его плеча и сказал:
– Успокойся – я тебе дам такую службу, где ты будешь в состоянии никого не бояться и служить честно.
– Кто же меня защитит?
Фермор побледнел и не отвечал, но левую щеку его судорожно задергало.
– Или ты и мне не веришь?
– Я вам верю, ваше величество, но вы не можете сделать то, что изволите так великодушно обещать.
Возбуждение и расстройство Фермора в эту минуту достигло такой высокой степени, что судорога перехватила ему горло и из глаз его полились слезы. Он весь дрожал и нервным голосом ответил:
– Виноват, простите меня, ваше величество: я не знаю почему, но… не можете… не защитите.
Николай Лесков «Цикл «Праведники»»
Предисловие
«Без трех праведных несть граду стояния».
При мне в сорок восьмой раз умирал один большой русский писатель. Он и теперь живет, как жил после сорока семи своих прежних кончин, наблюдавшихся другими людьми и при другой обстановке.
При мне он лежал, одинок во всю ширь необъятного дивана и приготовлялся диктовать мне свое завещание, но вместо того начал браниться,
Я могу без застенчивости рассказать, как это было и к каким повело последствиям.
Смерть писателю угрожала по вине театрально-литературного комитета, который в эту пору бестрепетною рукою убивал его пьесу. Ни в одной аптеке не могло быть никакого лекарства против мучительных болей, причиненных этим авторскому здоровью.
— Душа уязвлена и все кишки попутались в утробе, — говорил страдалец, глядя на потолок гостиничного номера, и потом, переводя их на меня, он неожиданно прикрикнул:
— Что же ты молчишь, будто черт знает чем рот набил. Гадость какая у вас, питерцев, на сердце: никогда вы человеку утешения не скажете; хоть сейчас на ваших глазах испускай дух.
Я был первый раз при кончине этого замечательного человека и, не поняв его предсмертной истомы, сказал ему:
— Чем мне вас утешить? Скажу разве одно, что всем будет чрезвычайно прискорбно, если театрально-литературный комитет своим суровым определением прекратит драгоценную жизнь вашу, но…
— Ты недурно начал, — перебил писатель, — продолжай, пожалуйста, говорить, а я, может быть, усну.
— Извольте, — отвечал я, — итак, уверены ли вы, что вы теперь умираете?
— Уверен ли? Говорю тебе, что помираю!
— Прекрасно, — отвечаю, — но обдумали ли вы хорошенько: стоит ли это огорчение того, чтобы вы кончились?
— Разумеется, стоит; это стоит тысячу рублей, — простонал умирающий.
— Да, к сожалению, — отвечал я, — пьеса едва ли принесла бы вам более тысячи рублей и потому…
Но умирающий не дал мне окончить: он быстро приподнялся с дивана и вскричал:
— Это еще что за гнусное рассуждение! Подари мне, пожалуйста, тысячу рублей и тогда рассуждай как знаешь.
— Да я, — говорю, — почему же обязан платить за чужой грех?
— А я за что должен терять?
— За то, что вы, зная наши театральные порядки, описали в своей пьесе всех титулованных лиц и всех их представили одно другого хуже и пошлее.
— Да-а; так вот каково ваше утешение. По-вашему небось все надо хороших писать, а я, брат, что вижу, то и пишу, а вижу я одни гадости.
— Это у вас болезнь зрения.
— Может быть, — отвечал, совсем обозлясь, умирающий, — но только что же мне делать, когда я ни в своей, ни в твоей душе ничего, кроме мерзости, не вижу, и за то суще мне господь бог и поможет теперь от себя отворотиться к стене и заснуть со спокойной совестью, а завтра уехать, презирая всю мою родину и твои утешения.
И молитва страдальца была услышана: он «суще» прекрасно выспался и на другой день я проводил его на станцию; но зато самим мною овладело от его слов лютое беспокойство.
«Как, — думал я, — неужто в самом деле ни в моей, ни в его и ни в чьей иной русской душе не видать ничего, кроме дряни? Неужто все доброе и хорошее, что когда-либо заметил художественный глаз других писателей, — одна выдумка и вздор? Это не только грустно, это страшно. Если без трех праведных, по народному верованию, не стоит ни один город, то как же устоять целой земле с одной дрянью, которая живет в моей и твоей душе, мой читатель?»
Мне это было и ужасно, и несносно, и пошел я искать праведных, пошел с обетом не успокоиться, доколе не найду хотя то небольшое число трех праведных, без которых «несть граду стояния», но куда я ни обращался, кого ни спрашивал — все отвечали мне в том роде, что праведных людей не видывали, потому что все люди грешные, а так, кое-каких хороших людей и тот, и другой знавали. Я и стал это записывать. Праведны они, думаю себе, или неправедны, — все это надо собрать и потом разобрать: что тут возвышается над чертою простой нравственности и потому «свято господу».
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Праведники (Цикл)
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
«Без трех праведных несть граду стояния»
При мне в сорок восьмой раз умирал один большой русский писатель. Он и теперь живет, как жил после сорока семи своих прежних кончин, наблюдавшихся другими людьми и при другой обстановке.
При мне он лежал, одинок во всю ширь необъятного дивана и приготовлялся диктовать мне свое завещание, но вместо того начал браниться,
Я могу без застенчивости рассказать, как это было и к каким повело последствиям.
Смерть писателю угрожала по вине театрально-литературного комитета, который в эту пору бестрепетною рукою убивал его пьесу. Ни в одной аптеке не могло быть никакого лекарства против мучительных болей, причиненных этим авторскому здоровью.
– Душа уязвлена и все кишки попутались в утробе, – говорил страдалец, глядя на потолок гостиничного номера, и потом, переводя их на меня, он неожиданно прикрикнул:
– Что же ты молчишь, будто черт знает чем рот набил. Гадость какая у вас, питерцев, на сердце: никогда вы человеку утешения не скажете; хоть сейчас на ваших глазах испускай дух.
Я был первый раз при кончине этого замечательного человека и, не поняв его предсмертной истомы, сказал ему:
– Чем мне вас утешить? Скажу разве одно, что всем будет чрезвычайно прискорбно, если театрально- литературный комитет своим суровым определением прекратит драгоценную жизнь вашу, но…
– Ты недурно начал, – перебил писатель, – продолжай, пожалуйста, говорить, а я, может быть, усну.
– Извольте, – отвечал я, – итак, уверены ли вы, что вы теперь умираете?
– Уверен ли? Говорю тебе, что помираю!
– Прекрасно, – отвечаю, – но обдумали ли вы хорошенько: стоит ли это огорчение того, чтобы вы кончились?
– Разумеется, стоит; это стоит тысячу рублей, – простонал умирающий.
– Да, к сожалению, – отвечал я, – пьеса едва ли принесла бы вам более тысячи рублей и потому…
Но умирающий не дал мне окончить: он быстро приподнялся с дивана и вскричал:
– Это еще что за гнусное рассуждение! Подари мне, пожалуйста, тысячу рублей и тогда рассуждай как знаешь.
– Да я, – говорю, – почему же обязан платить за чужой грех?
– А я за что должен терять?
– За то, что вы, зная наши театральные порядки, описали в своей пьесе всех титулованных лиц и всех их представили одно другого хуже и пошлее.
– Да-а; так вот каково ваше утешение. По-вашему небось все надо хороших писать, а я, брат, что вижу, то и пишу, а вижу я одни гадости.
– Это у вас болезнь зрения.
– Может быть, – отвечал, совсем обозлясь, умирающий, – но только что же мне делать, когда я ни в своей, ни в твоей душе ничего, кроме мерзости, не вижу, и за то суще мне господь бог и поможет теперь от себя отворотиться к стене и заснуть со спокойной совестью, а завтра уехать, презирая всю мою родину и твои утешения.
И молитва страдальца была услышана: он «суще» прекрасно выспался и на другой день я проводил его на станцию; но зато самим мною овладело от его слов лютое беспокойство.
«Как, – думал я, – неужто в самом деле ни в моей, ни в его и ни в чьей иной русской душе не видать ничего, кроме дряни? Неужто все доброе и хорошее, что когда-либо заметил художественный глаз других писателей, – одна выдумка и вздор? Это не только грустно, это страшно. Если без трех праведных, по народному верованию, не стоит ни один город, то как же устоять целой земле с одной дрянью, которая живет в моей и твоей душе, мой читатель?»
Мне это было и ужасно, и несносно, и пошел я искать праведных, пошел с обетом не успокоиться, доколе не найду хотя то небольшое число трех праведных, без которых «несть граду стояния», но куда я ни обращался, кого ни спрашивал – все отвечали мне в том роде, что праведных людей не видывали, потому что все люди грешные, а так, кое-каких хороших людей и тот, и другой знавали. Я и стал это записывать. Праведны они, думаю себе, или неправедны, – все это надо собрать и потом разобрать: что тут возвышается над чертою простой нравственности и потому «свято господу».
И вот кое-что из моих записей.
В царствование Екатерины II, у некоторых приказного рода супругов, по фамилии Рыжовых, родился сын по имени Алексашка. Жило это семейство в Солигаличе, уездном городке Костромской губернии, расположенном при реках Костроме и Светице. Там, по словарю кн. Гагарина, значится семь каменных церквей, два духовные и одно светское училище, семь фабрик и заводов, тридцать семь лавок, три трактира, два питейные дома и 3665 жителей обоего пола. В городе бывают две годовые ярмарки и еженедельные базары; кроме того, значится «довольно деятельная торговля известью и дегтем». В то время, когда жил наш герой, здесь еще были соляные варницы.
Все это надо знать, чтобы составить понятие о том, как мог жить и как действительно жил мелкотравчатый герой нашего рассказа Алексашка, или, впоследствии, Александр Афанасьевич Рыжов, по уличному прозванию «Однодум».
Родители Алексашки имели собственный дом – один из тех домиков, которые в здешней лесной местности ничего не стоят, но, однако, дают кров. Других детей, кроме Алексашки, у приказного Рыжова не было, или по крайней мере о них мне ничего не сказано.
Приказный умер вскоре после рождения этого сына и оставил жену и сына ни с чем, кроме того домика, который, как сказано, «ничего не стоил». Но вдова-приказничиха сама дорого стоила: она была из тех русских женщин, которая «в беде не сробеет, спасет; коня на скаку остановит, в горящую избу взойдет», – простая, здравая, трезвомысленная русская женщина, с силою в теле, с отвагой в душе и с нежною способностью любить горячо и верно.
Когда она овдовела, в ней еще были приятности, пригодные для неприхотливого обихода, и к ней кое- кто засылали свах, но она отклонила новое супружество и стала заниматься печеньем пирогов. Пироги изготовлялись по скоромным дням с творогом и печенкою, а по постным – с кашею и горохом; вдова выносила их в ночвах на площадь и продавала по медному пятаку за штуку. От прибыли своего пирожного производства она питала себя и сына, которого отдала в науку «мастерице»; мастерица научила Алексашку тому, что сама знала. Дальнейшую же, более серьезную науку преподал ему дьяк с косою и с кожаным карманом, в коем у него без всякой табакерки содержался нюхательный порошок для известного употребления.
Дьяк, «отучив» Алексашку, взял горшок каши за выучку, и с этим вдовий сын пошел в люди добывать себе хлеб-соль и все определенные для него блага мира.
Алексашке тогда было четырнадцать лет, и в этом возрасте его можно отрекомендовать читателю.
Молодой Рыжов породою удался в мать: он был рослый, плечистый, – почти атлет, необъятной силы и несокрушимого здоровья. В свои отроческие годы он был уже первый силач и так удачно предводительствовал стеною на кулачных боях, что на которой стороне был Алексашка Рыжов, – та считалась непобедимою. Он был досуж и трудолюбив. Дьякова школа дала ему превосходный, круглый, четкий, красивый почерк, которым он написал старухам множество заупокойных поминаний и тем положил начало самопитания. Но важнее этого были те свойства, которые дала ему его мать, сообщившая живым примером строгое и трезвое настроение его здоровой душе, жившей в здоровом и сильном теле. Он был, как мать, умерен во всем и никогда не прибегал ни к чьей посторонней помощи.
В четырнадцать лет он уже считал грехом есть материн хлеб; поминания приносили немного, и притом заработок этот, зависящий от случайностей, был непостоянен; к торговле Рыжов питал врожденное
Спишите. Выделите грамматические основы в сложноподчинённых предложениях, определите тип придаточного
предложения. Укажите, чем прикрепляется придаточное предложение к главному (союзом или союзным словом). Расставьте недостающие знаки препинания. А) 1. Мороз пробежал по всему телу при мысли в чьих руках я находился (Пушкин). 2. Я ведь прекрасно знаю чьи это шутки (Гоголь). 3. Я тот чей взор надежду губит (Лермонтов). 4. Чей бы ты ни был заходи (Лесков). Б) 1. Разве не понимаешь ты кто я такая? (Лесков) 2. Пусть та дочь и выручает отца для кого он доставал аленький цветочек (Аксаков). 3. Мы кто случился дома выскочили из своих комнат (Аксаков). 4. Это не обещало благополучия ни пешему ни конному кто бы ни подвернулся (Лесков). В) 1. Он не дозволит себе того что могло бы бросить тень на его поведение (Лесков). 2. Что бы вы ни говорили я не поверю в его виновность (Лесков). 3. Возбуждение Фермора достигло такой степени что судорога перехватила ему горло (Лесков). 4. В котлетах что подавали за завтраком было очень много луку (Чехов). 5. Главным в их встрече было то что оба не смогли сказать друг другу (Гроссман). 6. Егорушка услышал тихое очень ласковое журчание и почувствовал что к его лицу прохладным бархатом прикоснулся какой-то другой воздух (Чехов). 7. Молодые тетеревята долго не откликались на мой свист вероятно оттого что я свистел недостаточно естественно (Тургенев). 8. Борис ещё поморщился немного что пьяница пред чаркою вина (Пушкин)
Главные слова, от которых задаётся вопрос к придаточным, выделены полужирным шрифтом, в скобках — вопросы к придаточным соответственно.
Рядом с союзами — буква С, с союзными словами — СС.
А) 1. Мороз пробежал(сказуемое) по всему телу при мысли, в чьих руках я находился(сказуемое).
при мысли (какой?), в чьих (СС) руках я находился — определительное
2. Я ведь прекрасно знаю(сказ.), чьи это шутки(сказ.).
знаю (что?), чьи (СС) это шутки — изъяснительное
3. Я тот(сказ.), чей взор надежду губит(сказ.).
тот (указательное слово; кто?), чей (СС) взор надежду губит — местоименно-определительное
4. Чей(часть сказуемого) бы(часть сказуемого) ты ни был(сказ.), заходи(сказ.).
заходи (вопреки чему? несмотря на что?), чей (СС) бы ты ни был — обстоятельственное уступки
не понимаешь (что?), кто (СС) я такая — изъяснительное
2. Пусть(часть сказ.) та дочь и выручает(сказ.) отца, для кого он доставал(сказ.) аленький цветочек.
та (указательное слово, какая?), для кого (СС) он доставал аленький цветочек — определительное
3. Мы, кто случился(сказ.) дома, выскочили(сказ.) из своих комнат.
мы (кто?), кто (СС) случился дома — местоименно-определительное
4. Это не обещало(сказ.) благополучия ни пешему, ни конному, кто бы ни подвернулся(сказ.).
не обещало (вопреки чему?) несмотря на что?), кто (СС) бы ни подвернулся — обстоятельственное уступки
В) 1. Он не дозволит(сказ.) себе того, что могло бы бросить тень(сказ.) на его поведение.
того (указательное слово; чего?), что (СС) могло бы бросить тень на его поведение — изъяснительное
2. Что бы вы ни говорили(сказ.), я не поверю(сказ.) в его виновность.
не поверю (вопреки чему? несмотря на что?), что (СС) бы вы ни говорили
3. Возбуждение Фермора достигло(сказ.) такой степени, что судорога перехватила(сказ.) ему горло.
такой (указательное слово; какой?), что (С) судорога перехватила ему горло — определительное
4. В котлетах, что подавали(сказ.) за завтраком, было(сказ.) очень много луку.
в котлетах (каких?), что (СС) подавали за завтраком — определительное
5. Главным(часть сказ.) в их встрече было(сказ.) то, что оба не смогли сказать(сказ.) друг другу.
то (указательное слово; что?), что (СС) оба не смогли сказать друг другу — местоименно-определительное
6. Егорушка услышал(сказ.) тихое, очень ласковое журчание и почувствовал(сказ.), что к его лицу прохладным бархатом прикоснулся(сказ.) какой-то другой воздух.
почувствовал (что?), что (С) к его лицу прохладным бархатом прикоснулся какой-то другой воздух — изъяснительное
7. Молодые тетеревята долго не откликались(сказ.) на мой свист, вероятно, оттого, что я свистел(сказ.) недостаточно естественно.
оттого (указательное слово; почему? по какой причине?), что (С) я свистел недостаточно естественно — обстоятельственное причины
8. Борис ещё поморщился(сказ.) немного, что пьяница пред чаркою вина.
поморщился (как? как кто? подобно кому?), что (С) пьяница перед чаркою вина — обстоятельственное сравнения