Воротишься на родину ну что
Иосиф Бродский. Возвращение.
Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
кому теперь в друзья ты попадешь?
Воротишься, купи себе на ужин
какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу:
во всем твоя одна, твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.
Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты никем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан.
Как хорошо, что никогда во тьму
ничья рука тебя не провожала,
как хорошо на свете одному
идти пешком с шумящего вокзала.
Как хорошо, на родину спеша,
поймать себя в словах неоткровенных
и вдруг понять, как медленно душа
заботится о новых переменах.
Иосиф Бродский. 1961
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
«Воротишься на родину. Ну что ж…» И. Бродский
Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
кому теперь в друзья ты попадешь?
Воротишься, купи себе на ужин
какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу:
во всем твоя одна, твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.
Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты никем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан.
Как хорошо, что никогда во тьму
ничья рука тебя не провожала,
как хорошо на свете одному
идти пешком с шумящего вокзала.
Как хорошо, на родину спеша,
поймать себя в словах неоткровенных
и вдруг понять, как медленно душа
заботится о новых переменах.
Дата создания: 1961 г.
Анализ стихотворения Бродского «Воротишься на родину. Ну что ж…»
Летом 1961 года Бродский работал над циклом «Июльское интермеццо», состоящим из девяти стихотворений. Лирическая серия тесно связана с тем, что тогда происходило в жизни Иосифа Александровича. В частности, речь идет об отъезде друга в горы, присоединении самого поэта к якутской геологической экспедиции и возвращении из нее. Цикл, оправдывая название, представляет собой интермеццо, то есть маленькое самостоятельное произведение, расположившееся между двумя крупными поэмами Иосифа Александровича – «Шествием» и «Петербургским романом».
Стихотворение по интонации сильно контрастирует с остальной серией. Здесь в первый раз появляется автоирония Бродского, характерная для дальнейшего его творчества. Поэт словно глядит на себя со стороны, оценивает, делает выводы. Есть у этого произведения и еще одна замечательная особенность. Оно считается первым ямбическим стихотворением Иосифа Александровича, где нашло применение интонационное членение. По множеству признаков стихотворение близко к лирическому циклу «Песни счастливой зимы», написанному через пару-тройку лет. «Воротишься на родину. Ну что ж…» – воплощение тотального отчуждения от окружающего мира, представленного одновременно в качестве глубоко интимного чувства и сознательной позиции, единственно возможного метода существования.
У лирики Бродского есть важная характерная черта – многие его произведения продолжают чужую поэтическую речь. Значительная часть стихотворений начинается с так называемого «затакта». Относится это и к рассматриваемому. Роль «затактового текста» играет романс Вертинского «Без женщин», датированный 1940 годом. Во время написания цикла «Июльское интермеццо» песни Александра Николаевича вновь стали звучать на территории Советского Союза. В начале 50-х ему даже разрешили выступить в крупном концертном зале Москвы – «России». Если сравнивать стихотворение Бродского и романс Вертинского, становится понятно, что они олицетворяют совершенно разные эпохи. Произведение Александра Николаевича отличает иронично-манерная салонность. Иосиф Александрович использует скупую, горькую интонацию. В романсе «Без женщин» находится место простому шотландскому виски и уютному холостяцкому flat’у. В стихотворении «Воротишься на родину. Ну что ж…» – дешевому вину и пешим прогулкам от вокзала. На контрасте двух эпох и строится напряженный поэтический диалог-отталкивание.
Просто мой Бродский
«На обложке с кошкой Бродский» Рис. Санто.
Андрей Крыжановский продолжает съемки картины о Бродском.
Отовсюду к нему стекаются свидетели со своими воспоминаниями.
Не могу рассказывать о наших встречах в Нью-Йорке.
Вокруг столь беспардонное любопытство, что не хочется
ни полслова, ни полстишка.
Первый настоящий Бродский, не самиздат, а изданный типографским способом, попал ко мне во время студенчества в Академии художеств в Питере.
На обложке его фотография с кошкой.
В моей синей тетрадке между лекциями по Египту снова появились стихи к нему.
На полях конспектов летели крылатые сфинксы,
топтались пятиногие быки Шеду.
А в зашторенном академическом зале профессор Верко Блек,
розовая как лососина, демонстрировала слайды чудес Египта:
царицы и пирамиды Хеопса и Хевфрена в Гизе и Дашуре.
Через все это я просачивался к нему, с новыми рифмами о нем:
Оставь мне длинное тире,
Соедини его чертою,
То, что пропущено судьбою
В последней жизненной главе.
Оставь мне крошки многоточий
В конце заброшенной строки,
Оставь мне белые стихи,
Написанные темной ночью.
Оставь вопросов тяжкий вздох
И легкий выдох восклицаний,
Оставь мне часть своих страданий
Которую нести не смог.
Оставь тот жест и этот взгляд,
И шепот губ, сложивших строчку,
Оставь мне то, что невпопад,
Что не под силу в одиночку,
Что сам оставить был бы рад.
Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
кому теперь в друзья ты попадешь?
Воротишься, купи себе на ужин
какого-нибудь слабого вина,
смотри в окно и думай понемногу:
во всем твоя одна, твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.
Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты ни с чем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан.
Как хорошо, что никогда во тьму
ничья рука тебя не провожала,
как хорошо на свете одному
идти пешком с шумящего вокзала.
Как хорошо, на родину спеша,
поймать себя в словах неоткровенных
и вдруг понять, как медленно душа
заботится о новых переменах.
«Летит, летит степная кобылица и мнет ковыль».
Вполне секси, но моя Родина не мнет ковыль!
Она глядит куда-то мимо, с колючей щекой,
прижавшись к которой, пишу эти строки:
И холодней дожди косые,
И крепче грусть.
Я не вернусь к тебе, Россия.
Я не вернусь!
Тогда. мы стояли на Манхеттене
на ветру, он говорил через полипы:
Теперь, ВОРОТИВШИСЬ НА РОДИНУ, ловлю Его в
Его словах неоткровенных, ведь он сказал:
«КАК ХОРОШО, ЧТО НИКОГДА ВО ТЬМУ
НИЧЬЯ РУКА ТЕБЯ НЕ ПРОВОЖАЛА. »
«КАК ХОРОШО, ЧТО ДО СМЕРТИ ЛЮБИТЬ
ТЕБЯ НИКТО НА СВЕТЕ НЕ ОБЯЗАН»
Он хотел быть тем, кто созерцает мир без боли.
Но не мог оттого, что во всем винил себя.
«ВО ВСЕМ ТВОЯ, ОДНА ТВОЯ ВИНА.
И ХОРОШО. СПАСИБО. СЛАВА БОГУ.»
Так он обманывался, баюкая грусть. и поймал себя
в словах неоткровенных, потому что неправда, что это хорошо,
когда до смерти любить тебя никто на свете не обязан.
Этим «не обязан» он будто отмахнулся: ну и не надо!
Его великодушного: «И хорошо. Спасибо. Слава Богу».
Он тогда вспомнил о рябине.
Значит, у него возникли те же чувства, что у Марины:
Он думал вслух о том же…. Это попадание душ, разобщенных
вектором времени, в точку одиночества.
И моя душа чувствует так же. Но проникая в смысл сказанного им
и Мариной, моя душа утрачивает одиночество и обретает сопричастность.
Сопричастность душ усиливает стойкость!- Ты понят, значит, ты не одинок.
Когда ты понят, ты живешь не в одиночестве, а в тишине.
В той тишине, где глубже чувствуешь значение света и тени, покоя и смерти.
Простые понятия о вечном правят жизнью.
Их можно поймать, прислушиваясь к тишине. Значит, оставшись
в одиночестве, открываешь нечто неизвестное самому себе.
Ибо не все на свете сводится к знакомым вещам.
И не всё в этом мире сводится к вещественности.
воротишься на родину, ну что ж
И восходит в свой номер на борт по трапу
постоялец, несущий в кармане граппу,
совершенный никто, человек в плаще,
потерявший память, отчизну, сына;
по горбу его плачет в лесах осина,
если кто-то плачет о нем вообще.
мозг
уже сбивается, считая волны,
глаз, засоренный горизонтом, плачет,
и водяное мясо застит слух.
залив синевой зрачок, стал твой глаз брезглив:
от куска земли горизонт волна
не забудет, видать, набегая на.
то есть, остров то может и тот, но он уже не желанный, после виденной синевы глаз стал разборчивым и брезливым, набегающая на остров волна горизонт уже не забудет.
Мой Телемак,
Троянская война
окончена. Кто победил — не помню.
Должно быть, греки: столько мертвецов
вне дома бросить могут только греки.
И все-таки ведущая домой
дорога оказалась слишком длинной,
как будто Посейдон, пока мы там
теряли время, растянул пространство.
Мне неизвестно, где я нахожусь,
что предо мной. Какой-то грязный остров,
кусты, постройки, хрюканье свиней,
заросший сад, какая-то царица,
трава да камни. Милый Телемак,
все острова похожи друг на друга,
когда так долго странствуешь, и мозг
уже сбивается, считая волны,
глаз, засоренный горизонтом, плачет,
и водяное мясо застит слух.
Не помню я, чем кончилась война,
и сколько лет тебе сейчас, не помню.
Расти большой, мой Телемак, расти.
Лишь боги знают, свидимся ли снова.
Ты и сейчас уже не тот младенец,
перед которым я сдержал быков.
Когда б не Паламед, мы жили вместе.
Но, может быть, и прав он: без меня
ты от страстей Эдиповых избавлен,
и сны твои, мой Телемак, безгрешны.
Воротиться сюда через двадцать лет,
отыскать в песке босиком свой след.
И поднимет барбос лай на весь причал
не признаться, что рад, а что одичал.
Хочешь, скинь с себя пропотевший хлам;
но прислуга мертва опознать твой шрам.
А одну, что тебя, говорят, ждала,
не найти нигде, ибо всем дала.
То ли остров не тот, то ли впрямь, залив
синевой зрачок, стал твой глаз брезглив:
от куска земли горизонт волна
не забудет, видать, набегая на.
Иосиф Бродский
Воротишься на родину. Ну что ж. (+ Анализ)
Из цикла «Июльское интермеццо»
Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому ещё ты нужен,
кому теперь в друзья ты попадёшь?
Воротишься, купи себе на ужин
какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу,
во всём твоя, одна твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.
Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты никем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан.
Как хорошо, что никогда во тьму
ничья рука тебя не провожала,
как хорошо на свете одному
идти пешком с шумящего вокзала.
Как хорошо, на родину спеша,
поймать себя в словах неоткровенных
и вдруг понять, как медленно душа
заботится о новых переменах.
Анализ стихотворения Бродского
«Воротишься на родину. Ну что ж…»
Летом 1961 года Бродский работал над циклом «Июльское интермеццо», состоящим из девяти стихотворений. Лирическая серия тесно связана с тем, что тогда происходило в жизни Иосифа Александровича. В частности, речь идет об отъезде друга в горы, присоединении самого поэта к якутской геологической экспедиции и возвращении из нее. Цикл, оправдывая название, представляет собой интермеццо, то есть маленькое самостоятельное произведение, расположившееся между двумя крупными поэмами Иосифа Александровича – «Шествием» и «Петербургским романом».
Стихотворение «Воротишься на родину. Ну что ж…» по интонации сильно контрастирует с остальной серией. Здесь в первый раз появляется автоирония Бродского, характерная для дальнейшего его творчества. Поэт словно глядит на себя со стороны, оценивает, делает выводы. Есть у этого произведения и еще одна замечательная особенность. Оно считается первым ямбическим стихотворением Иосифа Александровича, где нашло применение интонационное членение. По множеству признаков стихотворение близко к лирическому циклу «Песни счастливой зимы», написанному через пару-тройку лет. «Воротишься на родину. Ну что ж…» – воплощение тотального отчуждения от окружающего мира, представленного одновременно в качестве глубоко интимного чувства и сознательной позиции, единственно возможного метода существования.
Я не то что схожу с ума, но устал за лето…
У лирики Бродского есть важная характерная черта – многие его произведения продолжают чужую поэтическую речь. Значительная часть стихотворений начинается с так называемого «затакта». Относится это и к «Воротишься на родину. Ну что ж…». Роль «затактового текста» играет романс Вертинского «Без женщин», датированный 1940 годом. Во время написания цикла «Июльское интермеццо» песни Александра Николаевича вновь стали звучать на территории Советского Союза. В начале 50-х ему даже разрешили выступить в крупном концертном зале Москвы – «России». Если сравнивать стихотворение Бродского и романс Вертинского, становится понятно, что они олицетворяют совершенно разные эпохи. Произведение Александра Николаевича отличает иронично-манерная салонность. Иосиф Александрович использует скупую, горькую интонацию. В романсе «Без женщин» находится место простому шотландскому виски и уютному холостяцкому flat’у. В стихотворении «Воротишься на родину. Ну что ж…» – дешевому вину и пешим прогулкам от вокзала. На контрасте двух эпох и строится напряженный поэтический диалог-отталкивание.