Воротился ночью мельник женка что за сапоги
Воротился ночью мельник женка что за сапоги
Иван Мельник запись закреплена
Воротился ночью мельник…
Жёнка, что за сапоги?
Ах, ты пьяница, бездельник,
Где ты видишь сапоги?
Иль мутит тебя лукавый?
Это вёдра. – Вёдра, право?
Ни во сне, ни наяву
Не видал до этих пор
я на вёдрах медных шпор.
Воротился ночью мельник…
— Жёнка, чей там вороной?
Ах, ты пьяница, бездельник,
Разве это вороной?
Одурел ты, право слово!
Это чёрная корова.
Так-то так. Но дело в том,
Что корова под седлом.
И кому на ум пришло
На неё надеть седло?
Seven Drunken Nights
As I went home on Monday night as drunk as drunk could be
I saw a horse outside the door where my old horse should be
Well, I called me wife and I said to her: Will you kindly tell to me
Who owns that horse outside the door where my old horse should be?
Ah, you’re drunk,
you’re drunk you silly old fool,
still you can not see
That’s a lovely sow that me mother sent to me
Well, it’s many a day I’ve travelled a hundred miles or more
But a saddle on a sow sure I never saw before
And as I went home on Tuesday night as drunk as drunk could be
I saw a coat behind the door where my old coat should be
Well, I called me wife and I said to her: Will you kindly tell to me
Who owns that coat behind the door where my old coat should be
Ah, you’re drunk,
you’re drunk you silly old fool,
still you can not see
That’s a woollen blanket that me mother sent to me
Well, it’s many a day I’ve travelled a hundred miles or more
But buttons in a blanket sure I never saw before
And as I went home on Wednesday night as drunk as drunk could be
I saw a pipe up on the chair where my old pipe should be
Well, I called me wife and I said to her: Will you kindly tell to me
Who owns that pipe up on the chair where my old pipe should be
Ah, you’re drunk,
you’re drunk you silly old fool,
still you can not see
That’s a lovely tin whistle that me mother sent to me
Well, it’s many a day I’ve travelled a hundred miles or more
But tobacco in a tin whistle sure I never saw before
And as I went home on Thursday night as drunk as drunk could be
I saw two boots beneath the bed where my old boots should be
Well, I called me wife and I said to her: Will you kindly tell to me
Who owns them boots beneath the bed where my old boots should be
Ah, you’re drunk,
you’re drunk you silly old fool,
still you can not see
They’re two lovely Geranium pots me mother sent to me
Well, it’s many a day I’ve travelled a hundred miles or more
But laces in Geranium pots I never saw before
And as I went home on Friday night as drunk as drunk could be
I saw a head upon the bed where my old head should be
Well, I called me wife and I said to her: Will you kindly tell to me
Who owns that head upon the bed where my old head should be
Ah, you’re drunk,
you’re drunk you silly old fool,
still you can not see
That’s a baby boy that me mother sent to me
Well, it’s many a day I’ve travelled a hundred miles or more
But a baby boy with his whiskers on sure I never saw before
And as I went home on Saturday night as drunk as drunk could be
I saw two hands upon her breasts where my old hands should be
Well, I called me wife and I said to her: Will you kindly tell to me
Who owns them hands upon your breasts where my old hands should be
Ah, you’re drunk,
you’re drunk you silly old fool,
still you can not see
That’s a lovely night gown that me mother sent to me
Well, it’s many a day I’ve travelled a hundred miles or more
But fingers in a night gown sure I never saw before
As I went home on Sunday night as drunk as drunk could be
I saw a thing in her thing where my old thing should be
Well, I called me wife and I said to her: Will you kindly tell to me
Who owns that thing in your thing where my old thing should be
Ah, you’re drunk,
you’re drunk you silly old fool,
still you can not see
That’s a lovely tin whistle that me mother sent to me
Well, it’s many a day I’ve travelled a hundred miles or more
But hair on a tin whistle sure I never saw before
Как видно, в этой записи «Дублинцы» не поют про субботу и воскресенье. Еще бы, о таком в приличном обществе петь не принято. Кстати, существует еще такой вариант последней «ночи», выпадающий из общего ряда: вернувшись домой, хозяин видит, что из дома вышел какой-то человек. На вопрос, кто это, жена отвечает, что это английский сборщик налогов, которого «прислала Королева». Тут рассказчик заявляет: «объехав сотню миль, облазив все края, чтоб англичанин сидел до трёх, нигде не видел я». Таким образом, куплет представляет собой «шпильку» в сторону англичан, типичную для ирландской культуры.
Существует перевод этой (или такой же) песни, сделанный самим Маршаком:
Баллада о мельнике и его жене
1
Вернулся мельник вечерком
На мельницу домой
И видит: конь под чепраком
Гуляет вороной.
— Хозяйка, кто сюда верхом
Приехал без меня?
Гуляет конь перед крыльцом,
Уздечкою звеня.
— Гуляет конь,
Ты говоришь?
— Гуляет,
Говорю!
— Звенит уздечкой,
Говоришь?
— Уздечкой,
Говорю!
— С ума ты спятил, старый плут,
Напился ты опять!
Гуляет пó двору свинья,
Что мне прислала мать.
— Прислала мать,
Ты говоришь?
— Прислала,
Говорю!
— Свинью прислала,
Говоришь?
— Прислала,
Говорю!
— Свиней немало я видал,
Со свиньями знаком,
Но никогда я не видал
Свиньи под чепраком!
Вернулся мельник вечерком,
Идет к своей жене
И видит новенький мундир
И шляпу на стене.
— Хозяйка, что за командир
Пожаловал в мой дом?
Зачем висит у нас мундир
И шляпа с галуном?
— Побойся бога, старый плут,
Ни сесть тебе, ни встать!
Мне одеяло и чепец
Вчера прислала мать!
— Чепец прислала,
Говоришь?
— Прислала,
Говорю!
— И одеяло,
Говоришь?
— Прислала,
Говорю!
— Немало видел я, жена,
Чепцов и одеял,
Но золотого галуна,
На них я не видал!
Вернулся мельник вечерком,
Шагнул через порог
И видит пару щегольских
Начищенных сапог.
— Хозяйка, что за сапоги
Торчат из-под скамьи?
Свои я знаю сапоги,
А это не мои!
— Ты пьян как стелька, старый плут!
Иди скорее спать!
Стоят под лавкой два ведра,
Что мне прислала мать.
— Прислала мать,
Ты говоришь?
— Прислала,
Говорю!
— Прислала ведра,
Говоришь?
— Прислала,
Говорю!
Наиболее близкий к тексту перевод сделал (и спел) Александр Карпов:
Воротился ночью мельник женка что за сапоги
Иван Мельник запись закреплена
Воротился ночью мельник…
Жёнка, что за сапоги?
Ах, ты пьяница, бездельник,
Где ты видишь сапоги?
Иль мутит тебя лукавый?
Это вёдра. – Вёдра, право?
Ни во сне, ни наяву
Не видал до этих пор
я на вёдрах медных шпор.
Воротился ночью мельник…
— Жёнка, чей там вороной?
Ах, ты пьяница, бездельник,
Разве это вороной?
Одурел ты, право слово!
Это чёрная корова.
Так-то так. Но дело в том,
Что корова под седлом.
И кому на ум пришло
На неё надеть седло?
Seven Drunken Nights
As I went home on Monday night as drunk as drunk could be
I saw a horse outside the door where my old horse should be
Well, I called me wife and I said to her: Will you kindly tell to me
Who owns that horse outside the door where my old horse should be?
Ah, you’re drunk,
you’re drunk you silly old fool,
still you can not see
That’s a lovely sow that me mother sent to me
Well, it’s many a day I’ve travelled a hundred miles or more
But a saddle on a sow sure I never saw before
And as I went home on Tuesday night as drunk as drunk could be
I saw a coat behind the door where my old coat should be
Well, I called me wife and I said to her: Will you kindly tell to me
Who owns that coat behind the door where my old coat should be
Ah, you’re drunk,
you’re drunk you silly old fool,
still you can not see
That’s a woollen blanket that me mother sent to me
Well, it’s many a day I’ve travelled a hundred miles or more
But buttons in a blanket sure I never saw before
And as I went home on Wednesday night as drunk as drunk could be
I saw a pipe up on the chair where my old pipe should be
Well, I called me wife and I said to her: Will you kindly tell to me
Who owns that pipe up on the chair where my old pipe should be
Ah, you’re drunk,
you’re drunk you silly old fool,
still you can not see
That’s a lovely tin whistle that me mother sent to me
Well, it’s many a day I’ve travelled a hundred miles or more
But tobacco in a tin whistle sure I never saw before
And as I went home on Thursday night as drunk as drunk could be
I saw two boots beneath the bed where my old boots should be
Well, I called me wife and I said to her: Will you kindly tell to me
Who owns them boots beneath the bed where my old boots should be
Ah, you’re drunk,
you’re drunk you silly old fool,
still you can not see
They’re two lovely Geranium pots me mother sent to me
Well, it’s many a day I’ve travelled a hundred miles or more
But laces in Geranium pots I never saw before
And as I went home on Friday night as drunk as drunk could be
I saw a head upon the bed where my old head should be
Well, I called me wife and I said to her: Will you kindly tell to me
Who owns that head upon the bed where my old head should be
Ah, you’re drunk,
you’re drunk you silly old fool,
still you can not see
That’s a baby boy that me mother sent to me
Well, it’s many a day I’ve travelled a hundred miles or more
But a baby boy with his whiskers on sure I never saw before
And as I went home on Saturday night as drunk as drunk could be
I saw two hands upon her breasts where my old hands should be
Well, I called me wife and I said to her: Will you kindly tell to me
Who owns them hands upon your breasts where my old hands should be
Ah, you’re drunk,
you’re drunk you silly old fool,
still you can not see
That’s a lovely night gown that me mother sent to me
Well, it’s many a day I’ve travelled a hundred miles or more
But fingers in a night gown sure I never saw before
As I went home on Sunday night as drunk as drunk could be
I saw a thing in her thing where my old thing should be
Well, I called me wife and I said to her: Will you kindly tell to me
Who owns that thing in your thing where my old thing should be
Ah, you’re drunk,
you’re drunk you silly old fool,
still you can not see
That’s a lovely tin whistle that me mother sent to me
Well, it’s many a day I’ve travelled a hundred miles or more
But hair on a tin whistle sure I never saw before
Как видно, в этой записи «Дублинцы» не поют про субботу и воскресенье. Еще бы, о таком в приличном обществе петь не принято. Кстати, существует еще такой вариант последней «ночи», выпадающий из общего ряда: вернувшись домой, хозяин видит, что из дома вышел какой-то человек. На вопрос, кто это, жена отвечает, что это английский сборщик налогов, которого «прислала Королева». Тут рассказчик заявляет: «объехав сотню миль, облазив все края, чтоб англичанин сидел до трёх, нигде не видел я». Таким образом, куплет представляет собой «шпильку» в сторону англичан, типичную для ирландской культуры.
Существует перевод этой (или такой же) песни, сделанный самим Маршаком:
Баллада о мельнике и его жене
1
Вернулся мельник вечерком
На мельницу домой
И видит: конь под чепраком
Гуляет вороной.
— Хозяйка, кто сюда верхом
Приехал без меня?
Гуляет конь перед крыльцом,
Уздечкою звеня.
— Гуляет конь,
Ты говоришь?
— Гуляет,
Говорю!
— Звенит уздечкой,
Говоришь?
— Уздечкой,
Говорю!
— С ума ты спятил, старый плут,
Напился ты опять!
Гуляет пó двору свинья,
Что мне прислала мать.
— Прислала мать,
Ты говоришь?
— Прислала,
Говорю!
— Свинью прислала,
Говоришь?
— Прислала,
Говорю!
— Свиней немало я видал,
Со свиньями знаком,
Но никогда я не видал
Свиньи под чепраком!
Вернулся мельник вечерком,
Идет к своей жене
И видит новенький мундир
И шляпу на стене.
— Хозяйка, что за командир
Пожаловал в мой дом?
Зачем висит у нас мундир
И шляпа с галуном?
— Побойся бога, старый плут,
Ни сесть тебе, ни встать!
Мне одеяло и чепец
Вчера прислала мать!
— Чепец прислала,
Говоришь?
— Прислала,
Говорю!
— И одеяло,
Говоришь?
— Прислала,
Говорю!
— Немало видел я, жена,
Чепцов и одеял,
Но золотого галуна,
На них я не видал!
Вернулся мельник вечерком,
Шагнул через порог
И видит пару щегольских
Начищенных сапог.
— Хозяйка, что за сапоги
Торчат из-под скамьи?
Свои я знаю сапоги,
А это не мои!
— Ты пьян как стелька, старый плут!
Иди скорее спать!
Стоят под лавкой два ведра,
Что мне прислала мать.
— Прислала мать,
Ты говоришь?
— Прислала,
Говорю!
— Прислала ведра,
Говоришь?
— Прислала,
Говорю!
Наиболее близкий к тексту перевод сделал (и спел) Александр Карпов:
Воротился ночью мельник женка что за сапоги
Стихи. К 200-летию со дня рождения А. С. Пушкина
Генрих Сапгир
Генрих Сапгир
Черновики Пушкина
Страннопись Генриха Сапгира
Пушкинские черновики Г. Сапгира. Двойное управление разрывает фразу пополам, требует выбрать что-либо одно: или пушкинское, или… Оксюморонность ситуации почти скандальна. Кто автор, кто хозяин этих стихов? Кто позволил современному поэту дописывать строки классика, распоряжаясь ими, словно собственными? Какое моральное и поэтическое право…
Просто есть в русской поэзии нормальная традиция — писать на пушкинском черновике. Брюсов, Ходасевич, Набоков — список неполный. И надо быть не просто литературоведом, а литературоведом-жрецом (особая каста!), чтобы заподозрить поэта в гордыне и корысти.
Как-то, выступая на семинаре по рисункам Пушкина, доктор филологических наук
С. А. Фомичев упомянул о неистребимости и н с т и н к т а и с т и н ы. Мне представляется, что именно это чувство вело пером Генриха Сапгира. Перед нами удивительная попытка вжиться в стихотворный отрывок, брошенный гением, попытка исследовать версификацией (то есть практически, а не умозрительно) возможности оставленной строки или отрывка.
Это лаборатория по изучению тайны стихового материала.
Это прилежная дерзость не соперника, а друга.
Жажда воскресить звучание строки, окружить ее мерцающей плотью смежных смыслов и звуков приводит к неожиданному результату: создается амебейное (двуголосое) произведение, принадлежащее одновременно двум поэтам и двум эпохам. Так некогда два рунопевца импровизировали строка за строкой эпическую песнь. Но здесь зазор в полтора века покрывается любовью, скрадывается желанием одного помочь напеву другого. Как и положено при амебейном сочинении, личность автора отступает перед чисто языковой, гармонической задачей.
Особенно важно, что все это происходит на пушкинском пространстве, заданном координатами его поэтики, его души. Может быть, когда-то все науки сольются наконец в единую г у м а н и т а р н у ю науку о Человеке. И важным ее разделом будет знание о доступных человеку путях постижения незнаемого.
В этой науке Третьего тысячелетия нам не обойтись без тех тропок, которые нащупывает в своем практическом пушкиноведении поэт Генрих Сапгир.
Книга Генриха Сапгира “Черновики Пушкина” опубликована в 1992 году (М.: Раритет). Это было дорогостоящее (по тем временам) подарочное издание, тираж 500 экземпляров, большая часть тиража была отправлена за рубеж.
Мало кто из наших подписчиков (как правило, интеллигентов, следовательно, небогатых) мог приобрести эту книгу.
И я бы мог как шут на
Три варианта
1
И я бы мог, как шут на святки,
В мороз под барабанный бой
Сплясать в петле перед толпой.
На эти пляски люди падки.
Пусть будет весело народу,
Лишь мог бы кто-нибудь сказать:
“При жизни никому в угоду
Покойник не умел плясать”.
2
(отрывок)
И я бы мог, как мрачный шут …
Представь, за несколько минут
Перед толпой б… и пьяниц
Сплясал я свой предсмертный танец.
Паяцем я перед дворцом
Качаюсь — на закат лицом…
Палач из петли вынул тело,
И тут же площадь опустела.
А ночью все укрыла мгла.
Старуха, крадучись, пришла.
И продает ей сторож ловкий
На счастье мой кусок веревки.
3
И я бы мог, как шут на праздник,
Сплясать вам русскую в петле,
Зане у Власти на земле
Есть много развлечений разных:
Бичи, колеса, топоры,
И гильотина и гаррота…
Все это дремлет до поры
И терпеливо ждет кого-то.
1826
Н. А.
Символы верности любя,
Она супруга почитает. —
Когда бывает у тебя,
Кольцо снимать предпочитает.
1827
Царский арап
Как жениться задумал царский арап,
Меж боярынь арап похаживает,
На боярышень арап поглядывает.
Что выбрал арап себе сударушку,
Черный ворон белую лебедушку.
А как он арап чернешенек,
А она-то душа белешенька.
Он глядит на нее, будто бес какой:
Зубы яркие, очи черные.
Обмерла, сомлела девица,
Так без памяти и падает.
Набежали мамушки, нянюшки,
Подхватили под руки белые,
Утешать ее стали жалеючи:
“Ты не плачь, Дуняша, пройдет горе наше!
То не жив человек — чудо дивное,
Из заморских краев привезенное.
Осени его крестным знаменьем,
Все пойдет оно адским пламенем,
В черны уголья рассыплется.
Дунь да плюнь, разотри!
Едет сватать арапа сват, сват, сват,
Да не свой брат — не пошлешь в обрат.
Подкатил к крыльцу, в дом бегом вошел.
А уж там все дрожит, все встречать бежит.
И выносит ему дочь боярина
По обычаю чарку анисовой.
Выпил, крякнул гость, лишь усы обтер.
Крепко в губы целует, в глаза глядит.
“Заневестилась моя крестница!
А коль есть товар, и купца найдем.
Есть такой под рукой — и пригож и смел,
Он в Париже был, там лягушку съел!
Он и девку обоймет и фортецию возьмет.
Не гляди, что чумаз, рода царского,
Хоть лицо бели да на трон сажай!” —
И хохочут кругом рожи пьяные.
Сам хозяин Гаврила Афанасьевич,
Будто нехотя, усмехается.
На дворе темно. Дом затих давно.
Лишь в снегу псы возятся меделянские,
Кто залез чужой, сразу в клочья рвут!
Да в людской не спят, даром свечку жгут.
Собрались гадать сенные девушки:
“Кому вынется, тому сбудется,
Тому сбудется, не минуется…”
Перед образом Вседержителя,
Пред иконою Божьей Матери
Две лампадки горят византийские,
На морозном стекле искры теплятся.
На постели сидит моя боярышня,
Уж молилась, билась отвести беду!
Расплетает косу, слезы на сердце.
Только слышит, шажки торопливые.
Подкатилась — и шасть на скамеечку,
Да ведь это карлица — наушница,
Словно кошка на колени ей прыгнула.
Говорит она: “Слезы высуши.
Дело сделано, дело слажено.
Как решил царь Петр, так тому и быть.
Жить в богатстве вам, чаша полная.
А как детки пойдут, арапчат родишь.
Ликом темные, сердцем русские
Будут честно жить да царю служить,
Отцу-матери утешение”.
Только вышло все не по сказанному,
Не по сказанному, а по-писанному.
1824
* * *
Играй, прелестное дитя,
Летай за бабочкой летучей,
Поймай, поймай ее шутя
Над розой пышной и колючей,
Потом на волю отпустя.
Но не советую тебе
Играть с моим уснувшим змием,
Его завидуя судьбе.
Готовый стать бильярдным кием,
Искусным пойманный перстом,
Он просыпается, потом
Он рыщет, словно вор и каин,
В твоем кустарнике густом.
И вдруг он — полный твой хозяин.
1825
1 В оригинальной шотландской песне больше строф. Но я только читал упоминание о ней и достроил стихи по своему разумению.
2 Дата отсутствует.
Воротился ночью мельник женка что за сапоги
НАРОДНЫЕ ПРИМЕТЫ
И ПОВЕРЬЯ В ПОЭТИЧЕСКОМ МИРЕ ПУШКИНА
Глубоко запечатлены в народном сознании представления о взаимодействии человека с окружающей средой. В жизни русского крестьянина-земледельца первостепенную роль играло умение предвидеть, предсказать погоду, а с нею — судьбу будущего урожая. Из того, что происходит в мире природы, в народной памяти фиксировались те явления, краски, звуки, которые давали материал для такого рода прогнозирования.
Обращения Пушкина к народным приметам и поверьям, в которых запечатлена национальная картина мира, многочисленны и разнообразны. Его героев волнуют таинственные сны, они прибегают к различного рода гаданиям, верят предсказаниям и предвестиям. “Приметы” — так озаглавил поэт сначала одно стихотворение (“Старайтесь наблюдать различные приметы. ”), а восемь лет спустя — другое (“Я ехал к вам: живые сны. ”); два стихотворения под одним и тем же заглавием — явление примечательное. Однако если случаи “открытого” фольклоризма (описание обрядов, фольклорные эпиграфы, явные цитаты) с достаточной полнотой учтены и рассмотрены пушкинистами, то фольклоризм скрытый, глубинный, когда народные представления проникают в “нейтральные”, казалось бы, картины и эпизоды, растворяясь в авторской речи и в результате становясь существенным элементом поэтики, зачастую остается незамеченным. Между тем именно таким путем народные поверья нередко входят в пушкинскую поэзию. Чаще всего это происходит с приметами и предсказаниями, связанными с календарем природы, с народным месяцесловом.
Обратимся к картинам зимы в стихах поэта: давно уже замечено, что “в зимнем пейзаже Пушкин видел нечто специфически русское, и чувство природы тесно сливалось
Кто скорее из нас обежит около моря,
Тот и бери себе полный оброк.
Обежать около моря — значит бежать по кругу. (Пояснив, что “около” значит — “вокруг”, “кругом”, Даль добавляет: “значение коренное и самое верное: около, от коло, колесо”.) 3 Черти по прямой не ходят — они кружат. Вот почему и в “Бесах”:
Сбились мы. Что делать нам?
В поле бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам.
Говоря о “скрытом” обращении Пушкина к народным поверьям, мы имели в виду и отсутствие прямых отсылок к фольклору, и, по-видимому, непреднамеренность обращения поэта к фольклорным источникам. Но всякий раз сближения пушкинского образа с миром народных представлений об окружающей природе обусловлены художественно. Такие сближения нередки в пушкинской лирике; в романе в стихах ими насыщены картины, посвященные Татьяне, и они, как правило, отсутствуют в сценах, связанных с Евгением, с Петербургом.
Мороз и солнце! чудный день,
Но нашим дамам, видно, лень
Сойти с крыльца и над Невою
Блеснуть холодной красотою.
Это один из тех мотивов, которые проходят у Пушкина по меньшей мере дважды: в одном случае — в набросках романа — как обстоятельство петербургской жизни, в другом — в стихотворении — как лирическая ситуация, ведущая к переживаниям, то напряженным до космического трагизма, то полным любви и нежной грусти. Приведенные строки — из “Альбома Онегина”, первоначально они предназначались для седьмой главы романа, завершенной в ноябре 1828 года. Зимняя прогулка по Петербургу не состоялась, образы, прямо или косвенно связанные с приметами, не появились. А год спустя, остановившись, по пути из Москвы в Петербург, в тверской деревне, Пушкин пишет стихотворение “Зимнее утро”, в котором то же состояние природы передано по-иному, хотя начальная ситуация почти та же, что и в романе:
Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный —
Пора, красавица, проснись.
На картинах природы в романе “Евгений Онегин” следует остановиться подробнее. И тогда обнаружится, что это не просто ряд пейзажей, а особая линия в развитии романного сюжета.
При издании главы третьей “Евгения Онегина” в начале четвертой строфы (“Они дорогой самой краткой /Домой летят во весь опор”) была допущена опечатка, потребовавшая при переиздании авторского объяснения: “В прежнем издании вместо домой летят напечатано зимой летят (что не имело никакого смысла). Критики, того не разобрав, находили
анахронизм в следующих строфах. Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю”. Пушкин мог бы добавить: и по народному календарю. Взять хотя бы одну строфу седьмой главы — первую, инициальную:
Гонимы вешними лучами,
С окрестных гор уже снега
Сбежали мутными ручьями
На потопленные луга.
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года;
Синея блещут небеса.
Еще прозрачные, леса
Как будто пухом зеленеют.
Пчела за данью полевой
Летит из кельи восковой.
Долины сохнут и пестреют;
Стада шумят, и соловей
Уж пел в безмолвии ночей.
Обращает на себя внимание еще одна особенность пейзажа в “Онегине”: это почти всегда звуковой пейзаж. Стада — шумят, гуси — кричат, жуки — жужжат. На этом фоне и тишина — красноречива:
Был вечер. Небо меркло. Воды
Струились тихо. Жук жужжал.
Вернемся, однако, к зимним картинам. В “Онегине” описаны встречи на предзимнем и зимнем пути, причем их характер и последовательность согласуются с народным месяцесловом, с его приметами и предсказаниями, по большей части основанными на известной способности диких и домашних животных к “долгосрочному прогнозированию”.
У Пушкина в романе:
Встает заря во мгле холодной;
На нивах шум работ умолк;
С своей волчихою голодной
Выходит на дорогу волк.
На красных лапках гусь тяжелый,
Задумав плыть по лону вод,
Ступает бережно на лед,
Скользит и падает; веселый
Мелькает, вьется первый снег.
скоро. Речь, конечно, идет о гусе домашнем: Матренин день приходится на 9/21 ноября, а дикие гуси улетают значительно раньше.
В четвертой главе “Онегина” описание осени — а с ним и пятнадцатая строфа — завершается стихами:
Гусей крикливых караван
Тянулся к югу; приближалась
Довольно скучная пора;
Стоял ноябрь уж у двора.
В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе,
Зимы ждала, ждала природа.
Снег выпал только в январе
На третье в ночь.
И в этом случае, как и в ряде других, Пушкин следует в направлении, намеченном самим фольклором, но его поэтический поиск идет дальше — и обретает новый смысл, неповторимый и неисчерпаемый.
1 В. Ф. Саводник. Чувство природы в поэзии Пушкина, Лермонтова и Тютчева. М. 1911, с. 64. Не случайно, говоря об ощущении первозданности происходящего в пушкинском мире и сравнивая в этой связи Пушкина-пейзажиста с Гомером, Мережковский в качестве примеров приводит зимние пейзажи из “Евгения Онегина” (См.: Д. С. Мережковский. В тихом омуте. Статьи и исследования разных лет. М. 1991, с. 156).
2 В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, в 4 томах. М. 1955, т. 1, с. 682. Ср.: “Зима у Пушкина предстает, как правило, в образах движения” (Е. Юкина, М. Эпштейн. Поэтика зимы // Вопросы литературы, 1979, № 9, с. 176).
3 В. И. Даль. Толковый словарь, т. 2, с. 665.
4 А. Ермолов. Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках и приметах. III. Животный мир в воззрениях народа. СПб. 1905, с. 45.
5 И. Ф. Заянчковский. Животные, приметы и предрассудки. М. 1991, с. 182.
6 Сказания русского народа, собранные И. П. Сахаровым. М. 1990, с. 64.
7 И. Л. Альми. О превращениях пушкинского “Жил на свете рыцарь бедный” в художественном мире Достоевского // Сюжет и время. Сб. науч. тр. К семидесятилетию Г. В. Краснова. Коломна. 1991, с. 133.
8 См.: В. Непомнящий. Поэзия и судьба. М. 1987, с. 222.
9 А. Лосев. Поэзия, мировоззрение, миф // Пушкинист, вып. I. М. 1989, с. 161.
10 См.: К. Н. Григорьян. Пушкинская элегия (национальные истоки, предшественники, эволюция). Л. 1990, с. 244.
11 П. В. Анненков. Материалы для биографии А. С. Пушкина. М. 1984, с. 208—209.
12 А. С. Пушкин. Пол. собр. соч., т. III, кн. 2. М. 1949, с. 769.
13 В. А. Миронов. Двенадцать месяцев года. М. 1991, с. 170.
14 В. П. Казарин, А. В. Киселев. Культура камня в эстетике и мировоззрении А. С. Пушкина. Комментированный словарь-справочник. Симферополь. 1992, с. 99.
15 Великорусские народные песни, изданные А. И. Соболевским, т. 2. СПб. 1897, с. 265.
16 В. И. Даль. Толковый словарь, т. I, с. 493.
17 Народный месяцеслов. Пословицы, поговорки, приметы, присловья о временах года и о погоде. Сост. Г. Д. Рыженков. М. 1991, с. 32.
18 Круглый год. Русский земледельческий календарь. Сост. А. Ф. Некрылова. М. 1989, с. 139.
19 Круглый год, с. 141.
20 В. И. Даль. Толковый словарь, т. 3, с. 546.
21 Круглый год, с. 160.
22 В. И. Даль. Толковый словарь, т. 4, с. 266.
23 Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. Собр. М. Забелиным. М. 1880, с. 41.
24 В. И. Даль. Толковый словарь, т. 4, с. 266.
25 Там же, т. 2, с. 289.
26 Сказания русского народа, собранные И. П. Сахаровым, с. 308.
27 А. Н. Стрижев. Календарь русской природы. М. 1993, с. 43.
28 Преданья старины глубокой. Месяцеслов. Забытые святцы. Сны и сновидения. Ростов-на-Дону. 1994, с. 6.
29 Народный месяцеслов, с. 105, 106, 122.
30 А. С. Пушкин. Полн. собр. соч., т. 6. М. 1937, с. 413.
31 В. И. Даль. Толковый словарь, т. 4, с. 274.
32 Народный месяцеслов, с. 105.
34 В. И. Даль. Толковый словарь, т. I, с. 682, 233.
35 А. Ермолов. Народная сельскохозяйственная мудрость. с. 9.
36 В. И. Даль. Толковый словарь, т. I, с. 232.
38 Народный месяцеслов, с. 74.
39 “Вспомним его отнесенные к октябрю строки: “Лесов таинственная сень /С печальным шумом обнажалась. ” (Л. М. Аринштейн. “Если ехать вам случится” // Временник Пушкинской комиссии, вып. 21. Л. 1987, с. 92).
40 Сказания русского народа, собранные И. П. Сахаровым, с. 108.
41 А. Н. Стрижев. Календарь русской природы, с. 239.
42 Народный месяцеслов, с. 108.
43 Для Пушкина как будто вообще не существует времени вне погоды. В заметке о Байроне, отметив, что Байрон изучал Россию и любил ее, Пушкин замечает в его поэме досадную неточность: “Дон Жуан отправляется в Петербург в кибитке, беспокойной повозке без рессор, по дурной каменистой дороге. Измаил взят был зимою, в жестокий мороз Зимняя кибитка не беспокойна, а зимняя дорога не камениста” (А. С. Пушкин. Полн. собр. соч., т. 11. М. 1949, с. 55).
44 В. И. Даль. Толковый словарь, т. 4, с. 249.
45 Там же, т. 2, с. 89.
46 По поводу этих строк (“В тот год осенняя погода /Стояла долго на дворе. ”) писатель Андрей Битов заметил однажды: Пушкин в своем любимом произведении как бы продлевает свое любимое время года.
47 А. С. Пушкин. Полн. собр. соч., т. 11. М. 1949, с. 46.
48 Знаменательно, что тем критикам, которые не приняли “Онегина”, едва ли не все картины природы показались неудачными либо неуместными в романе. Так, критик журнала “Атеней” (1824, ч. I, № 4), выделив в пушкинском тексте слова “гусей” и “караван”, иронизировал: “Это разве можно сказать о тех гусях, которых привозят зимою в Москву замороженных. Караваном называется обоз, составленный из разных повозок, принадлежащих разным хозяевам”. Ф. В. Булгарин в “Северной пчеле” (1830, № 39) пейзаж из седьмой главы (“Был вечер. Небо меркло. Воды Струились тихо. Жук жужжал”) прокомментировал так: “Вот является новое действующее лицо на сцену: жук! Мы расскажем читателю о его подвигах, когда дочитаемся до этого”.
49 В. И. Даль. Толковый словарь, т. 3, с. 151.
50 В. И. Даль. О повериях, суевериях и предрассудках русского народа. Материалы по русской демонологии. СПб. 1994, с. 94.