Вор с медной мордой что значит
Значение слова «медный»
1. Прил. к медь. Медный слиток. || Содержащий медь. Медный колчедан. Медная руда. || Сделанный из меди. Медные деньги. Медная посуда. || Относящийся к добыче и обработке меди. Медная промышленность.
Источник (печатная версия): Словарь русского языка: В 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований; Под ред. А. П. Евгеньевой. — 4-е изд., стер. — М.: Рус. яз.; Полиграфресурсы, 1999; (электронная версия): Фундаментальная электронная библиотека
Медный — остров в составе Командорских островов.
Медный — посёлок в городском округе «Город Екатеринбург».
Медный — разъезд, в 1939 году преобразованный в город Медногорск.
Медный — разъезд, вошедший в состав села Медное.
Медный — мыс в западной части острова Октябрьской Революции.
Медный — мыс в Татарском проливе.
Медный — полуостров на острове Южный архипелага Новая Земля.
Медный — река в России, приток реки Долбыхэ (бассейн Амура).
МЕ’ДНЫЙ, ая, ое. 1. Сделанный, выработанный из меди. Медная монета. || Содержащий в себе медь. Медная руда. 2. Обрабатывающий
Источник: «Толковый словарь русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова (1935-1940); (электронная версия): Фундаментальная электронная библиотека
ме́дный
1. относящийся к меди, свойственный меди или сделанный из этого металла
2. перен. красновато-жёлтый, по цвету похожий на медь
Фразеологизмы и устойчивые сочетания
Делаем Карту слов лучше вместе
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать Карту слов. Я отлично умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: долить — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Собачье сердце (4 стр.)
Собачье сердце
Чудовищная история
Чем я ему помешал? Чем? Неужели я обожру Совет народного хозяйства, если в помойке пороюсь? Жадная тварь. Вы гляньте когда-нибудь на его рожу: ведь он поперек себя шире. Вор с медной мордой. Ах, люди, люди!
Бок болит нестерпимо, и даль моей карьеры видна мне совершенно отчетливо: завтра появятся язвы и, спрашивается, чем я их буду лечить? Летом можно смотаться в Сокольники, там есть особенная, очень хорошая трава, и кроме того, наешься бесплатно колбасных головок, бумаги жирной набросают граждане, налижешься. А теперь, зимой, куда же пойдешь? Не били вас сапогом? Били. Кирпичом по ребрам получали? Кушано достаточно. Все испытал, с судьбой своей мирюсь и плачу сейчас не только от физической боли и холода, а потому что и дух мой уже угасает. Угасает собачий дух!
Иная машинисточка получает по девятому разряду четыре с половиной червонца, ну, правда, любовник ей фильдеперсовые чулочки подарит. Да ведь сколько за этот фильдеперс ей издевательства надо вынести! Прибежит машинисточка, ведь за четыре с половиной червонца в «Бар» не пойдешь. Ей и на кинематограф не хватает, а кинематограф у женщин единственное утешение в жизни.
Жаль мне ее, жаль! Но самого себя мне еще больше жаль. Не из эгоизма говорю, о нет, а потому что действительно мы в неравных условиях. Ей-то хоть дома тепло, ну а мне, а мне? Куда пойду? Битый, обваренный, оплеванный, куда же я пойду? У-у-у-у…
— Куть, куть, куть! Шарик, а Шарик? Чего ты скулишь, бедняжка? А? Кто тебя обидел. Ух…
— Боже мой. Какая погода… Ух… И живот болит. Это солонина, это солонина! И когда же это все кончится?
Наклонив голову, бросилась барышня в атаку, прорвалась за ворота, и на улице начало ее вертеть, рвать, раскидывать, потом завинтило снежным винтом, и она пропала.
А пес остался в подворотне и, страдая от изуродованного бока, прижался к холодной массивной стене, задохся и твердо решил, что больше отсюда никуда не пойдет, тут и сдохнет в подворотне. Отчаяние повалило его. На душе у него было до того горько и больно, до того одиноко и страшно, что мелкие собачьи слезы, как пупырыши, вылезали из глаз и тут же засыхали. Испорченный бок торчал свалявшимися промерзшими комьями, а между ними глядели красные зловещие пятна от вара. До чего бессмысленны, тупы, жестоки повара.
Господин уверенно пересек в столбе метели улицу и двинулся в подворотню. Да, да, у этого все видно. Этот тухлой солонины лопать не станет, а если где-нибудь ему ее и подадут, поднимет такой скандал, в газете напишет: меня, Филиппа Филипповича обкормили!
Вот он, все ближе, ближе. Этот ест обильно и не ворует, этот не станет пинать ногой, но и сам никого не боится, а не боится потому, что вечно сыт. Он умственного труда господин, с культурной остроконечной бородкой и усами седыми, пушистыми и лихими, как у французских рыцарей, но запах по метели от него летит скверный, больницей. И сигарой.
Какого же лешего, спрашивается, носило его в кооператив Центрохоза? Вот он рядом… Чего ищет. У-у-у-у… Что он мог покупать в дрянном магазинишке, разве ему мало Охотного ряда? Что такое?! Кол-ба-су. Господин, если бы вы видели, из чего эту колбасу делают, вы бы близко не подошли к магазину. Отдайте ее мне!
Пес собрал остаток сил и в безумии пополз из подворотни на тротуар. Вьюга захлопала из ружья над головой, взметнула громадные буквы полотняного плаката «Возможно ли омоложение?».
— Натурально, возможно! Запах омолодил меня, поднял с брюха, жгучими волнами стеснил двое суток пустующий желудок, запах, победивший больницу, райский запах рубленой лошади с чесноком и перцем. Чувствую, знаю, в правом кармане шубы у него колбаса. Он надо мной. О, мой властитель! Глянь на меня, я умираю! Рабская наша душа, подлая доля!
Пес пополз, как змея, на брюхе, обливаясь слезами.
Загадочный господин наклонился ко псу, сверкнул золотыми ободками глаз и вытащил из правого кармана белый продолговатый сверток. Не снимая коричневых перчаток, размотал бумагу, которой тотчас овладела метель, и отломил кусок колбасы, называемой «Особенная краковская». И псу этот кусок! О, бескорыстная личность. У-у-у.
— Опять Шарик. Окрестили! Да называйте, как хотите. За такой исключительный ваш поступок…
Пес мгновенно оборвал кожуру, с всхлипыванием вгрызся в краковскую и сожрал ее в два счета. При этом подавился колбасой и снегом до слез, потому что от жадности едва не заглотал веревочку. Еще, еще! Лижу вам руку. Целую штаны, мой благодетель!
— Будет пока что…- Господин говорил отрывисто, точно командовал. Он наклонился к Шарику, пытливо глянул ему в глаза и неожиданно провел рукой в перчатке интимно и ласково по Шарикову животу.
Читать “Собачье сердце”
Собачье сердце
Глава 1
У-у-у-у-у-гу-гуг-гуу! О, гляньте на меня, я погибаю. Вьюга в подворотне ревёт мне отходную, и я вою с ней. Пропал я, пропал. Негодяй в грязном колпаке — повар столовой нормального питания служащих центрального совета народного хозяйства — плеснул кипятком и обварил мне левый бок.
Какая гадина, а ещё пролетарий. Господи, боже мой — как больно! До костей проело кипяточком. Я теперь вою, вою, да разве воем поможешь.
Бок болит нестерпимо, и даль моей карьеры видна мне совершенно отчётливо: завтра появятся язвы и, спрашивается, чем я их буду лечить?
Летом можно смотаться в Сокольники, там есть особенная, очень хорошая трава, а кроме того, нажрёшься бесплатно колбасных головок, бумаги жирной набросают граждане, налижешься. И если бы не грымза какая-то, что поёт на лугу при луне — «Милая Аида» — так, что сердце падает, было бы отлично. А теперь куда пойдёшь? Не били вас сапогом? Били. Кирпичом по рёбрам получали? Кушано достаточно. Всё испытал, с судьбой своей мирюсь и, если плачу сейчас, то только от физической боли и холода, потому что дух мой ещё не угас… Живуч собачий дух.
Но вот тело моё изломанное, битое, надругались над ним люди достаточно. Ведь главное что — как врезал он кипяточком, под шерсть проело, и защиты, стало быть, для левого бока нет никакой. Я очень легко могу получить воспаление лёгких, а, получив его, я, граждане, подохну с голоду. С воспалением лёгких полагается лежать на парадном ходе под лестницей, а кто же вместо меня, лежащего холостого пса, будет бегать по сорным ящикам в поисках питания? Прохватит лёгкое, поползу я на животе, ослабею, и любой спец пришибёт меня палкой насмерть. И дворники с бляхами ухватят меня за ноги и выкинут на телегу…
Дворники из всех пролетариев — самая гнусная мразь. Человечьи очистки — самая низшая категория. Повар попадается разный. Например — покойный Влас с Пречистенки. Скольким он жизнь спас. Потому что самое главное во время болезни перехватить кус. И вот, бывало, говорят старые псы, махнёт Влас кость, а на ней с осьмушку мяса. Царство ему небесное за то, что был настоящая личность, барский повар графов Толстых, а не из Совета Нормального питания. Что они там вытворяют в Нормальном питании — уму собачьему непостижимо. Ведь они же, мерзавцы, из вонючей солонины щи варят, а те, бедняги, ничего и не знают. Бегут, жрут, лакают.
Иная машинисточка получает по IX разряду четыре с половиной червонца, ну, правда, любовник ей фильдеперсовые чулочки подарит. Да ведь сколько за этот фильдеперс ей издевательств надо вынести. Ведь он её не каким-нибудь обыкновенным способом, а подвергает французской любви. С… эти французы, между нами говоря. Хоть и лопают богато, и всё с красным вином. Да…
Прибежит машинисточка, ведь за 4,5 червонца в бар не пойдёшь. Ей и на кинематограф не хватает, а кинематограф у женщины единственное утешение в жизни. Дрожит, морщится, а лопает… Подумать только: 40 копеек из двух блюд, а они оба эти блюда и пятиалтынного не стоят, потому что остальные 25 копеек завхоз уворовал. А ей разве такой стол нужен? У неё и верхушка правого лёгкого не в порядке и женская болезнь на французской почве, на службе с неё вычли, тухлятиной в столовой накормили, вот она, вот она…
Бежит в подворотню в любовниковых чулках. Ноги холодные, в живот дует, потому что шерсть на ней вроде моей, а штаны она носит холодные, одна кружевная видимость. Рвань для любовника. Надень-ка она фланелевые, попробуй, он и заорёт: до чего ты неизящна! Надоела мне моя Матрёна, намучился я с фланелевыми штанами, теперь пришло моё времечко. Я теперь председатель, и сколько ни накраду — всё на женское тело, на раковые шейки, на абрау-дюрсо. Потому что наголодался я в молодости достаточно, будет с меня, а загробной жизни не существует.
Жаль мне её, жаль! Но самого себя мне ещё больше жаль. Не из эгоизма говорю, о нет, а потому что мы действительно не в равных условиях. Ей-то хоть дома тепло, ну а мне, а мне… Куда пойду? У-у-у-у-у.
— Куть, куть, куть! Шарик, а шарик… Чего ты скулишь, бедняжка? Кто тебя обидел? Ух…
Боже мой… Какая погода… Ух… И живот болит. Это солонина! И когда же это всё кончится?
Наклонив голову, бросилась барышня в атаку, прорвалась в ворота, и на улице начало её вертеть, вертеть, раскидывать, потом завинтило снежным винтом, и она пропала.
А пёс остался в подворотне и, страдая от изуродованного бока, прижался к холодной стене, задохся и твёрдо решил, что больше отсюда никуда не пойдёт, тут и сдохнет в подворотне. Отчаяние повалило его. На душе у него было до того больно и горько, до того одиноко и страшно, что мелкие собачьи слёзы, как пупырыши, вылезали из глаз и тут же засыхали.
Испорченный бок торчал свалявшимися промёрзшими комьями, а между ними глядели красные зловещие пятна обвара. До чего бессмысленны, тупы, жестоки повара. — «Шарик» она назвала его… Какой он к чёрту «Шарик»? Шарик — это значит круглый, упитанный, глупый, овсянку жрёт, сын знатных родителей, а он лохматый, долговязый и рваный, шляйка поджарая, бездомный пёс. Впрочем, спасибо на добром слове.
Дверь через улицу в ярко освещённом магазине хлопнула и из неё показался гражданин. Именно гражданин, а не товарищ, и даже — вернее всего, — господин. Ближе — яснее — господин. А вы думаете, я сужу по пальто? Вздор. Пальто теперь очень многие и из пролетариев носят. Правда, воротники не такие, об этом и говорить нечего, но всё же издали можно спутать. А вот по глазам — тут уж и вблизи и издали не спутаешь.
Обещанный сюрприз от Булгакова
Кому из нас не известно содержание повести Михаила Афанасьевича Булгакова «Собачье сердце»? Трудно найти такого. Большинство, если не прочло повесть, то общий сюжет знает наверняка, хотя бы по одноименному фильму режиссера Владимира Бортко. Но все ли правильно поняли замысел Булгакова? Для основной массы читателей ответ и на этот вопрос не вызывает сложностей. Не пересказывая содержания повести можно сказать двумя словами, в результате эксперимента над «милейшим» псом Шариком, появляется новое существо Полиграф Полиграфович Шариков, прохвост, хам и свинья. И читателю ясно дают понять, негативные качества, это дурная наследственность, доставшаяся от Клима Чугунова. Приведенное мнение высказано профессором Филиппом Филипповичем Преображенским, проводившим эксперимент. Но единственная ли эта точка зрения? Нет, ассистент профессора Иван Арнольдович Барменталь сначала считал иначе. А какова правильная версия? Если смотреть фильм или прочитать произведение, может возникнуть мысль что профессор прав. Некоторые исследователи, полагаясь только на слова ученого, кстати, слабо подкрепленные, делают далеко идущие выводы. Абсолютно игнорируя содержание книги, а оно очень интересно. Высказываются различные толкования, иногда самые противоречивые. Но во всех толкованиях неизменно одно, виноват вор и пьяница Клим Чугунов. Основная порочность подобной логики в отождествлении Чугунова с Шариковым. Вот эти далеко идущие и не чем не подкрепленные выводы и являются самыми опасными, они не просто вводят в заблуждения, но и оглупляют и ломают логику. А потом, на этом посыле, начинаются толкования, да такие, что и Булгаков, наверное, очень удивился. Писатель, конечно, предполагал, что найдутся люди желающие заглянуть в скрытую, потаенную часть произведения. Изучая труды современных исследователей повести, то и дело натыкаешься на ненаучность методов и, самое печальное, игнорирование самого текста. Об этом ли писал Булгаков? Бытующие выводы можно сделать лишь при невнимательном чтении и то предвзято. Согласитесь, для нас главное, как думал сам Булгаков. Что он пытался нам сказать? Как считал сам Михаил Афанасьевич и будет его мнением, какое оно там ни было. К счастью Булгаков оставил комментарий к некоторым произведениям, но об этом позже.
Первым «комментатором» «Собачьего сердца» оказался агент ГПУ, присутствовавший при чтении Булгаковым «Собачьего сердца» и написавший пространный донос. Кстати, довольно точно изложил содержание, правда, снабдил свой «труд» пояснениями в духе того времени. Мы, в своем понимании повести, не далеко ушли от изложения того агента. Просто замеченную еще тогда критику коммунистического строя, современный читатель, теперь ставит в заслугу автору. В результате толкования наших современников также далеки от авторского замысла. Можно закрыть на это глаза и вопреки всему принять устоявшуюся точку зрения, если бы не один факт: «Собачье сердце», как и ряд других булгаковских произведений, изучают в средней школе. Как можно воспитывать у детей патриотизм и уважение к собственной культуре, логику и правильное понимание литературы, когда это понимание противоречит здравому смыслу и совпадает с мнением продажного и полуграмотного агента ГПУ. В конце концов, нельзя приписывать Булгакову не произнесенные им слова, и чуждые ему мысли.
Приведу типичную цитату, характеризующую одного из персонажей повести и взятую мной из интернета: «Имя Шарикова стало нарицательным: так уничижительно называют наглого малообразованного и абсолютно некомпетентного человека из низов общества, в силу разных причин оказавшегося во властных структурах». Одно радует, это единодушие, с каким осужден Полиграф Полиграфович Шариков. Уже люди конца двадцатого, начала двадцать первого веков, всех возрастов и национальностей, как один, высказали свое мнение. И с этим приходится считаться. В сотнях книг, тысячах статей и миллионах детских сочинений однозначно звучит простая истина, если пришел в гости в чужую квартиру, веди себя в ней как принято хозяевами, а не так как ты привык вести себя на помойке.
Я упомянул, что писатель сам оставил комментарии к «Собачьему сердцу», нам только нужно суметь их прочитать. Как не странно прозвучит, но комментарии скрыты в закатном романе «Мастер и Маргарита» и ряде других произведений Михаила Афанасьевича. Берусь даже утверждать что именно «Собачье сердце» и «Белая гвардия» явились тем фундаментом, на котором базируется последующее творчество Булгакова. Без этого «ключа» просто бесполезно даже пытаться расшифровывать работы писателя. Ниже я приведу всего несколько примеров такой дешифрации, в результате, как из черно-белых фотопластинок Прокудина-Горского появляется переливающаяся цветами картина, с названием – творчество великого русского писателя Михаила Афанасьевича Булгакова.
Забегая вперед скажу, что под Шариком писатель имел вполне конкретную историческую личность. Мало того, Булгаков в сюжет вплел и полный его психологический портрет, описание внешности, имя и фамилию. Что б читатель не перепутал. Героев повести давно ассоциируют с реальными персонажами того времени и делают это самым произвольным образом. В случае одного персонажа пускаются в длинные логические построения, а для другого делают выводы лишь на внешнем виде. Несомненно одно, главным персонажем является собака Шарик, а затем его продолжение – Шариков. Что поделаешь, Швондер и Шариков стали именами нарицательными, с легкой руки «интерпретаторов», я не буду отступать от традиции, и тоже буду применять эти выражения, с учетом мнения Булгакова, конечно. Им теперь вместе шагать, хоть один у другого семь рублей спер, вспомнят одного, непременно помянут и второго.
Итак, отнесемся к повести как к научному, медицинскому документу. Больше чем одна треть книги описана со слов пса Шарика. Затем приведен дневник доктора Ивана Арнольдовича Борменталя, ассистента профессора, где показана революционная перестройка организма животного. Дневник продолжается до середины произведения и полностью посвящен, по сути, Шарику. С середины произведения повествование переходит к третьему лицу, показывающее события со стороны, но само в повествовании не участвующее. Именно с середины повести появляется Полиграф Полиграфович Шариков, сначала без имени, а затем нареченный. В конце несколько абзацев повествование снова идет от лица Шарика.
Не менее интересно место действие и эволюция главного героя. Вначале описан «нищий бродячий пес» прозябающий на улице, его жизнь, мысли, мечты. Второе место действие роскошная квартира профессора Преображенского. Ситуация меняется, и в новых условиях мы снова созерцаем внутренний мир этой собаки. Причем это тот же неизменный Шарик, операция еще не проведена. Со стороны, во второй части повести, мы можем наблюдать лишь действия тандема Шарик – Клим Чугунов. О чем созданное существо думает нам неизвестно. И в конце произведения, снова видны мысли пса Шарика и его выводы из пережитого.
Как я писал, кажется, смысл повести ясен, на ее страницах «милейший пес» превращается «в такую мразь, что волосы дыбом встают», и все это благодаря «дурной наследственности» доставшийся от Клима Чугунова и обработки Швондером. Так считает «мировой светило» – профессор Преображенский, так вынужден считать и читатель, доверяя авторитету Филиппа Филипповича. Но все ли так просто? Может быть, Шарик не такой уж «милый пес» и Швондерова работа не так влиятельна? А гипофиз и семенные железы Клима Чугунова вообще не воздействуют на становление личности Шарикова. В конце концов, все факторы, повлиявшие на характер Полиграфа Полиграфовича, можно разделить на унаследованные и привнесённые. К первой группе можно отнести внутренние и внешние черты, доставшиеся от Шарика и Клима. Пусть даже если и указанные персонажи приобрели их в ходе своей прошлой жизни, обучаясь, но, за порогом квартиры Преображенского. Ведь не всем новорожденным щенкам уготована доля питаться на помойке, этому учит жизнь. В свою очередь, не каждый Клим Чугункин с рождения начинает виртуозно играть на балалайки и пить водку, этому тоже кто-то учил. Нужно выяснить эти «врожденные» черты характера, поведения и внешности. Это, наверное, самое главное, для понимания замысла автора, понять, что в Шарикове от Клима а что от Шарика. Ко второй группе необходимо отнести черты, появившиеся у Шарикова в процессе жизни у профессора в доме. И не следует думать, что это лишь влияние Швондера. Сам Филипп Филиппович, на пару с Борменталем, постоянно пытаются привить подопечному полезные навыки, иногда успешно, а иногда и нет. Хотя, они иногда обучают на собственном примере, дают уроки, не осознавая этого. Например, не Швондер же обучил Шарикова курить, на страницах повести нет ни одного эпизода показывающего, что председатель домкома подвержен этой пагубной привычке. Но и в истории болезни Чугунова тоже нет записи, что он курильщик, несмотря на важность этого, с медицинской точки зрения. Как ни странно, в данном исследовании, вне зависимости от желания автора, происходит некоторая реабилитация Швондера, как конкретного персонажа.
Итак, при всей кажущейся очевидности следует разобраться в путях формирования этого «исключительного прохвоста» Шарикова. Воспользуемся лишь материалом, который дал сам писатель, а он обширный, уникальный и самодостаточный. Для подтверждения своих слов я буду приводить цитаты, причем в некоторых случаях они будут приводиться несколько раз в процессе доказательства. Неоднократное приведение одних и тех же цитат применено из-за многогранности каждого слова, предложения, эпизода, сцены. Сделано это и потому, чтобы читателю не пришлось каждый раз заглядывать в текст повести, перепроверяя доводы. Подозреваю, и в этом случае, вам захочется, все же, убедиться правильно ли я цитирую. Ну что ж, будет повод еще раз перечитать «Собачье сердце».
Я писал, что начало произведения ведется от лица собаки, сначала даже безымянной. На основании этой части можно вполне узнать, чем жила псина, каковы ее мысли и мечты. Воспользуемся дневником Борменталя, и дадим внешний вид безымянного пса, будущего Шарика:
«…собака приблизительно двух лет от роду. Самец. Порода дворняжка. Кличка – Шарик. Шерсть жидкая, кустами, буроватая, с подпалинами. Хвост цвета топленого молока». Таким выглядит Шарик перед самой операцией после недельного пребывания у профессора. Нужно отметить, что сначала повести у собаки вид паршивый, по словам горничной, а по совместительству медсестры и санитарки Зины. На боку у него ожег и облезлая шерсть, весь он какой-то истасканный и рваный. «Испорченный бок торчал свалявшимися промерзшими комьями, а между ними глядели красные зловещие пятна обвара».
Дальше больше, раскрываются новые грани, одна из них способность разумного песика оценивать человека не только по одежде, но и по поведению, манере держаться, по взгляду. Увидев Филиппа Филипповича, собака сразу складывает о нем правильное представление: «…показался гражданин. Именно гражданин, а не товарищ, и даже – вернее всего, – господин. Ближе – яснее – господин». Начинаем приглядываться к политической грамотности Шарика. Он знает, что все люди «граждане», а некоторые из них «товарищи», последние кардинально отличаются от «господ». «А вы думаете, я сужу по пальто? Вздор. Пальто теперь очень многие и из пролетариев носят. Правда, воротники не такие, об этом и говорить нечего, но все же издали можно спутать. А вот по глазам – тут уж и вблизи и издали не спутаешь. О, глаза значительная вещь. Вроде барометра. Все видно у кого великая сушь в душе, кто ни за что, ни про что может ткнуть носком сапога в ребра, а кто сам всякого боится».
Видно, что собака знает, что раньше носили господа, а что пролетарии. Теперь и пролетарии носят пальто, правда «воротники не такие», но, самое главное глаза, их псина и издали не спутает. Барометр… Основной вывод из приведенного текста пес по глазам определяет: «у кого великая сушь в душе». Забежим немного вперед и скажем что псу примерно два с половиной года, а на дворе конец двадцать четвертого. Господа исчезли в 17-м году, за три с половиной года до рождения Шарика. Откуда пес знает, что носили раньше господа и пролетарии?
«Да, да, у этого все видно. Этот тухлой солонины лопать не станет, а если где-нибудь ему ее и подадут, поднимет такой скандал, в газеты напишет: меня, Филиппа Филипповича, обкормили».
«Этот ест обильно и не ворует, этот не станет пинать ногой, но и сам никого не боится, а не боится потому, что вечно сыт. Он умственного труда господин, с французской остроконечной бородкой и усами седыми, пушистыми и лихими, как у французских рыцарей, но запах по метели от него летит скверный, больницей. И сигарой».
Посмотрите, как широк кругозор животного, он знает, не хуже цирюльника, фасоны бородок и усов, имеет представления о газетах и что в них пишут. Еще раз убеждаемся, что он знает: где что продают, где берут товар господа, что едят французы: «…французы, между нами говоря. Хоть и лопают богато, и все с красным вином». В приведенной фразе, при невнимательном прочтении, можно понять, что борбосику нравиться обильность и богатство с каким едят французы, но не нравиться, что это приходится делать с вином. Для собаки ничего удивительного, вино они не любят. На самом деле эта незавершенная фраза, хотя и без многоточия, к вину отношения пса там невидно. Давайте сразу выясним отношение пса к алкоголю, как не прозвучит это странно. Приведем цитату: «Если темные бутылки с плохой жидкостью. Ве-и-ви-на-а-вина. ». Казалось бы, вино Шарик называет «плохой жидкостью» и все понятно. Но темные бутылки пес видит в гастрономе «Елисеевы братья бывшие» и можно предположить, что Шарик видал вина и получше. Впоследствии выясняется, вина в Советской России и правда «плоховатые»: «Сен-Жюльен – приличное вино, – сквозь сон слышал пес, – но только ведь теперь же его нету». Второй вопросик для борбосика: Где пес насмотрелся, что едят французы, в советской России не было Французского автономного округа?
«Какого же лешего, спрашивается, носило его в кооператив Центрохоза? Что он мог покупать в дрянном магазинишке, разве ему мало Охотного ряда?», или «Елисеевы братья бывшие». Опять подтверждаются наши сомнения, что этой собаке в двадцать шестом году исполнилось немногим больше двух лет. Затем фраза, убеждающая нас в жизненной опытности пса, если не в знании человеческой психологии:
«Но ведь вы ни за что не дадите. Ох, знаю я очень хорошо богатых людей!». Вот какие мысли, оказывается, приходят в головы собак, когда они просят у людей кусок колбасы. О многом говорят мысли пса и о социальных взаимоотношениях того времени. Вот каким он видит жизненное кредо советского функционера: «Я теперь председатель, и сколько ни накраду – все на женское тело, на Раковые шейки, на Абрау-Дюрсо. Потому что наголодался я в молодости достаточно, будет с меня, а загробной жизни не существует».
Далее психоанализ продолжается: «А вы сегодня завтракали, вы, величина мирового значения, благодаря мужским половым железам».
Снова неожиданность, оказывается, барбос знает не только имя и отчество господина в шубе, но и род деятельности, и некоторые интимные подробности (шутка).
Поражает ювелирная и портняжная точность, с какой определен, уже в квартире профессора, «черный костюм английского сукна», и на животе у него «радостно и неярко сверкающая золотая цепь».
Вы, наверное, убедились, что будущий Шарик и без Швондера мог прекрасно определить кто такие пролетарии, а почему Елисеевы бывшие. Напоследок темы, еще цитату, чтобы не создалось впечатление, что собачка применяла слова не обдумано, случайным образом:
««Неужто пролетарий»? Подумал Шарик с удивлением. «Быть этого не может». Он поднял нос кверху, еще раз обнюхал шубу и уверенно подумал:
Нет, здесь пролетарием не пахнет».
Кстати, вполне человеческая фраза: «…здесь пролетарием не пахнет». Наверное, эту фразу не раз говорили революционные борцы, прежде чем вести «контру» в ЧК или к стенке. Как мы убедились от гражданина в шубе: «…запах по метели от него летит скверный, больницей». Вспоминается знаменитое стихотворение Джанни Родари «Чем пахнут ремесла?» Помните фразу оттуда: «Только безделье не пахнет ничем». Так вот, на всем протяжении своей собачьей жизни пес будет давать комментарии запахов. Но ни разу он не помыслит как пах он и его помойка, и как пах Швондер с товарищами. Ниже мы еще рассмотрим отношение нашего героя к пролетариату и трудящимся. А пока заметим, что знакомые псы рассказывали ему о «барском поваре графов Толстых» Власе, бросившего собачей братии кость, на которой оставалось еще «с осьмушку мяса». Псы за это Власа часто с благодарностью вспоминали. Даже о Толстом псинка слышала, но опять лишь однобоко.
Далее разберем поразительную способность, отсутствующую у обычных кобелей, бегающих по подворотням и машущих хвостами во все стороны. Я говорю о странном интересе собачки к женщинам и ее осведомленности. Так, например, он точно знает: «…а кинематограф у женщины единственное утешение в жизни». Кино важное искусство, конечно, но не плохо еще и книжки читать.
«А ей разве такой стол нужен? У нее… и женская болезнь на французской почве, на службе с нее вычли, тухлятиной в столовой накормили, вот она, вот она. Бежит в подворотню в любовниковых чулках. Ноги холодные, в живот дует, потому что шерсть на ней вроде моей, а штаны она носит холодные, одна кружевная видимость. Рвань для любовника. Надень-ка она фланелевые, попробуй, он и заорет: до чего ты неизящна! Надоела мне моя Матрена, намучился я с фланелевыми штанами, теперь пришло мое времечко.
Меня возмущают развязные рассуждения зарвавшегося пса, как можно сравнивать человека с животным. Собака явно преуменьшает теплозащитные свойства своей собачьей шубы, уподобляя ее волосяному покрову девушки.
Ведьма сухая метель загремела воротами и помелом съездила по уху барышню. Юбчонку взбила до колен, обнажила кремовые чулочки и узкую полосочку плохо стиранного кружевного бельишка».
Тут, конечно, явное предостережение дамам, гуляющим с собачками, или пытающимся их погладить. Не делайте этого, особенно с псинками маленького размера. Заглянут под юбку, а потом все окрестные псы будут знать, какого цвета у вас белье. Больше всего в данном вопросе поражает, что собака знала что такое «…подвергает французской любви», и сопутствующие подробности.
Неудивительно, что на пороге новой жизни, теперь уже нареченный Шариком, не утратил свой своеобразный интерес к женскому полу: «…молодая красивая женщина в белом фартучке и кружевной наколке предстала перед псом и его господином… юбка женщины запахла, как ландыш». Даже в женской красоте собака разбиралась.
Как говорилось, первая треть книги ведется от лица собаки, но, тем не менее, вмещает всего около двух часов. В полдень безымянную собаку повар обварил кипятком. Может быть случайно. Но все ровно собака люто его ненавидит:
«Жадная тварь! Вы гляньте когда-нибудь на его рожу: ведь он поперек себя шире. Вор с медной мордой. Ах, люди, люди».
А само действие начинается примерно в «четыре пополудня» когда уже стемнело.
«Негодяй в грязном колпаке – повар столовой нормального питания служащих центрального совета народного хозяйства – плеснул кипятком и обварил мне левый бок. Какая гадина, а еще пролетарий».
Ненависть в словах можно понять, тем самым повар обрек пса на верную гибель. Ведь теперь он не сможет добывать еду и умрет. Такое решение о своей «дальнейшей карьере» принял сам пес, доведенный собой до психоза. То, что на собаках все хорошо заживает, псинка к себе, почему-то, не относит.
«И дворники с бляхами ухватят меня за ноги и выкинут на телегу. Дворники из всех пролетариев – самая гнусная мразь. Человечьи очистки самая низшая категория. Повар попадается разный. Например – покойный Влас с Пречистенки. Скольким он жизнь спас. Потому что самое главное во время болезни перехватить кус…».
Но что это?! Пес ненависть к поварам переключил на дворников. И это именно ненависть. Слова, которыми характеризуются дворники, не дают сомневаться в этом. И тут можно оправдать псину, он голодный, на пороге смерти, и не кому нет до этого дела, ни кто не хочет понять.
Но, вот пришло спасенье в виде господина в шубе и куска «Особой краковской». Все, жизнь спасена, ведь «…главное во время болезни перехватить кус». Мало того, хозяин манит Шарика следующей порцией, и лохматый понимает, что скорей всего она его. Вспомним, как ошпаренный воодушевился лишь почувствовав запах колбасы:
«Запах омолодил меня, поднял с брюха, жгучими волнами стеснил двое суток пустующий желудок, запах, победивший больницу».
Мало того, Шарик видит, что его ведут в дом, и тут:
«Какой-то сволочной, под сибирского деланный кот-бродяга вынырнул из-за водосточной трубы и, несмотря на вьюгу, учуял Краковскую. Шарик света не взвидел при мысли, что богатый чудак, подбирающий раненых псов в подворотне, чего доброго и этого вора прихватит с собой, и придется делиться Моссельпромовским изделием. Поэтому на кота он так лязгнул зубами, что тот с шипением, похожим на шипение дырявого шланга, забрался по трубе до второго этажа. – Ф-р-р-р. Га..У! Вон! Не напасешься Моссельпрома на всякую рвань, шляющуюся по Пречистенке».
Сторонний наблюдатель, не знающий собачьего языка, тут бы и подумал об извечной нелюбви собак и котов. Но мы-то с вами знаем, что «все поделить» у Шарика на всякую рвань не распространялось. Поделить колбасу гражданина, между гражданином в шубе и Шариком, одно, а туже колбасу между гражданином и другим несчастным совсем другое. У собаки и в мыслях нет, что он облаял кота только за то, что он кот. Кстати тут раскрывается смысл слова поделить, как это видит Шарик. Сначала профессор делит колбасу пополам и одну часть отдает собаке. Затем, профессорскую долю тот еще раз делит пополам, и так далее. В результате весь кус достается собачонке. А теперь наблюдайте за мыслью, по утверждению собаки, летом, когда жизнь полегче: «…бумаги жирной набросают граждане, налижешься». А зимой, когда вопрос стоит о жизни и смерти пса: «Загадочный господин… (…) Не снимая коричневых перчаток, размотал бумагу, которой тотчас же овладела метель». Обратили внимание, голодный пес не бросается, весело повизгивая и размахивая хвостом, вслед за своей законной добычей жирной бумагой, а стоит и чего-то ждет. Да «идиотская бумага» собаки не к чему, ему колбасу подавай. Вам еще жалко псинку? Умеет собачка жалость вызывать. Возникают подозрения, что слова пса о себе расходятся с выводами от наблюдения за ним.
Дальше у пса включилась жадность, он, одержимый духом колбасы, все дальше заходил за господином. Надо же, нами найдена та наживка, на которую можно ловить подобную публику, рассудительность разом отключается. Но, не все так просто. Казалось бы, верх собачьего безумия следовать за Профессором:
«…провел рукой в перчатке интимно и ласково по Шарикову животу». Тут бы «говорящей собачке» следовало испугаться, мало ли зачем мужик в шубе проводит «интимно и ласково» по собачьему животу. Мы с вами знаем, что профессору нужен кобель, как обладатель семенных желез. Вот он и проверял. Видимо мужской труп тогда для пересадки найти было легче.
Песик же лишь игриво мечтал: «За вами идти? Да на край света. Пинайте меня вашими фетровыми ботиками, я слова не вымолвлю».
Или другая опасность подстерегающая псов. Почему-то Шарик даже в мыслях не допускает, что приведен он на квартиру для плохого. Он видевший от людей столько зла, такой знающий и умный, казалось, абсолютно ушел в мир фантазий. При удивительных для собаки знаниях он не рассматривает себя, например, как гастрономическую ценность. Кто знает, может быть, Филип Филиппович, или кто-то из окружения профессора, приверженцы китайской или корейской кухни. Или, вдруг, профессор варил из откормленных собак лечебную мазь или хотел проверить волшебный рецепт из старинного фолианта. Создалось впечатление, что вся рассудительность ошпаренного пса постепенно испарилась. Странно, что в голодающем городе, где умерших своей смертью лошадок кушают, так много бродячих собак, целых сорок тысяч. При том, что там нет-нет да наркоман из Китая пробредет, тоже голодный, что самое удивительное, казалось бы: «…на, получай Шарикова и ешь его с кашей». Ан, нет.
Булгаков пишет: «…от жадности едва не заглотал веревочку». Но одновременно, Михаил Афанасьевич вполне ясно дает понять, что собака видела людей по глазам. Она снимала психологическую характеристику лучше любого психолога или детектора лжи полиграфа (надо же, какое совпадение). Приведу, еще раз, цитату: «Все видно у кого великая сушь в душе, кто ни за что, ни про что может ткнуть носком сапога в ребра, а кто сам всякого боится».
«…этот не станет пинать ногой, но и сам никого не боится, а не боится потому, что вечно сыт. Он умственного труда господин»
Снова обращаю ваше внимание, Шарик определял людей не по запаху, а по глазам. Рассуждения вполне грамотные. Хотя пес, видимо, не знал про академика Павлова и его собачек. Знания у ошпаренного слишком однобокие.
Дальше пес увидел следующий объект для ненависти: «Тут швейцар. А уж хуже этого ничего на свете нет. Во много раз опаснее дворника. Совершенно ненавистная порода. Гаже котов. Живодер в позументе». И снова слепая, омерзительная, огромная, переходящая все границы ненависть. Что характерно, по мере удовлетворения голода, и ненависть к каждому встречному движется по нарастающей. Опять промелькнувшая фраза, запомним ее, оказывается, некоторых людей Шарик ненавидит больше чем котов.
«Вот это – личность. Боже мой, на кого же ты нанесла меня, собачья моя доля! Что это за такое лицо, которое может псов с улицы мимо швейцаров вводить в дом жилищного товарищества?
Посмотрите, этот подлец – ни звука, ни движения! Правда, в глазах у него пасмурно, но, в общем, он равнодушен под околышем с золотыми галунами. Словно так и полагается. Уважает, господа, до чего уважает! Ну-с, а я с ним и за ним. Что, тронул? Выкуси. Вот бы тяпнуть за пролетарскую мозолистую ногу. За все издевательства вашего брата. Щеткой сколько раз морду уродовал мне, а?».
Снова сеанс удивительного психоанализа. Все, Шарик нашел своего господа, властелина, хозяина. И тут открываются черты, не знакомые нам в псе прежде. Он, оказывается, хочет «тяпнуть за пролетарскую мозолистую ногу». Мало того, у него есть на это обоснование:
«…а кто сам всякого боится. Вот последнего холуя именно и приятно бывает тяпнуть за лодыжку. Боишься – получай.
Раз боишься – значит стоишь. Р-р-р. Гау-гау. »
Вот он внутренний мир, жизненное кредо «добрейшего пса», цапнуть слабого. «Боишься – получай». Обратите внимание, в течение нескольких минут, каждый встречный люто ненавидим псиной. Причем, из-за действий одного швейцара он ненавидит всю их породу, националист: «Совершенно ненавистная порода. Гаже котов. Живодер в позументе». И его «добро» лишь отсутствие черной злобы к людям, от которых можно что-то получить как от графского повара. О многом говорит набор слов, которыми Шарик характеризует людей: «грымза», «подлец», «холуй», «мразь», «человечьи очистки», «самая низшая категория», «негодяй», «гадина», «жадная тварь», «мерзавцы», они «бессмысленны», «тупы». И вместо лиц у людей «рожи», «гнусные рожы», «морды» и они не едят а «жрут», «лакают», «лопают».
Филипп Филиппович сразу же возведен в ранг божества, лишь ошпаренный увидел действия швейцара. Заметили слово «холуй», по отношению к трудящемуся швейцару. И одновременно, какое омерзительное раболепие перед только что найденным «богом» показывает псина:
«Руки ему лизать, больше ничего не остается».
«Еще, еще лижу вам руку. Целую штаны, мой благодетель!»
«За вами идти? Да на край света. Пинайте меня вашими фетровыми ботиками, я слова не вымолвлю».
О, мой властитель! Глянь на меня. Я умираю. Рабская наша душа, подлая доля!
Трудно понять, он по собачье пресмыкается или по человечески. «Слово не вымолвлю», совсем «по-человечески» звучит, собака так не пролаяла бы и не подумала. Она подумала бы по-другому. Обратите внимание, что Шарик хорошо знает швейцара, видимо, неоднократно пытался прорваться в парадную. Но зачем? Там ничего съестного нет. Даже галош, тростей и шуб уже нет. До марта семнадцатого присутствовали, а теперь нет. Но пес ведь тогда не жил, хотя вкус галош знает. Загадка…
«Эх, чудак. Подманивает меня. Не беспокойтесь! Я и сам никуда не уйду. За вами буду двигаться куда ни прикажете».
«Иду-с, поспеваю. Бок, изволите ли видеть, дает себя знать. Разрешите лизнуть сапожок».
Теперь рассмотрим следующий «талант» Шарика:
«Бок болел нестерпимо, но Шарик временами забывал о нем, поглощенный одной мыслью – как бы не утерять в сутолоке чудесного видения в шубе и чем-нибудь выразить ему любовь и преданность. И раз семь на протяжении Пречистенки до Обухова переулка он ее выразил. Поцеловал в ботик у Мертвого переулка, расчищая дорогу, диким воем так напугал какую-то даму, что она села на тумбу, раза два подвыл, чтобы поддержать жалость к себе».
«Господин оценил преданность и у самой пожарной команды… (…) …наградил пса вторым куском поменьше, золотников на пять».
Взгляните, псинка, подобно цирковому пуделю устраивает целый спектакль. Собака, в короткий срок, чтобы показать преданность играет действо, вылизывает руки, целует ботики, расчищая дорогу, дико воет и подвывает, чтобы «поддержать жалость к себе». Делается это не из преданности и благодарности, а чтобы показать преданность и благодарность. Согласитесь, это разные вещи. Да и о какой преданности можно говорить после пятиминутного знакомства. Теперь о благодарности, вот фраза, родившаяся в голове Шарика когда его еще не угостили но он уже почувствовал колбасу: «Видно, помирать-то еще рано, а отчаяние – и подлинно грех. Руки ему лизать, больше ничего не остается». Пес еще не знает, угостят ли, но он воспрял духом, как будто знает, что нужно делать в подобных ситуациях. Наличие колбасы у Преображенского вынуждает Шарика лизать профессору руки. Кроме «руки лизать» у подобной публики есть много приемов для тех с кого можно что-либо «поиметь». Например, «давить на жалость», «опоить», «отравить», «запугать», «подкупить», «оболгать», «фокус показать», им лишь кошелек «засвети» когда замызганный журнальчик покупать будешь, потом не отстанут.
После того как Шарик переступил порог дома Преображенского мы узнаем еще одну подробность о собаке. Подробность, которая, знай профессор раньше, была способна изменить всю эту историю. Дело в том, что пес знал человеческий язык:
«Какой же негодяй тебя обварил? А? Да стой ты смирно.
Повар, каторжник повар! – Жалобными глазами молвил пес и слегка подвыл».
Все приведенное конечно фантастично, но все же можно, с известными допущениями, спроецировать на животный мир, если бы не еще одна способность будущего Шарика, уменье читать.
Предоставим слово Михаилу Булгакову:
«Шарик начал учиться по цветам. Лишь только исполнилось ему четыре месяца, по всей Москве развесили зелено-голубые вывески с надписью МСПО – мясная торговля. Повторяем, все это ни к чему, потому что и так мясо слышно. И путаница раз произошла: равняясь по голубоватому едкому цвету, Шарик, обоняние которого зашиб бензинным дымом мотор, вкатил вместо мясной в магазин электрических принадлежностей братьев Голубизнер на Мясницкой улице. Там у братьев пес отведал изолированной проволоки, она будет почище извозчичьего кнута. Этот знаменитый момент и следует считать началом Шариковского образования.
Уже на тротуаре тут же Шарик начал соображать, что «голубой» не всегда означает «мясной» и, зажимая от жгучей боли хвост между задними лапами и воя, припомнил, что на всех мясных первой слева стоит золотая или рыжая раскоряка, похожая на санки (буква «М»).
Далее, пошло еще успешней. «А» он выучил в «Главрыбе» на углу Моховой, потом и «б» – подбегать ему удобнее с конца слова «рыба», потому что при начале слова стоял милиционер».
«Изразцовые квадратики, облицовывавшие угловые места в Москве, всегда и неизбежно означали «сыр». Черный кран от самовара, возглавлявший слово, обозначал бывшего хозяина «Чичкина», горы голландского красного, зверей приказчиков, ненавидевших собак, опилки на полу и гнуснейший дурно пахнущий бакштейн».
«Учиться читать совершенно ни к чему, когда мясо и так пахнет за версту. Тем не менее (ежели вы проживаете в Москве, и хоть какие-нибудь мозги у вас в голове имеются), вы волей-неволей научитесь грамоте, притом безо всяких курсов».
В трактирах и пивных «…пахло сосисками, первые буквы на белых плакатах черезвычайно удобно складывались в слово «неприли. », Что означало «неприличными словами не выражаться и на чай не давать»»
Он прочитал и «…громадные буквы полотняного плаката «Возможно ли омоложение?».
«Если в окнах висели несвежие окорока ветчины и лежали мандарины. Гау-гау. Га. Строномия. Если темные бутылки с плохой жидкостью. Ве-и-ви-на-а-вина. Елисеевы братья бывшие».
Правда, буквы «Ф» (ферт) «пузатой двубокой дряни» не было в алфавите собачонки. Не замечено в ее лексиконе и характерных персонажей: Бабушек-Ежик, дедушек Леших, кикимор болотных из сказок народных. Там присутствовали какие-то нетипичные для наших мест «волшебники, маги и кудесники из собачьих сказок», а вместо дремучих, заповедных, соловьиных лесов, сады Семирамиды.
Все бы это могло показаться забавным и занимательным, если бы Шарик был один. Но оказывается, таких грамотных псов тысячи, они тоже умеют читать:
«Из сорока тысяч московских псов разве уж какой-нибудь совершенный идиот не сумеет сложить из букв слово «колбаса»».
«Знакомые псы с Пречистенки» ведут речи о блюдах в дорогих ресторанах и ценах на них.
А старые псы рассказывают молодежи о графе Толстом, и какая от него польза:
Мало того, в этом тайном образовании существуют социальные отношения, так будущий Шарик считает себя «холостым псом»… Или, вы считаете, что писатель имел не социальный, а ветеринарный аспект? Вопрос по сути риторический и на него существует ответ в повести «Собачье сердце». Преображенский для опыта нуждался, в этом отношении, нормальном псе.
И еще один важный штрих, зачем Шарик «вкатил вместо мясной в магазин электрических принадлежностей братьев Голубизнер на Мясницкой улице»? Понятно, он спутал мясной магазин с магазином электротоваров, понятно, он потерял нюх от бензинового выхлопа… А если бы не спутал и вкатил в торговый зал мясной? Чтобы он там делал? А я вам отвечу, он, как любой пес, стянул бы мясные изделия. А указание на то, что ошпаренный промышлял именно в торговых залах, нам дает сам Михаил Афанасьевич. Ведь на служебных входах магазинов вывески не вешают, а вешают на главных, парадных входах, ведущих в торговый зал. Именно поэтому он читал вывеску «Главрыба» как «абырвалг», так как подкрадывался к входу со стороны конца вывески, а у противоположного конца постоянно стоял милиционер. В результате ему известно, что в магазине бывшего хозяина «Чичкина», «горы голландского красного, зверей приказчиков, ненавидевших собак, опилки на полу и гнуснейший дурно пахнущий бакштейн». Как следствие, пес ненавидит швейцаров, ведь те охраняют ни помойки со старьем, а парадные лестницы с приличными вещами. Не заметили, куда унесло пса в воспоминаниях от Моссельпрома и гнилой лошади, до «гор голландского красного», «зверей приказчиков», «бакштейна», «сосисок». Вы считаете это реалии Советской России начала двадцатых? А не был ли пес Шарик мелким воришкой до революции. Ах, да он же тогда не жил.
Посмотрите, если подумать, складывается ужасная картина, в Москве в начале двадцатого века, существовала общность, члены которой отлично понимали язык жителей города, многое о них знали и были более осведомлены, чем о них думали. В свою очередь, горожане, наоборот, не понимали язык пришлых, не подозревая об их ненависти и коварстве. Недаром профессор Борменталь в первые дни появления Шарикова записал в своем дневнике:
«Теперь, проходя по улице, я с тайным ужасом смотрю на встречных псов. Бог их знает, что у них таится в мозгах».
В квартире профессора.
Теперь рассмотрим, как ученые объясняли результаты эксперимента, когда вместо собачьего гипофиза рядом с турецким седлом появился человеческий орган:
Профессор Филипп Филиппович Преображенский считал:
«…гипофиз – закрытая камера, определяющая человеческое данное лицо… Данное! – а не общечеловеческое. Это – в миниатюре – сам мозг». Мало того, он говорил, что если к собаке привить гипофиз Спинозы, то она разовьется до уровня Спинозы. Но, во-первых, собак жалко, операция очень сложная и опасная. Во вторых, зачем искусственно фабриковать Спиноз когда мадам Ломоносова может это сделать когда угодно. Честно говоря, я против каких-либо суррогатных штук Преображенского. Спиноз пусть рождает мадам Спиноза, а мадам Ломоносова пусть рождает Ломоносовых.
А вот мнение ассистента Ивана Арнольдовича Борменталя:
«Отныне загадочная функция гипофиза – мозгового придатка – разъяснена. Он определяет человеческий облик. Его гормоны можно назвать важнейшими в организме – гормонами облика. Новая область открывается в науке: безо всякой реторты Фауста создан гомункул. Скальпель хирурга вызвал к жизни новую человеческую единицу. Проф. Преображенский, вы – творец. (Клякса)». Клякса от того, что шариковых ручек в то время не было, как и планшетов с картами (примечание автора).
«Итак, он поддерживает разговор. По моему предположению дело обстоит так: прижившийся гипофиз открыл центр речи в собачьем мозгу и слова хлынули потоком. По-моему, перед нами оживший развернувшийся мозг, а не мозг вновь созданный. О, дивное подтверждение эволюционной теории! О, цепь величайшая от пса до Менделеева-химика! Еще гипотеза: мозг Шарика в собачьем периоде жизни накопил бездну понятий. Все слова, которыми он начал оперировать в первую очередь, – уличные слова, он их слышал и затаил в мозгу». Иными словами гипофиз, по мнению Борменталя, определяет человеческий облик и может открыть центр речи в собачьем мозгу.
Какая же версия соответствует действительности? Сразу скажу, у теории Преображенского есть много изъянов. Один из них существенный, с научной точки зрения. Зачем хранить в гипофизе все сведенья из мозга и дублировать данные. Для большей живучести? Из причин смертности на первом месте стоят сердечно сосудистые заболевания. Природа не позаботилась, для повышения живучести, снабдить нас вторым сердцем. И следующий вопрос. Зачем природе такой объем человеческого мозга? Если аналогичные сведенья легко умещаются в гораздо меньшем гипофизе. Нет смысла носить с собой большой рюкзак, когда все что нужно умещаются в одном кармане, или в двух, один главный, второй дублирующий. Человек не использует полностью весь объем своего мозга? Все что не использует сознание, занимает подсознание. В подсознании храниться много данных, там все, что мы, например, забыли. При необходимости, данные из подсознании могут постепенно всплыть в сознании. Все приведенные рассуждения занимательны, но имеют один недостаток, Булгаков писал не статью в медицинский журнал, а фантастическую повесть, поэтому мог выдумать любую ситуацию.
Следующий факт. Все наблюдения вел Борменталь. А где же находился Филипп Филиппович? В это время, как я писал, профессор болел, вот что случилось 2 Января:
«Русская наука чуть не понесла тяжелую утрату…
История болезни профессора ф. Ф. Преображенского.
В 1 час 13 мин. – Глубокий обморок с проф. Преображенским. При падении ударился головой о палку стула.
В моем и Зины присутствии пес (если псом, конечно, можно назвать) обругал проф. Преображенского по матери. »
Вот запись в дневнике Борменталя через четыре дня, от 7 Января: «Филипп Филиппович все еще чувствует себя плохо. Большинство наблюдений веду я. (Фонограф, фотографии)».
Наблюдение за пациентом.
Борьба за «равенство».
«Вот окаянная мелодия!»
Жизнь вносит коррективы.
И хотя, на этот раз, Филипп Филиппович и Иван Арнольдович отбили нападение, каждый «куснув» по разу, один предложив поделить убытки, а второй сделав выпад: «Вы, Шариков, третьего дня укусили даму на лестнице». Но это пиррова победа, можно сказать, что Шариков добился своего, он довел докторов до «белого каления», вывел из равновесия. Он заставил Преображенского сказать то, что он, в другой обстановке, не сказал бы и в любой обстановке не сделал. Узнав, что человеку, который даже Робинзона Крузо не читал, подсунули переписку Энгельса с Каутским, он возмутился:
– Я бы этого Швондера повесил, честное слово, на первом суку, воскликнул Филипп Филиппович, яростно впиваясь в крыло индюшки, – сидит изумительная дрянь в доме – как нарыв. Мало того, что он пишет всякие бессмысленные пасквили в газетах.
Шариков злобно и иронически начал коситься на профессора. Филипп Филиппович в свою очередь отправил ему косой взгляд и умолк.
Снова иронический взгляд, но на этот раз он и злобный. Но чего добивается Шариков на этот раз, он ведь в доме утвердился. Почему взгляд злобный, а не осуждающий, например? Конечно, нельзя людей на первом попавшемся суку вешать, это не в традициях этого мира. Проглядывает определенная направленность мстительности и предпочтений Шарикова. Забегая вперед скажу, бывший пес добивался устранения профессора и вообще всех прежних жильцов из квартиры. И поэтому нужно заставить забыть обитателей квартиры значения знакомых с детства слов, заставить забыть свои имена, заставить позабыть многовековые законы. Как впоследствии выясниться, на профессора будит собираться компромат.
Теперь о хлебе насущном:
«Зина унесла на круглом блюде рыжую с правого и румяную с левого бока бабу и кофейник.
– Я не буду ее есть, – сразу угрожающе-неприязненно заявил Шариков».
Имеют привычку у нас в стране хлебным изделиям различную форму придавать. Ну что ж, некоторые не любят есть хлеб, все заложено во вкусовых предпочтениях появляющихся еще в детстве. Кстати, логически по тексту, вместо «унесла», больше подходит «внесла», и тогда понятно, что Шариков не любит хлеб, раз отказывается есть, рыжею и румяную «бабу». К тому же логичней пить кофе после того как внесли кофейник, а не тогда когда унесли. Преображенский хлебосольный хозяин и не докатился бы до того, чтобы слуги выносили кофейник, когда еще гости не закончили пить напиток. Замечу, у некоторых критиков вызывает злобу то обилие и разнообразие блюд, которыми и угощает Борменталя Филипп Филиппович. Мало ли, чем вызваны обильные ужины. Ивана Арнольдовича профессор оставил на кафедре полуголодным студентом. Уйдет домой, опять голодать будет. Может, ассистенту неудобно постоянно у профессора есть. Помните, как он покраснел, когда профессор ему деньги давал за ассистированние во время операции. Неудобно есть, не ешьте, а только попробуйте. Одно блюдо попробовал, второе, вот и наелся. Знаете, некоторым людям радостно смотреть, когда другие аккуратно кушают. Могут люди себе иногда праздник устроить или нет? Что мы знаем об обитателях квартиры? Ничего. В одном случае мы из кусочка разговора между сном песика делаем поспешные заключения, «похабная квартирка». В другом, услышав разговор, который начался задолго, и закончиться не завтра, выносим суровый приговор: ест, когда другие голодают. Где сказано, что Преображенский склонен к обжорству? Нет такого. Много есть случаев, чтобы собраться вместе и поесть. Согласитесь. Не исключено, суета на кухне наступает, по распоряжению хозяина, когда Борменталь гостит. Конечно, дело не в еде, происходящее за столом действо скорей знак говорящий нам, что у профессора в доме все подчиняется заведенным им традициям, а традиции подчинены традициям, которые придумал не профессор. Итак, вспомним, что мы знаем: Россия, профессор, гостеприимство. Поэтому, не спишите вносить исправления, Булгаков специально поставил слово «унесла», не соответствующее тексту. Сделано это для того чтобы читатель решил для себя, как угощали в традиционных семьях в той стране. «Собачье сердце» не путеводитель по России, это книга о тех, кто в мозгах что-то выискивает и для тех, у кого там что-то есть. Скорей всего большинство поймут эту фразу не как написано, а как правильно, как должно быть. Это психологический прием, когда читатель под гипнозом общего текста, видя набор букв слова, не рассматривая каждую букву в отдельности, а по большей их части читает смысл. Тот же прием применил писатель, применив слово «мечутся» когда для доброго пса больше подходило не любить когда «мучаются»:
«Кто такой умер? – Хмуро и недовольно подумал пес и сунулся под ноги, – терпеть не могу, когда мечутся». На подобный трюк указанно в «Дьяволиаде», когда главный герой принял фамилию Кальсонер, написанную со строчной буквы за кальсоны. Но, продолжим.
««Никто вас не приглашает. Держите себя прилично…» ответил Шарикову Борменталь.
В молчании закончился обед.
Шариков вытащил из кармана смятую папиросу и задымил. Откушав кофею, Филипп Филиппович поглядел на часы…»
Затем Борменталь с Шариковым направились в цирк. Из всех искусств, больше всего, Шариков любил цирк. Интересно в цирке, забавно, животные выступают, клоуны, бегемоты, предсказатели будущего, гипнотизеры, опять же на слона можно потявкать с безопасного расстояния. Противоположно отношение к театру, как «к дурака валянью и контрреволюции». Скорей всего, плохо он относился и к опере. Вот фраза, промелькнувшая еще у пса Шарика: «И если бы не грымза какая-то, что поет на лугу при луне – «милая Аида» – так, что сердце падает, было бы отлично». Интересно, что Преображенский именно оперу «Аида» любил, и отрывки именно из нее часто напевал под нос, наряду с отрывками из «Дон Жуана». Из «Дон Жуана» даже чаще, но на постановку в театр он не ходил, запрещен был в те годы этот ловелас. Из слов оперы «Дон Жуан» можно даже целый куплет составить: за исключением одной строчки. Понятно писатель не зря заставляет свой персонаж так навязчиво исполнять «Серенаду Дон Жуана». Для темы нашей беседы воспользуемся началом куплета из этой серенады:
«От лунного света
Зардел небосклон».
И хотя в «Собачьем сердце» он не воспроизведен, понятно в серенаде припев звучит после каждого куплета. Тут и Луна и балкон, и мечи, и кровь. Все смешалось в доме Преображенских. Роман можно целый написать.
Теперь еще одна фраза бродячего пса: «Если играли на гармошке, что было немногим лучше «милой Аиды»». Отметим, у нашего пса, который и не пес вовсе, сердце падает и при звуках гармошки. Страшно далек Шарик от народа, и того что «Аиду» слушает, и от того кто гармонь предпочитает.
Казалось бы, неделю в квартире ничего не происходило, не считать же за события восемь перебранок между Борменталем и существом, но как только Шарикову принесли бумаги из домоуправления, он снова применил свой излюбленный прием, фамильярность. Как только существо обрело бумаги, в тот же миг воскликнуло: «Борменталь!». Наверняка рассчитывая, что ассистенту возглас не понравиться. Мы помним, как профессор относился к манере обращения людей друг к другу, Борменталь, видимо, разделял эти взгляды. Ассистент, конечно, попросил, что бы его называли по имени отчеству. Полиграф Полиграфович, в свою очередь, тоже высказал пожелание, чтобы и его называли по имени отчеству. В диспут вступил Филипп Филиппович и заметил, что по такому имени отчеству, в его квартире никто никого называть не будет. Шарикову предложили альтернативный вариант: «господин Шариков». На что профессор был поставлен в известность, что господа все изволили отбыть в Париж. На что ему также предложили отбыть в какую-либо иную жилплощадь. На что Шариков заверил, что умственные способности у него в норме, и он отлично себя чувствует, поэтому съезжать ему не хотелось бы. И выждав момент, предъявил принесённые ему ранее документы:
– Вот. Член жилищного товарищества, и площадь мне полагается определенно в квартире номер пять у ответственного съемщика Преображенского в шестнадцать квадратных аршин, Шариков подумал и добавил слово, которое Борменталь машинально отметил в мозгу, как новое: «благоволите».
Филипп Филиппович закусил губу и сквозь нее неосторожно вымолвил:
– Клянусь, что я этого Швондера в конце концов застрелю.
Шариков в высшей степени внимательно и остро принял эти слова, что было видно по его глазам.
Филиппом Филипповичем, в свою очередь, было замечено, что согласно документу составленного, по его мнению, лягушками ему предписывается предоставить шестнадцать аршин площади в квартире, но о питании там не сказано ни слова. После чего Шарик испугался:
– Я без пропитания оставаться не могу, – забормотал он, – где же я буду харчеваться?
– Тогда ведите себя прилично! – В один голос заявили оба эскулапа.
Казалось бы, победа и в тот день осталась за ними: «Шариков значительно притих и в тот день не причинил никакого вреда». Но, мы помним что Шариков вполне законно с того дня поселился в квартире имея уже и документы.
Да хлеб большой аргумент. Устрани он Филипп Филипповича, хлеб насущный ему пришлось бы добывать самому. Прислуга (как выражалась интеллигентная псина) ушла бы, а счета за свет, воду, тепло, остались. Псина приуныла.
К вечеру следующего дня Шариков решил отбыть в гости. Он спер у Борменталя станок, бреясь весь изрезался, когда зашивали он выл и плакал. Слово «благоволите» в тот день не сказал ни разу, Борменталь бы отметил. Зато Шариков стянул два червонца, напился и вечером привел с собой двух личностей. Личности выразили желание заночевать в квартире Филипп Филипповича, на что им сообщили, что ночевать из-за стесненных условий, им будет неудобно (Как мы помним, профессор остро нуждался в восьмой комнате, которая нужна для библиотеки). Личностей так же уведомили, что для них вызван почетный эскорт из 45 отделения милиции, и он вот-вот прибудет. Личности милостивых сударей из отделения, всех как один сочувствующих и вычищенных, дожидаться не пожелали и соблаговолили немедля отбыть. Вместе с ними отбыла малахитовая пепельница с подзеркальника в передней, бобровая шапка Филиппа Филипповича и его же трость с надписью: «Дорогому и уважаемому Филиппу Филипповичу благодарные ординаторы в день Х».
«– Изумительнее всего, что ведь они же оба пьяные. Как же они ухитрились? – Поражался Филипп Филиппович, глядя на место в стойке, где некогда помещалась память юбилея.
– Специалисты, – пояснил Федор, удаляясь спать с рублем в кармане».
А специалисты ли? Зачем воровать трость, если ее трудно спрятать под одежду? Это сделано на глазах многочисленных свидетелей, которые могут легко опознать преступников. Зачем воровать вещь, которую невозможно реализовать? В 1924 году кому нужна трость в Советской России? Есенину да нэпманам, но, ни тому, ни другим не нужна подержанная вещь да еще с юбилейной надписью. Поэтому профессор так уверен, что очень скоро трость найдется. Опять, кто-то выводит профессора из равновесия или мстит. Помните, палки украденные с парадной в марте 17 года. О них знает только Шарик и Борменталь да, может быть, еще швейцар Федор. Два последних не могли сделать подобное в принципе, почему я скажу в конце. Остаются два «специалиста» и Шариков. Улик нет ни на кого. Когда начались разбирательства об украденных червонцах, Шариков пытался свалить ответственность на Зину. Но этому, конечно, никто не поверил. Но потом как по заказу Шарикову стало дурно:
«Но тут Зинин плач прекратился сам собой и все умолкли. Шарикову стало нехорошо. Стукнувшись головой об стену он издал звук – не то «и», не то «е» – вроде «эээ»! Лицо его побледнело и судорожно задвигалась челюсть.
– Ведро ему, негодяю, из смотровой дать!»
Из обвиняемого прохвост в один миг стал пострадавшим:
«И все забегали, ухаживая за заболевшим Шариковым. Когда его отводили спать, он, пошатываясь в руках Борменталя, очень нежно и мелодически ругался скверными словами, выговаривая их с трудом».
Не то «и», не то «е», ни «бэ», ни «мэ». Спустя два часа заболевшая псина вдруг выздоровела и была поймана на месте преступления. Она пыталась силой овладеть Зиной. Вот что заявила вовремя проснувшаяся Дарья Петровна неся «заболевшего» на руках:
«Полюбуйтесь, господин профессор, на нашего визитера Телеграфа Телеграфовича. Я замужем была, а Зина – невинная девушка. Хорошо, что я проснулась».
После чего возмущенный Борменталь чуть не устроил над Телеграфом Телеграфовичем суд Линча. Хорошо что профессор отнял:
«Филипп Филиппович бросился наперерез и стал выдирать щуплого Шарикова из цепких хирургических рук.
– Вы не имеете права биться! – Полузадушенный кричал Шариков, садясь наземь и трезвея».
Согласитесь, два часа рекордный срок для человека-алкоголика, чтобы выйти из интоксикации. Я конечно не нарколог и мне трудно судить. Можно подумать, что два врача должны определить, трезв ли Шариков или на глазах протрезвел и стал твердить о правах. Должны определить, да вот беда, они сами все два часа перед этим, злоупотребляли коньяком, посасывая лимончик. Вели разговоры на тему: «Ты меня уважаешь…». Филипп Филиппович хвастался, сколько придатков из мозгов выколупал. Затем сладострастно намекал, что дал бы пятьдесят рублей тому, кто разложит его в кабинете и выпорет. И как он, в сущности, одинок…
Но, приведенное выше слишком краткое содержание беседы (никогда не пользуйтесь в школе кратким изложением произведений). На самом деле они обсуждали, как избавиться от Шарикова. Профессор подготавливал Борменталя, что это придется сделать, но в рамках закона. Поглядывая на шкафчик, где стояла колба с гипофизом Шарика. Он в последнее время часто заглядывал туда. Даже доставал колбу бормоча: – «Ей-богу, я, кажется, решусь». А еще, он, как удав кролика, гипнотизировал Ивана Арнольдовича, апеллируя к своему авторитету. Профессор, делая все, чтобы Борменталь выкинул из головы свою версию влияния гипофиза человека на организм собаки и сам догадался, что он должен сделать. Вспомните слова Преображенского: «Драть никого нельзя. На человека и на животное можно воздействовать только внушением». Поминал покойного Клима Чугунова, на чем свет стоит. Врал в три короба, что через десять дней после операции о чем-то догадался. Ни о чем он не мог догадаться 3 января, в тот день он при смерти лежал. Разве что его виденье в бреду посетило.
Итак, Филипп Филиппович что-то скрывает от Борменталя, он что-то замышляет. Испытывает чувство вины, извиняется, говоря, что бить таких как он, экспериментаторов над шариками, нужно. Тут же он высказывает версию:
«Сейчас Шариков проявляет уже только остатки собачьего, и поймите, что коты – это лучшее из всего, что он делает».
«Коты – это временно. Это вопрос дисциплины и двух-трех недель».
Кожаная куртка и коты.
Просто поражаюсь способностью Михаила Афанасьевича в небольшую повесть вложить так много смыслов. Причем картина, в зависимости от глубины восприятия, будет разной. Каждое предложение, каждое слово имеет несколько значений, и произведение раскрывается каждый раз новыми гранями. В «Собачьем сердце», конечно, затрагиваются темы, о которых имело смысл поговорить. Но темы эти глобальные и еще ждут своего исследователя. Меня больше интересует повесть, как способ передачи информации. «Собачье сердце» одно из произведений, после прочтения которого, сразу, становится понятным, это зашифрованный текст. Неудивительно поэтому, что многие берутся расшифровать. Я немного упоминал толкователей в начале работы. Вариантов множество. Приписывая персонажам повести прототипы, толкователи, и Булгакову приписывают взгляды, у него не было, и быть не могло. Из самых необычных интерпретаций те, где квартира Преображенского – Кремль. Преображенский – Ленин (все, что вынесено из совпадений с «Китайской историей»), Зина – Зиновьев, Борменталь – Троцкий, а чучело совы – Крупская. При подобном рассуждении если Зина – Зиновьев, то Лениным должна быть Лена, а Кировым – Кира. Нужен какой-то один подход к персонажам. Нет, чучело совы не Крупская, слишком много ей внимания от Шарика. Сова муж Крупской – Ленин. Один из немногих кто набит красными тряпками в нафталине и из кого чучело изготовили и мозг изучали. А перед смертью у него глаза были не меньше чем у Крупской. Для лучшего понимания разумней оставить как есть: Борменталь обрусевший немец-врач, Преображенский – русский интеллигент, квартира место, где тот живет и работает, а портрет Мечникова это есть портрет Мечникова, а коловорот это не Сверлов, а коловорот. Иначе, при подобной логике, можно быстро договориться до того, что любопытная старуха, пришедшая на говорящую собачку посмотреть, это не старуха, а жители Российской империи, нагло идущие, чтобы на новорожденного Сталина полюбоваться и им море при этом покалено. В общем, в таких гипотезах, «кто на ком стоит» понятно, но не убедительно.
Фамилия некоторым исследователям много говорит, – Чугунов. На их взгляд, все понятно, чугун темный, не крепкий, не благородный металл, из него чугунки раньше делали, котлы без ручек, применяемые у простого народа для приготовления пищи. Хочу сразу внести ясность, это не те «котлы», вытаскиваемые бродягами-карманниками у зазевавшихся граждан, и весящие у Преображенского на золотой цепочке. То изделие называется часы, хотя в начале XX века тоже с крышками были. Существуют расхожие фразы: «не благородный чугун», «благородная бронза». Мог ли Булгаков приравнять чугун и бронзу, сознательно заменить одно другим? Если уж вам так нужны символы и аллюзии то, пожалуйста. Эмигранты не знали, что с ними дальше будет. Судьба чугуна при рождении тоже еще не ясна, кто знает, останется ли он чугуном или из него сталь сварят. Дело в том, что существует «преображенский» чугун, передельный. Из этого чугуна люди, что все теплые места заняли, сталевары, в мартенах, как видно из названия профессии, сталь варят. А после этого качество стали различается. Из плохой стали хорошей не сделать, разве снова в чугун переплавить. И идет одна сталь на ночные горшки, а другая на броню. К тому же, любой чугун разломишь, а он внутри белый и блестящий, попробуйте. Ну и напоследок, слово чугунка имеет еще одно значение, железная дорога. И первая чугунка, в нашей стране, была проложена на потребу царю-батюшке между Санкт-Петербургом и Царским селом. Там знатные вельможи с дамами в золоченых вагонах катались, за деньги конечно. А вторую чугунку царь пожелал своим именем назвать. Так что, чугунка хоть и дело сельское, но и царское. С фамилией Чугунов как видим тоже не все так ясно. Открою тайну, у Клима тоже есть свой прототип, современник Булгакова, оболганный и не понятый. Но разговор о нем мы оставим до особого случая.
«…Откуда то явился Коровьев и повесил на грудь Маргариты тяжелое в овальной раме изображение черного пуделя на тяжелой цепи. Это украшение чрезвычайно обременило королеву. Цепь сейчас же стала натирать шею, изображение тянуло ее согнуться».
«…Какой то чернокожий подкинул под ноги Маргарите подушку с вышитым на ней золотым пуделем, и на нее она, повинуясь чьим то рукам, поставила, согнув в колене, свою правую ногу».
Почему пудель? Спросите вы. Потому-что пудель как пародия на льва. Правда, один из семейства собачьих, а другой из семейства кошачьих.
Есть у Михаила Афанасьевича Булгакова пьеса «Александр Пушкин (Последние дни)». Задумывалась пьеса о Пушкине (тот самый кто «Сказку о рыбаке и золотой рыбке» написал), в соавторы был приглашен известный пушкинист Викентий Викентиевич Вересаев (Смидович). Но совместной работы не получилось, Булгаков замыслил написать пьесу о Пушкине без Пушкина, где главный герой, по ходу действия ни разу не появляется на сцене. Соавтор возражал против такого художественного приема. Булгаков в своем мнении остался непреклонен и Вересаев в письме Михаилу Афанасьевичу предложил убрать свое имя с титульного листа пьесы. Гонорар, как и договаривались, поделили поровну. Чем был дорог Булгакову этот нетривиальный сюжет? А не хотел ли он дать подсказку будущему читателю «Собачьего сердца». То, что приведенное выше находится гораздо ближе к замыслу писателя, чем прежние толкования свидетельствуют множество фактов. Взять хотя бы гипотезу, что главный герой, как и Пушкин в пьесе, не показан, а лишь упомянут в повести. Он умер, имя усопшего треплется людьми его не понявшими. Не такая ли фабула у пьесы «Последние дни»? Пушкин поэт о памятнике которого в «Мастере и Маргарите» сказано:
«…близехонько от него стоит на постаменте металлический человек, чуть наклонив голову, и безразлично смотрит на бульвар… Рюхин встал во весь рост на платформе грузовика и руку поднял, нападая зачем то на никого не трогающего чугунного человека».
Протоколы к заседанию