О эти сны о небе золотистом о пристани крылатых кораблей
Лучшие стихи Максимилиана Волошина
Понимать стихи Волошина не просто, мелодику и смысл каждый воспринимает по-своему. Постигать тайну волошинских образов-символов интересно. Для этого надо знать мистические идеи, которыми он жил, конкретные обстоятельства рождения произведений. Когда не знаешь фактов биографии, стихи о многом молчат. Если удается разгадать говорящую живопись умного поэта, то стихотворение сразу занимает достойное место среди лучших произведений. Не спешите закрывать страницу, Вас ждет знакомство с лучшими стихами Максимилиана Волошина.
Лучшие произведения:
Как мне близок и понятен…
Как мне близок и понятен
Этот мир – зеленый, синий,
Мир живых, прозрачных пятен
И упругих, гибких линий.
Мир стряхнул покров туманов.
Четкий воздух свеж и чист.
На больших стволах каштанов
Ярко вспыхнул бледный лист.
Небо целый день моргает
(Прыснет дождик, брызнет луч),
Развивает и свивает
Свой покров из сизых туч.
И сквозь дымчатые щели
Потускневшего окна
Бледно пишет акварели
Эта бледная весна.
Я ждал страданья столько лет…
Я ждал страданья столько лет
Всей цельностью несознанного счастья.
И боль пришла, как тихий синий свет,
И обвила вкруг сердца, как запястье.
Желанный луч с собой принес
Такие жгучие, мучительные ласки.
Сквозь влажную лучистость слез
По миру разлились невиданные краски.
И сердце стало из стекла,
И в нем так тонко пела рана:
«О, боль, когда бы ни пришла,
Всегда приходит слишком рано».
Спустилась ночь. Погасли краски…
Спустилась ночь. Погасли краски.
Сияет мысль. В душе светло.
С какою силой ожило
Всё обаянье детской ласки,
Поблекший мир далеких дней,
Когда в зеленой мгле аллей
Блуждали сны, толпились сказки,
И время тихо, тихо шло,
Дни развивались и свивались,
И всё, чего мы ни касались,
Благоухало и цвело.
И тусклый мир, где нас держали,
И стены пасмурной тюрьмы
Одною силой жизни мы
Перед собою раздвигали.
Старые письма
Я люблю усталый шелест
Старых писем, дальних слов…
В них есть запах, в них есть прелесть
Умирающих цветов.
Я люблю узорный почерк –
В нем есть шорох трав сухих.
Быстрых букв знакомый очерк
Тихо шепчет грустный стих.
Мне так близко обаянье
Их усталой красоты…
Это дерева Познанья
Облетевшие цветы.
Зеркало
Я – глаз, лишенный век. Я брошено на землю,
Чтоб этот мир дробить и отражать…
И образы скользят. Я чувствую, я внемлю,
Но не могу в себе их задержать.
И часто в сумерках, когда дымятся трубы
Над синим городом, а в воздухе гроза, –
В меня глядят бессонные глаза
И черною тоской запекшиеся губы.
И комната во мне. И капает вода.
И тени движутся, отходят, вырастая.
И тикают часы, и капает вода,
Один вопрос другим всегда перебивая.
И чувство смутное шевелится на дне.
В нем радостная грусть, в нем сладкий страх разлуки..
И я молю его: «Останься, будь во мне, –
Не прерывай рождающейся муки»…
И вновь приходит день с обычной суетой,
И бледное лицо лежит на дне – глубоко…
Но время, наконец, застынет надо мной,
И тусклою плевой мое затянет.
Небо в тонких узорах…
Небо в тонких узорах
Хочет день превозмочь,
А в душе и в озерах
Опрокинулась ночь.
Что-то хочется крикнуть
В эту черную пасть,
Робким сердцем приникнуть,
Чутким ухом припасть.
И идешь и не дышишь…
Холодеют поля.
Нет, послушай… Ты слышишь?
Это дышит земля.
Я к траве припадаю.
Быть твоим навсегда…
«Знаю… знаю… всё знаю», –
Шепчет вода.
Ночь темна и беззвездна.
Кто-то плачет во сне,
Опрокинута бездна
На водах и во мне…
Как Млечный Путь, любовь твоя…
Ты слезный свет во тьме железной,
Ты горький звездный сок. А я –
Я помутневшие края
Зари слепой и бесполезной.
И жаль мне ночи… Оттого ль,
Что вечных звезд родная боль
Нам новой смертью сердце скрепит?
Как синий лед мой день… Смотри!
И меркнет звезд алмазный трепет
В безбольном холоде зари.
Полынь
Костер мой догорал на берегу пустыни.
Шуршали шелесты струистого стекла.
И горькая душа тоскующей полыни
В истомной мгле качалась и текла.
В гранитах скал – надломленные крылья.
Под бременем холмов – изогнутый хребет.
Земли отверженной – застывшие усилья.
Уста Праматери, которым слова нет!
Дитя ночей призывных и пытливых,
Я сам – твои глаза, раскрытые в ночи
К сиянью древних звезд, таких же сиротливых,
Простерших в темноту зовущие лучи.
Я сам – уста твои, безгласные как камень!
Я тоже изнемог в оковах немоты.
Я свет потухших солнц, я слов застывший пламень,
Незрячий и немой, бескрылый, как и ты.
О, мать-невольница! На грудь твоей пустыни
Склоняюсь я в полночной тишине…
И горький дым костра, и горький дух полыни,
И горечь волн –.
Темны лики весны. Замутились влагой долины…
Темны лики весны. Замутились влагой долины,
Выткали синюю даль прутья сухих тополей.
Тонкий снежный хрусталь опрозрачил дальние горы.
Влажно тучнеют поля.
Свивши тучи в кудель и окутав горные щели,
Ветер, рыдая, прядет тонкие нити дождя.
Море глухо шумит, развивая древние свитки
Вдоль по пустынным пескам.
Священных стран вечерние экстазы…
Священных стран
Вечерние экстазы.
Сверканье лат
Поверженного Дня!
В волнах шафран,
Колышутся топазы,
Разлит закат
Озерами огня.
Как волоса,
Волокна тонких дымов,
Припав к земле,
Синеют, лиловеют,
И паруса,
Что крылья серафимов,
В закатной мгле
Над морем пламенеют.
Излом волны
Сияет аметистом,
Струистыми
Смарагдами огней…
О, эти сны
О небе золотистом!
О, пристани
Крылатых кораблей.
В напрасных поисках за ней
Я исследил земные тропы
От Гималайских ступеней
До древних пристаней Европы.
Она – забытый сон веков,
В ней несвершенные надежды.
Я шорох знал ее шагов
И шелест чувствовал одежды.
Тревожа древний сон могил,
Я поднимал киркою плиты…
Ее искал, ее любил
В чертах Микенской Афродиты.
Пред нею падал я во прах,
Целуя пламенные ризы
Царевны Солнца – Таиах
И покрывало Моны-Лизы.
Под гул молитв и дальний звон
Склонялся в сладостном бессильи
Пред ликом восковых мадонн
На знойных улицах Севильи.
И я читал ее судьбу
В улыбке внутренней зачатья,
В улыбке девушек в гробу,
В улыбке женщин в миг объятья.
Порой в чертах случайных лиц
Ее улыбки пламя тлело,
И кто-то звал со.
Corona Astralis
Елизавете Ивановне Дмитриевой
В мирах любви – неверные кометы –
Закрыт нам путь проверенных орбит!
Явь наших снов земля не истребит, –
Полночных солнц к себе нас манят светы.
Ах, не крещен в глубоких водах Леты
Наш горький дух, и память нас томит.
В нас тлеет боль внежизненных обид –
Изгнанники, скитальцы и поэты!
Тому, кто зряч, но светом дня ослеп, –
Тому, кто жив и брошен в темный склеп,
Кому земля – священный край изгнанья,
Кто видит сны и помнит имена, –
Тому в любви не радость встреч дана,
А темные восторги расставанья!
В неверный час тебя я встретил…
В неверный час тебя я встретил,
И избежать тебя не мог –
Нас рок одним клеймом отметил,
Одной погибели обрек.
И, не противясь древней силе,
Что нас к одной тоске влекла,
Покорно обнажив тела,
Обряд любви мы совершили.
Не верил в чудо смерти жрец.
И жертва тайны не страшилась,
И в кровь вино не претворилось
Во тьме кощунственных сердец.
Священных стран вечерние экстазы
Священных стран
Вечерние экстазы.
Сверканье лат
Поверженного Дня!
В волнах шафран,
Колышутся топазы,
Разлит закат
Озерами огня.Как волоса,
Волокна тонких дымов,
Припав к земле,
Синеют, лиловеют,
И паруса,
Что крылья серафимов,
В закатной мгле
Над морем пламенеют.Излом волны
Сияет аметистом,
Струистыми
Смарагдами огней…
О, эти сны
О небе золотистом!
О, пристани
Крылатых кораблей.
Статьи раздела литература
Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях. Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».
Подпишитесь на нашу рассылку и каждую неделю получайте обзор самых интересных материалов, специальные проекты портала, культурную афишу на выходные, ответы на вопросы о культуре и искусстве и многое другое. Пуш-уведомления оперативно оповестят о новых публикациях на портале, чтобы вы могли прочитать их первыми.
Если вы планируете провести прямую трансляцию экскурсии, лекции или мастер-класса, заполните заявку по нашим рекомендациям. Мы включим ваше мероприятие в афишу раздела «Культурный стриминг», оповестим подписчиков и аудиторию в социальных сетях. Для того чтобы организовать качественную трансляцию, ознакомьтесь с нашими методическими рекомендациями. Подробнее о проекте «Культурный стриминг» можно прочитать в специальном разделе.
Электронная почта проекта: stream@team.culture.ru
Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».
В разделе «Афиша» новые события автоматически выгружаются из системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После подтверждения модераторами анонс события появится в разделе «Афиша» на портале «Культура.РФ».
Если вы нашли ошибку в публикации, выделите ее и воспользуйтесь комбинацией клавиш Ctrl+Enter. Также сообщить о неточности можно с помощью формы обратной связи в нижней части каждой страницы. Мы разберемся в ситуации, все исправим и ответим вам письмом.
Поэзия в творчестве Ивана Ефремова
Много раз было сказано о том, что стихи, выйдя из-под пера, родившись, начинают жить самостоятельной жизнью, словно зерна, рассеянные по земле и прорастающие новыми колосьями. Часто такое прорастание происходит на страницах книг – и это, вероятно, одна из лучших судеб настоящих стихов, ведь это свидетельство их прочтения. Не только в прошлом и настоящем, но и в будущем.
Литературное творчество Ивана Антоновича Ефремова (1907-1972), выдающегося ученого, палеонтолога и геолога, и замечательного писателя, сосредоточено в области научной фантастики и исторической прозы. Стихи Иван Антонович, скорее всего, не сочинял, во всяком случае, стихотворных публикаций у него не было. Но можно с уверенностью сказать, что Ефремов был человеком не только любящим, но и хорошо знающим русскую и мировую поэзию. В пользу этого говорит множество цитат и упоминаний, содержащихся в рассказах и романах. Об этом же говорят следующие слова, вложенные писателем в уста героини его романа «Час Быка» Фай Родис:
«из тех времен я больше всего ценю русскую поэзию! Она мне кажется наиболее глубокой, мужественной и человечной среди поэтического наследия всего тогдашнего мира»
Если обратиться к биографии Ефремова, моряка и первопроходца, ученого и писателя, реалиста и, одновременно, романтика, то любовь его к стихам представляется совершенно естественной и даже неизбежной, более того, внутренне присущей этому человеку. Он с детства увлекался книгами, с ранней юности – наукой, в молодости ему пришлось сделать выбор между профессиями моряка и ученого (Ефремов в течение нескольких навигаций был штурманом, но интерес к геологии и палеонтологии оказался сильнее любви к морю). В начале 30-х годов Иван Ефремов работал несколько сезонов на будущей трассе БАМа (его уже тогда проектировали, а перед строительством нужны были геологические работы). Стране тогда не хватало специалистов, но Ефремов, практически самоучка в этой сложной области, обладал редкой энергией и жаждой знания, да и организаторские способности были у него незаурядные. Сначала он побывал на востоке, в районе озера Эворон, а потом в центральной части будущей трассы, на Становом хребте, у Тынды, на реке Токко. Впечатления тех лет остались в его рассказе «Голец Подлунный». Там Ефремов делает фантастическое допущение, и герои рассказа находят в одной из пещер среди льдистых скал закованного зимой горного кряжа наскальные рисунки, изображающие африканских животных, слонов и носорогов, и охотников за ними, добравшихся до Восточной Сибири во время межледниковой эпохи.
«Еще с детских лет я безотчетно любил Африку. Детские впечатления от книг о путешествиях с приключениями сменились в юности более зрелой мечтой о малоисследованном Черном материке, полном загадок. Я мечтал о залитых солнцем саваннах с широкими кронами одиноких деревьев, о громадных озерах, о таинственных лесах Кении, о сухих плоскогорьях Южной Африки. Позднее, как географ и археолог, я видел в Африке колыбель человечества – ту страну, откуда первые люди проникли в северные страны вместе с потоком переселявшихся на север животных. Интерес ученого еще более укрепил юношеские мечты о душе Африки – о могучей, все побеждающей древней жизни, разлившейся по просторам высоких плоскогорий, водам мощных рек, по овеваемым ветрами побережьям, открытым двум океанам…
Мне не пришлось осуществить свою мечту и стать исследователем Черного материка. Моя северная родина по необъятности не уступала Африке, а неизученных мест в ней было не меньше. И я сделался сибирским путешественником и попал под очарование беспредельных безлюдных просторов Севера. Только изредка, когда тело уставало от холода, а душа – от хмурой и суровой природы, меня охватывала тоска по Африке, такой интересной, манящей и недоступной…»
Нетрудно вспомнить, кто из русских поэтов создал образ Африки в нашей литературе, принес ее жаркое дыхание к холодным колоннадам Петербурга. Николай Гумилев, романтик, путешественник и воин, вероятно, был любимым поэтом Ивана Ефремова. Во всяком случае, цитаты из Гумилева встречались мне особенно часто. Так уже в начале романа «Час Быка» эпиграфом к главе 2 стоит цитата из поэмы «Открытие Америки»:
Двадцать дней, как плыли каравеллы,
Встречных волн проламывая грудь.
Двадцать дней, как компасные стрелы
Вместо карт указывали путь.
Эта поэма звучит и потом, в десятой главе того же романа:
«Она постаралась поэтичнее передать тормансианам стихотворение древнего русского поэта. «Голодом и страстью всемогущей все больны – летящий и бегущий, плавающий в черной глубине…» И певучую концовку: «И отсталых подгоняет вновь плетью боли голод и любовь!»
Вспомним это место подробнее:
И струится, и поет по венам
Радостно бушующая кровь.
Нет конца обетам и изменам,
Нет конца веселым переменам,
И отсталых подгоняют вновь
Плетью боли Голод и Любовь.
Дикий зверь бежит из пущей в пущи,
Краб ползет на берег при луне,
И блуждает ястреб в вышине,—
Голодом и Страстью всемогущей
Все больны — летящий и бегущий,
Плавающий в черной глубине.
Ранее, в шестой главе «Часа Быка» Ефремов дает жестокую цитату из Маяковского (поэма «150000»):
«Пули погуще по оробелым, в гущу бегущим грянь, парабеллум!»
И противоположностью ей звучит последняя строфа прекрасного стихотворения Гумилева:
«Земля, оставь шутить со мною, Одежды нищенские сбрось, И стань, как ты и есть, – звездою, Огнем пронизанной насквозь!»
«Оглушительный свист и вой, будто вспышка атомного пламени, взвились следом, и музыка оборвалась.
– Что это было? Откуда? – задыхаясь, спросила Чеди.
– «Прощание с планетой скорби и гнева», пятый период ЭРМ. Стихи более древние, и я подозреваю, что поэт некогда вложил в них иной, лирический, смысл. Желание полного уничтожения неудавшейся жизни на планете…»
Стихотворение Гумилева стоит привести полностью, особенно из-за упомянутого Ефремовым «лирического смысла»:
Так вот и вся она, природа,
Которой дух не признает,
Вот луг, где сладкий запах меда
Смешался с запахом болот;
Да ветра дикая заплачка,
Как отдаленный вой волков;
Да под сосной кудрявой скачка
Каких-то пегих облаков.
Я вижу тени и обличья,
Я вижу, гневом обуян,
Лишь скудное многоразличье
Творцом просыпанных семян.
Земля, к чему шутить со мною:
Одежды нищенские сбрось,
И стань, как ты и есть, звездою,
Огнем пронизанной насквозь!
Еще одно стихотворение Гумилева можно встретить, если вернуться к десятой главе «Часа Быка»:
«Временами не справясь с тоскою и не в силах смотреть и дышать», Чеди отправлялась бродить, минуя маленькие скверы и убогие площади, стремясь выбраться в парк».
Цитата взята из самого начала стихотворения:
Временами не справясь с тоскою,
И не в силах смотреть и дышать
Я, глаза закрывая рукою,
О тебе начинаю мечтать.
Не о девушке тонкой и томной,
Как тебя увидали бы все,
А о девочке милой и скромной,
Наклоненной над книжкой Мюссе.
День, когда ты узнала впервые,
Что есть Индия, чудо чудес,
Что есть тигры и пальмы святые —
Для меня этот день не исчез.
Иногда ты смотрела на море,
А над морем вставала гроза,
И совсем настоящее горе
Застилало слезами глаза.
Почему по прибрежьям безмолвным
Не взноситься дворцам золотым?
Почему по светящимся волнам
Не приходит к тебе серафим?
И я знаю, что в детской постели
Не спалось вечерами тебе,
Сердце билось, и взоры блестели,
О большой ты мечтала судьбе.
Утонув с головой в одеяле,
Ты хотела быть солнца светлей,
Чтобы люди тебя называли
Счастьем, лучшей надеждой своей.
Этот мир не слукавил с тобою,
Ты внезапно прорезала тьму,
Ты явилась слепящей звездою,
Хоть не всем, только мне одному.
Но теперь ты не та, ты забыла
Всё, чем в детстве ты думала стать.
Где надежды? Весь мир — как могила.
Счастье где? Я не в силах дышать.
И, таинственный твой собеседник,
Вот, я душу мою отдаю
За твой маленький детский передник,
За разбитую куклу твою.
Совершенно иной Гумилев, неожиданно опровергающий шаблонное восприятие поэта… Это стихотворение еще раз возникает в сюжете романа, словно отражение, воплощаясь в любви землянина Вин Норина и тормансианки Сю-Те. Тонкие параллели можно увидеть в следующих цитатах:
«Вир Норин не шевелился, странный ком стоял у него в горле. Если сон, навеянный его мыслями, был для Сю-Те невозможной мечтой, то как еще мало любви растворено в океане повседневной жизни Торманса, в котором проживет свою коротенькую жизнь это чистое существо, будто перенесенное сюда с Земли! Мысль, давно мучившая его, сделалась невыносимой. Он медленно взял руку тормансианки и стал целовать коротко остриженные ноготки с белыми точками. Как и сплетения синих жилок на теле, и легко красневшие белки глаз, это были следы не замеченного в детстве нездоровья, плохого питания, трудной жизни матери. Сю-Те, не просыпаясь, улыбнулась, крепко смежив ресницы. Удивительно, как на бедной почве здесь вырастают такие цветы! Разрушена семья, создавшая человека из дикого зверя, воспитавшая в нем все лучшее, неустанно оборонявшая его от суровости природы. И без семьи, без материнского воспитания возникают такие люди, как Сю-Те!»
«Печаль все сильнее завладевала Вир Норином – ощущение тупика, из которого он, бывалый, высоко тренированный психически путешественник, не видел выхода. Его привязанность к маленькой Сю-Те превратилась неожиданно и могуче в любовь, обогащенную нежной жалостью такой силы, какую он и не подозревал в себе. Жалость для воспитанного в счастье отдачи землянина неизбежно вызывала стремление к безграничному самопожертвованию».
Близок к поэзии Гумилева и вот этот эпизод:
«Молитва о пуле», – сказала Веда, и ее низкий сильный голос наполнил большую комнату дворца.
Обращение к какому-то богу с мольбой о ниспослании гибели в бою, потому что в жизни для человека уже более ничего не оставалось.
– «Смертельную пулю пошли мне навстречу, ведь благодать безмерна твоя», – повторила Чеди. – Как могло общество довести человека, видимо, спокойного и храброго, до молитвы о пуле?»
Здесь Ефремов цитирует две строчки стихотворения неизвестного автора, судя по всему, русского офицера – из числа тех, что встретили трагический 1917 год. Это стихотворение, конечно, никогда не публиковалось в СССР.
Христос всеблагий, всесвятый, бесконечный,
Услыши молитву мою.
Услыши меня, мой заступник предвечный,
Пошли мне погибель в бою.
Смертельную пулю пошли мне навстречу, –
Ведь благость безмерна Твоя.
Скорее пошли мне кровавую сечу,
Чтоб в ней успокоился я…
Свежей и светлой прохладой
Веет в лицо мне февраль.
Новых желаний – не надо,
Прошлого счастья – не жаль.
Нежно-жемчужные дали
Чуть орумянил закат.
Как в саркофаге, печали
В сладком бесстрастии спят.
Нет, не укор, не предвестье
Эти святые часы!
Тихо пришли в равновесье
Зыбкого сердца весы.
Миг между светом и тенью,
День меж зимой и весной,
Весь подчиняюсь движенью
Песни, плывущей со мной!
В этом романе, конечно, есть и цитаты из Максимилиана Волошина. Их просто не могло бы быть. Ефремов пишет в 9 главе: «Сбывались слова древнего поэта, желавшего человеку быть «простым, как ветер, неистощимым, как море, и насыщенным памятью, как Земля». Надо помнить, что Иван Ефремов был ученым-палеонтологом, и для него «память Земли» живая, плотью ощущаемая метафора, понимаемая как былая жизнь, запечатленная в камне, как след минувшего на страницах природы. Надо сказать, что эта тема – древности, памяти, чувства земли, генетического родства с предками – одна из важнейших в творчестве Волошина. Вот как она звучит в знаменитом стихотворении «Дом поэта»:
Доселе грезят берега мои
Смоленые ахейские ладьи,
И мертвых кличет голос Одиссея,
И киммерийская глухая мгла
На всех путях и долах залегла,
Провалами беспамятства чернея.
Наносы рек на сажень глубины
Насыщены камнями, черепками,
Могильниками, пеплом, костяками.
В одно русло дождями сметены
И грубые обжиги неолита,
И скорлупа милетских тонких ваз,
И позвонки каких-то пришлых рас,
Чей облик стерт, а имя позабыто.
Мой кров — убог. И времена — суровы.
Но полки книг возносятся стеной.
Тут по ночам беседуют со мной
Историки, поэты, богословы.
И здесь — их голос, властный, как орган,
Глухую речь и самый тихий шепот
Не заглушит ни зимний ураган,
Ни грохот волн, ни Понта мрачный ропот.
Мои ж уста давно замкнуты. Пусть!
Почетней быть твердимым наизусть
И списываться тайно и украдкой,
При жизни быть не книгой, а тетрадкой.
и, наконец, в финале –
Ветшают дни, проходит человек.
Но небо и земля — извечно те же.
Поэтому живи текущим днем.
Благослови свой синий окоем.
Будь прост, как ветр, неистощим, как море,
И памятью насыщен, как земля.
Люби далекий парус корабля
И песню волн, шумящих на просторе.
Весь трепет жизни всех веков и рас
Живет в тебе. Всегда. Теперь. Сейчас.
Позже, в главе 10 того же романа появляется еще одна цитата: «О, эти сны о небе золотистом, о пристани крылатых кораблей!» – вспомнила Родис стихи древнего поэта России: больше всего любила она русскую поэзию того времени за чистоту и верность человеку». Вот полный текст стихотворения Волошина:
Священных стран
Вечерние экстазы.
Сверканье лат
Поверженного Дня!
В волнах шафран,
Колышутся топазы,
Разлит закат
Озерами огня.
Как волоса,
Волокна тонких дымов,
Припав к земле,
Синеют, лиловеют,
И паруса,
Что крылья серафимов,
В закатной мгле
Над морем пламенеют.
Излом волны
Сияет аметистом,
Струистыми
Смарагдами огней…
О, эти сны
О небе золотистом!
О, пристани
Крылатых кораблей.
Еще одна цитата из Волошина есть в романе «Туманность Андромеды», в главе 5, Судя по тексту, действие происходит в Крыму, недалеко от подножия Карадага, где на горе Кучук-Енишар находится могила поэта:
«– Я задержался наверху. – Рен Боз показал на каменистый склон. – Там древняя могила.
– В ней похоронен знаменитый поэт очень древних времён, – заметила Веда.
– Там высечена надпись, вот она, – физик раскрыл листок металла, провёл по нему короткой линейкой, и на матовой поверхности выступили четыре ряда синих значков.
– О, это европейские буквы – письменные знаки, употреблявшиеся до введения всемирного линейного алфавита! Они нелепой формы, унаследованной от пиктограмм ещё большей древности. Но этот язык мне знаком.
– Так читайте, Веда!
– Несколько минут тишины! – потребовала она, и все послушно уселись на камнях.
Веда Конг стала читать:
Гаснут во времени, тонут в пространстве Мысли, событья, мечты, корабли…
Я ж уношу в своё странствие странствий Лучшее из наваждений Земли.
– Это великолепно! – Эвда Наль поднялась на колени. – Современный поэт не сказал бы ярче про мощь времени. Хотелось бы знать, какое из наваждений Земли он считал лучшим и унёс с собой в предсмертных мыслях?»
Полностью это стихотворение звучит так:
Выйди на кровлю. Склонись на четыре
Стороны света, простёрши ладонь…
Солнце… Вода… Облака… Огонь… —
Всё, что есть прекрасного в мире…
Факел косматый в шафранном тумане…
Влажной парчою расплёсканный луч…
К небу из пены простёртые длани…
Облачных грамот закатный сургуч…
Гаснут во времени, тонут в пространстве
Мысли, событья, мечты, корабли…
Я ж уношу в своё странствие странствий
Лучшее из наваждений земли…
Нужно добавить – это стихотворение написано Волошиным в последние годы жизни, и в нем – прощание с красотой мира… Именно это и выражено в словах «какое из наваждений Земли он считал лучшим и унёс с собой».
Наше путешествие вслед за Поэзией будет неполным, если мы не придем к одной из важнейших тем Ивана Ефремова – теме Женщины. И здесь показательны цитаты, звучащие в романе «Лезвие бритвы»:
Если узнаешь, что ты другом упрямым отринут,
Если узнаешь, что лук Эроса не был тугим…
Это стихи Софии Парнок (1885-1933), в которых выражено чувство уже уходящей в прошлое утраченной любви:
Если узнаешь, что ты другом упрямым отринут,
Если узнаешь, что лук Эроса не был тугим,
Что нецелованный рот не твоим лобзаньем раздвинут,
И, несговорчив с тобой, алый уступчив с другим,
Если в пустыню сады преобразила утрата, —
Пальцем рассеянным все ж лирные струны задень:
В горести вспомни, поэт, ты слова латинского брата:
«Все же промчится скорей песней обманутый день».
Другие цитаты взяты из стихов Марии Шкапской (1891-1952):
«– Женская интуиция и есть инстинктивная оценка мудростью опыта прошлых поколений, потому что у женщины ее больше, чем у мужчины. Это тоже понятно почему – она отвечает за двоих. Но вернемся к Шкапской. Я бы сказал, она отличается научно верным изображением связи поколений, отражения прошлого в настоящем. Как это у нее:
Долгая, трудная, тяжкая лестница,
Многое множество, тьмущая тьма!
Вся я из вас, не уйдешь, не открестишься, —
Крепкая сложена плотью тюрьма…
– Одно из лучших, – обрадовалась Сима. – Но мне больше нравится гордое, помните:
Но каждое дитя, что в нас под сердцем дышит,
Стать может голосом и судною трубой!»
Привожу полностью текст обеих стихотворений:
Деды дедов моих, прадеды прадедов,
Сколько же было вас прежде меня?
Сколько на плоть мою вами затрачено
С древних времён и до этого дня?
Длинная, трудная, тяжкая лестница,
Многое множество, тьмущая тьма, –
Вся я из вас – не уйдёшь, не открестишься,
Крепкая сложена плотью тюрьма.
Ношей тяжёлой ложитесь мне на плечи, –
Строю ли, рушу ль, боюсь иль люблю, –
Каплями пота, кровавыми каплями,
Вы прорастаете в волю мою…
Мы были, мы прошли, нас было очень много,
колосья, сникшие под режущим серпом,
каменья серые по полевым дорогам,
мы были, мы прошли, земля наш темный дом.
Молчали мы, и нас никто не слышал,
и неуслышим будет голос твой,
но каждое дитя, что в нас под сердцем дышит –
стать может Голосом и Судною Трубой.
Здесь более всего поражает ощущение генетической памяти народа – даже больше, человечества, память, восходящая к Женщине-прародительнице и пронесенная женщинами-матерями. Эта память, живущая в нас со времен палеолита, вобравшая в себе все прекрасное, созданное людьми, дремлет в каждом из нас, но иногда может пробудиться и выразиться в творчестве и судьбе человека. Таких людей называют гениями – им равно подвластны все три времени – прошлое, настоящее и будущее.
Но ведь и само искусство таково. В его лучших образцах воплощено чудо единения времен, эпох, культур. Остается напомнить, что Иван Ефремов был ученым, изучавшим древнейшую жизнь, мир, существовавший сотни миллионов лет назад. И он же был писателем, описывавшим Ойкумену на заре античного мира, и представлявшим себе Вселенную людей, какой она станет через многие тысячи лет. И важнейшей связующей нитью между этими абсолютно разными, но одинаково живыми мирами, была для него поэзия.
Опубликовано в журнале «Северо-Муйские огни», Северомуйск, №3, 2016