Ни о чем уж мы больше не спросим пробудясь от ленивого сна
. от муки любви и разлуки упасла гробовая доска.
Похоронят, зароют глубоко,
Бедный холмик травой порастет,
И услышим: далёко, высоко
На земле где-то дождик идет.
Ни о чем уж мы больше не спросим,
Пробудясь от ленивого сна.
Знаем: если не громко — там осень,
Если бурно — там, значит, весна.
Хорошо, что в дремотные звуки
Не вступают восторг и тоска,
Что от муки любви и разлуки
Упасла гробовая доска.
Торопиться не надо, уютно;
Здесь, пожалуй, надумаем мы,
Что под жизнью беспутной и путной
Разумели людские умы.
Александр Блок 1915
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
«Похоронят, зароют глубоко…» А. Блок
Похоронят, зароют глубоко,
Бедный холмик травой порастет,
И услышим: далёко, высоко
На земле где-то дождик идет.
Ни о чем уж мы больше не спросим,
Пробудясь от ленивого сна.
Знаем: если не громко – там осень,
Если бурно – там, значит, весна.
Хорошо, что в дремотные звуки
Не вступают восторг и тоска,
Что от муки любви и разлуки
Упасла гробовая доска.
Торопиться не надо, уютно;
Здесь, пожалуй, надумаем мы,
Что под жизнью беспутной и путной
Разумели людские умы.
Дата создания: 18 октября 1915 г.
Анализ стихотворения Блока «Похоронят, зароют глубоко…»
В 1909 году в жизни Александра Блока произошло два трагических события. Сперва скончался его родной отец, с которым поэт после развода родителей поддерживал отношения, а затем Любовь Менделеева, супруга Блока, потеряла ребенка, рожденного от другого мужчины. Этот год стал переломным в судьбе поэта, который вдруг остро почувствовал, что юность с ее безрассудными поступками осталась в далеком прошлом, и теперь он уже ощущает за своей спиной дыхание смерти. Вряд ли Блок знал о том, что ему самому судьбой отпущено не так уж много времени. Однако именно с этого момента тема смерти стала все чаще и чаще проскальзывать в его произведениях, являясь своеобразным напоминанием о том, что в этом мире нет ничего вечного и незыблемого.
В 1915 году поэт публикует стихотворение «Похоронят, зароют глубоко…», в котором продолжает рассуждать на тему жизни после смерти. Являясь человеком глубоко верующим, поэт все же сомневается, что после отделения души от тела человек словно бы переходит в иной мир, продолжая все чувствовать, слышать и видеть. Тем не менее, он воссоздает картину своей собственной смерти, предрекая, что холмик на его могиле зарастет зеленой травой, и однажды он услышит, что «на земле где-то дождик идет».
Загробная жизнь представляется Блоку неким пробуждением от сна. Но при этом другая реальность лишена той радости и полноты бытия, которую мы испытываем ежедневно. Автор отмечает, что ему останется лишь по шуму дождя определять время года. «Если не громко – там осень, если бурно – там, значит, весна», – предрекает поэт.
Столь мрачные и пессимистичные мысли неслучайны, так как Блок пытается найти в них утешение. После пережитых трагедий, которые случились на фоне обострения взаимоотношений с супругой, пот мечтает лишь об одном – забыться в глубоком сне, который у него ассоциируется со смертью. Это, по мнению Блока, позволит не только забыть все обиды и избавиться от душевных страданий, но и обрести некое умиротворение. Именно в загробной жизни все чувства и ощущения уходят на второй план, о чем так мечтает поэт. Ведь тогда можно будет вздохнуть с облегчением и порадоваться тому, что «от муки любви и разлуки упасла гробовая доска».
Смерть, по мнению Блока, несет не только мир душе и спокойствие, но и помогает абстрагироваться от повседневной суеты. Поэт мечтает об избавлении от жизни естественным путем, так как тогда, как ему кажется, у него появится довольно много времени на то, чтобы обдумать все то, что с ним уже произошло. Блок рассчитывает понять, «что под жизнью беспутной и путной разумели людские умы», научится отличать не только черное от белого, но и увидит все оттенки серого этой непростой жизни, которая становится для него настоящим бременем.
Ни о чем уж мы больше не спросим пробудясь от ленивого сна
Владимир Алексеевич Солоухин (1924–1997)
(Исповедь вашего современника)
Эта книга написана — страшно сказать — в 1976 году, то есть в то время, которое потом назвали «застойным». Можно сказать и по-другому: это было мертво-стабильное время, никаких перемен, никаких даже шевелений в сторону перемен не предвиделось и даже не предчувствовалось.
Конечно, все понимали, что быстро стареющий Брежнев рано или поздно уйдет, но он был окружен такой сплоченной группой соратников (сообщников), что даль не проглядывалась даже на две-три фигуры вперед. Ну, уйдет Брежнев, но ведь рядом с ним Андропов, Черненко, Суслов, Гришин, Громыко, Устинов, Щелоков… Непробиваемая толща кадров, готовых занять место Генсека и удерживать существующую стабильность, то есть застой. И потом эти взаимные аэродромные чмокания-целования с Живковым, Чаушеску, Кадаром, Гереком… Надеяться было не на что.
А я в начале шестидесятых годов начал прозревать или, точнее сказать, прозрел. Как и почему это получилось — об этом и книга. Прозрение процесс необратимый. В слепых можно ходить хоть сто лет, но, раз увидев, нарочно уже не ослепнешь. Разве что зажмуриваться, да и то от увиденного не уйдешь.
И вот я стал писать книгу о том, как я прозрел, о том, что я увидел и понял.
Тут совпало несколько дополнительных обстоятельств, которые тоже сыграли свою роль.
Анна Ахматова, услышав у Марины Цветаевой в стихах что-то о смерти, воскликнула: «Ты с ума сошла! В стихах все сбывается!» А я как раз написал одно стихотворение. Где-то вычитал, что Страдивари потому делал такие драгоценные скрипки, что брал для этого дерево, в которое ударила молния. Скорее всего — легенда. Но, во всяком случае, легенда красивая. И вот стихотворение у меня заканчивалось:
Ну, вот небеса и бабахнули. В 1973 году, в возрасте сорока девяти лет — операция в онкологическом институте им. Герцена (при желании читайте об этом подробнее в повести «Приговор»).
Врачи думают, что больные ничего не слышат, не знают. А шушуканье за спиной трудно было не слышать: три месяца, от силы — шесть. Потоки метастазы, легочная температура, как бы вялая пневмония — картина известная… Когда же прошел год и пошел второй, я сказал себе: вот, ты хотел, чтобы небеса ударили в тебя, они и ударили. Но более того, они дают тебе дополнительный срок жизни. Зачем? Чтобы ты протирал штаны в ЦДЛ? Нет, тебе дан дополнительный срок, чтобы ты написал свою главную книгу. К 1976 году книга была готова.
Рязанская поэтесса Нина Краснова (она же и профессиональная машинистка) сказала мне однажды: «Все твои повести, это как деревня с ее домами, деревьями, колодцами, амбарами и прудами, а эта рукопись как церковь, венчающая деревенский пейзаж». Пусть будет так. Правда, когда я спросил у Нины Петровны: «А что же в этом случае моя новая повесть «Смех за левым плечом»? — Краснова не растерялась: «Это крестик на церковке»…
Книга «Последняя ступень» писалась без оглядки по многим причинам, и первая из них та, что было бы смешно даже и помышлять об ее опубликовании в то время. Ну а если написать и спрятать, то какие же могут быть оглядки? Это некоторые с их квартирными «эпопеями» да с карикатурами на русского солдатика «линяли за бугор», а я даже в уме не держал. Где родился, там и пригодился.
Передиктовал рукопись машинистке, размножил до шести-семи экземпляров. Хранились: два экземпляра в Москве в надежных, домах и семьях, один экземпляр в Париже, один в Сан-Франциско, один во Франкфурте-на-Майне, но везде с твердым уговором: без моего ведома из рук не выпускать.
Но время шло. Чувство опасности притуплялось, я стал давить рукопись почитывать то одному человеку, то другому. В общей сложности «тираж» прочтения составил, вероятно, около полусотни. Называть всех, кто прочел, ни к чему, упомяну лишь Леонида Максимовича Леонова, да еще Александра Львовича Казембека, русского дворянина, эмигранта в Париже, основателя партии «Младороссов», в программе которой было соединить Советскую власть (вернее, сталинское единоначалие и государственность) с монархией. Идея кажется смешной, но не настолько уж. Ведь Сталин уже и был самодержцем, и если бы не вывели его из строя 28 февраля 1953 года, народ, возможно, провозгласил бы его даже императором.
Александр Львович, после войны возвратившийся из парижской эмиграции в Москву, оказался одним из первых читателей рукописи. Помню, я сидел в кресле в его комнате, а он ходил мимо меня своими мелкими шажками, ходил не целый ли вечер, никак не решаясь на вынесение приговора. Потом остановился на секунду: «Во-первых, это — блистательно, во-вторых, по-русски — доблестно. » И тотчас вышел из комнаты. Завышенную восторженность оценки (а она была еще выше, чем изображено здесь) надо отнести за тот счет, что Казембек всю жизнь прожил с этими идеями, но высказать их (по крайней мере, в такой форме и в таком объеме) не высказал.
А между тем потекли годы. Издательство «Посев» во Франкфурте-на-Майне освоить рукопись не смогло («Нас разнесут!»). Самое большое, что они сделали, это извлекли оттуда небольшую главку о Ленине и под названием «Читая Ленина» издали ее отдельной брошюркой.
Сейчас могу сказать, на сердце руку положи, что удерживали от публикации меня не боязнь, не страх (скорее инерция), однако не на последнем месте был и этический момент. Может быть, даже на первом месте. Ведь я отчетливо понимал, что некоторые «персонажи» в книге легко узнаваемы, и «персонажам» это может вовсе не понравиться. А я им, между тем, обязан столь многим, что огорчать их никак не хотелось бы.
Даю ли я себе отчет в том, что многие мысли, идеи, положения были подраздерганы за двадцать лет мною самим в других книгах либо статьях, частично другими людьми, частично самим временем? В частностях — да, но в большом и целом основная концепция остается, мне кажется, злободневной. Впрочем возможному читателю судить об этом будет легче, нежели автору.
Должен заметить, что где-то в середине срока хранения рукописи, я перечитал ее и сделал некоторые вставочки, уточнения и дополнения. Это означает, что я и сам видел, как время идет, и что оно меняет не только обстановку в стране, но и меня самого.
Роза Мира и новое религиозное сознание
Воздушный Замок
Культурный поиск
Библиотека и фонотека
Последние поступления
Поиск в Замке
153. Похоронят, зароют глубоко (Михаил Лермонтов, Александр Блок, Иван Бунин)
Редеют бледные туманы
Над бездной смерти роковой,
И вновь стоят передо мной
Веков протекших великаны.
Они зовут, они манят,
Поют, и я пою за ними,
И, полный чувствами живыми,
Страшуся поглядеть назад, –
Чтоб бытия земного звуки
Не замешались в песнь мою,
Чтоб лучшей жизни на краю
Не вспомнил я людей и муки,
Чтоб я не вспомнил этот свет,
Где носит всё печать проклятья,
Где полны ядом все объятья,
Где счастья без обмана нет.
Похоронят, зароют глубоко,
Бедный холмик травой порастёт,
И услышим: далёко, высоко
На земле где-то дождик идёт.
Ни о чём уж мы больше не спросим,
Пробудясь от ленивого сна.
Знаем: если не громко – там осень,
Если бурно – там, значит, весна.
Хорошо, что в дремотные звуки
Не вступают восторг и тоска,
Что от муки любви и разлуки
Упасла гробовая доска.
Торопиться не надо, уютно;
Здесь, пожалуй, надумаем мы,
Что под жизнью беспутной и путной
Разумели людские умы.
Плывёт, течёт, бежит ладьёй,
И так высоко над землёй!
Назад идёт весь небосвод,
А он вперёд – и всё поёт.
Поёт о том, что мы живём,
Что мы умрём, что день за днём
Идут года, текут века –
Вот как река, как облака.
Поёт о том, что всё обман,
Что лишь на миг судьбою дан
И отчий дом, и милый друг,
И круг детей, и внуков круг,
Что вечен только мёртвых сон,
Да Божий храм, да крест, да он.
Текст книги «Блок за 30 минут»
Автор книги: Татьяна Беленькая
Жанр: Учебная литература, Детские книги
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Дым от костра струею сизой…
«Не уходи. Побудь со мною,
Я так давно тебя люблю…»
Дым от костра струею сизой
Струится в сумрак, в сумрак дня.
Лишь бархат алый алой ризой,
Лишь свет зари – покрыл меня.
Всё, всё обман, седым туманом
Ползет печаль угрюмых мест.
И ель крестом, крестом багряным
Кладет на даль воздушный крест…
Подруга, на вечернем пире,
Помедли здесь, побудь со мной.
Забудь, забудь о страшном мире,
Вздохни небесной глубиной.
Смотри с печальною усладой,
Как в свет зари вползает дым.
Я огражу тебя оградой –
Кольцом из рук, кольцом стальным.
Я огражу тебя оградой –
Кольцом живым, кольцом из рук.
И нам, как дым, струиться надо
Седым туманом – в алый круг.
Первоначальное название данного стихотворения было «Романс». Оно и замышлялось как романс, который можно исполнять. Позже автор изменил название, но эпиграф взят из другого романса «Побудь со мною» Николая Зубова.
В произведении очевидно преобладание двух тематик: тема любви и тема рассуждений о судьбе России, что во многом повлияло на включение его в цикл «Родина». Первая раскрывается посредством частого упоминания предметов красного (алого) цвета – символа любви: «…бархат алый алой ризой…», «…свет зари – покрыл меня…», «…крестом багряным…», «…алый круг». При этом, любовь, по мнению автора, не может быть счастливой, взаимной и героев ожидает неизбежное расставание.
Вторая – через слова-знаки: «Дым от костра струею сизой Струится в сумрак, в сумрак дня…» – символ неопределенности, сомнений, печали. «…Всё, всё обман, седым туманом Ползет печаль угрюмых мест…» – сама Россия видится поэту угрюмым местом, чья судьба еще не предрешена, но впереди ее ожидает множество потрясений. Нет ничего истинного, все «обман», провокация. Об этом же говорит и фраза: «…Смотри с печальною усладой, Как в свет зари вползает дым…» – в значении: разочарования в любви и дурного предзнаменования для страны, в которую на рассвете силы, мощи вползает дым сомнений, социального раскола.
Написано в 1910 году.
Мой любимый, мой князь, мой жених…
Мой любимый, мой князь, мой жених,
Ты печален в цветистом лугу.
Повиликой средь нив золотых
Завилась я на том берегу.
Я ловлю твои сны на лету
Бледно-белым прозрачным цветком.
Ты сомнешь меня в полном цвету
Белогрудым усталым конем.
Ах, бессмертье мое растопчи, –
Я огонь для тебя сберегу.
Робко пламя церковной свечи
У заутрени бледной зажгу.
В церкви станешь ты, бледен лицом,
И к царице небесной придешь, –
Колыхнусь восковым огоньком,
Дам почуять знакомую дрожь…
Над тобой – как свеча – я тиха.
Пред тобой – как цветок – я нежна.
Жду тебя, моего жениха.
Всё невеста – и вечно жена.
Данное стихотворение написано Блоком от лица его любимой жены – Любови Менделеевой. В нем поэт отображает те мысли, эмоции и чувства, которые, как ему кажется, к нему испытывает супруга. Однако это не так. Здравомыслящей женщине были совершенно чужды романтические порывы благоверного. Более того, она скорее позволяла себя любить, чем любила сама.
По ее собственному признанию, она хотела развестись с мужем уже в первый год после свадьбы. И во многом это было связано с отсутствием интимной близости между супругами. Поэту казалось кощунством нарушать душевное единение плотскими утехами. Тогда как сама Любовь Дмитриевна, была глубоко несчастной и чувствовала себя отвергнутой, поэтому ни о какой: «…ловле снов на лету…» или «…как цветок – я нежна…» речи, конечно, не шло.
Тем не менее, автобиографичны строки: «…Жду тебя, моего жениха Всё невеста – и вечно жена» – в контексте того, что супруги так и не развелись, несмотря на постоянные измены и несложившуюся семейную жизнь. Супруга осталась с ним до конца.
Создано в 1904 году.
Вися над городом всемирным…
Вися над городом всемирным,
В пыли прошедшей заточен,
Еще монарха в утре лирном
Самодержавный клонит сон.
И предок царственно-чугунный
Всё так же бредит на змее,
И голос черни многострунный
Еще не властен на Неве.
Уже на домах веют флаги,
Готовы новые птенцы,
Но тихи струи невской влаги,
И слепы темные дворцы.
И если лик свободы явлен,
То прежде явлен лик змеи,
И ни один сустав не сдавлен
Сверкнувших колец чешуи.
Стихотворение из цикла «Город», в котором переплелись традиции как символизма, так и реализма. Посвящено событиям января 1905 года («Кровавое воскресенье») и в центре сюжета Санкт-Петербург. Сила общественного негодования разгоном демонстрации рабочих была столь огромна, что поэт предчувствовал приближение чего-то ужасного и грандиозного. Чем, по сути, и явилась революция.
Пророческими оказались строчки: «…Еще монарха в утре лирном…» намекая на то, что монархия вскоре падет, поскольку полностью изжила себя: «…И предок царственно-чугунный Всё так же бредит на змее…» – символ оторванности от реалий происходящего, неспособности здраво оценивать ситуацию. Отсюда, следующие строки: «…Уже на домах веют флаги Готовы новые птенцы…» – народ поднимает свои знамена, он готов сам все взять в свои руки, пускай и путем кровавой расправы, ведь революция иначе не осуществима.
Но пока город тих и спокоен: «…И голос черни многострунный Еще не властен на Неве…» и «…Но тихи струи невской влаги И слепы темные дворцы…» – безмятежность, которая не продлиться долго, а потому, ей нужно наслаждаться, пока есть такая возможность.
Написано в 1905 году.
Похоронят, зароют глубоко…
Похоронят, зароют глубоко,
Бедный холмик травой порастет,
И услышим: далёко, высоко
На земле где-то дождик идет.
Ни о чем уж мы больше не спросим,
Пробудясь от ленивого сна.
Знаем: если не громко – там осень,
Если бурно – там, значит, весна.
Хорошо, что в дремотные звуки
Не вступают восторг и тоска,
Что от муки любви и разлуки
Упасла гробовая доска.
Торопиться не надо, уютно;
Здесь, пожалуй, надумаем мы,
Что под жизнью беспутной и путной
Разумели людские умы.
Данное стихотворение – попытка представить себе, что будет там, за гробовой доской. Несмотря на сильную религиозность, поэту иногда кажется, что есть жизнь после смерти, но он сам же в этом сомневается и просто осторожно фантазирует на эту тему. В частности, ему представляется, что человек после смерти снова просыпается: «…Пробудясь от ленивого сна…» и оказывается в некоем приятном помещении, вероятно – в гробу, где лежать хорошо, комфортно: «…Торопиться не надо, уютно…», можно послушать, что твориться на земле: «…На земле где-то дождик идет…» и «…если не громко – там осень Если бурно – там, значит, весна…».
А главное – отрешиться от всех горестей и несчастий, быть неподвластным унынию и негативу, спокойно все обдумать: «…Не вступают восторг и тоска…»,«…Что от муки любви и разлуки Упасла гробовая доска…», «…Здесь, пожалуй, надумаем мы Что под жизнью беспутной и путной…».
Написано в 1915 году.
О, весна без конца и без краю…
О, весна без конца и без краю –
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
Принимаю тебя, неудача,
И удача, тебе мой привет!
В заколдованной области плача,
В тайне смеха – позорного нет!
Принимаю бессонные споры,
Утро в завесах темных окна,
Чтоб мои воспаленные взоры
Раздражала, пьянила весна!
Принимаю пустынные веси!
И колодцы земных городов!
Осветленный простор поднебесий
И томления рабьих трудов!
И встречаю тебя у порога –
С буйным ветром в змеиных кудрях,
С неразгаданным именем бога
На холодных и сжатых губах…
Перед этой враждующей встречей
Никогда я не брошу щита…
Никогда не откроешь ты плечи…
Но над нами – хмельная мечта!
И смотрю, и вражду измеряю,
Ненавидя, кляня и любя:
За мученья, за гибель – я знаю –
Все равно: принимаю тебя!
Стихотворение посвящено совсем не радости от наступления весны, как может сначала показаться читателю, а переживаниям по поводу событий личной жизни. Речь идет о предательстве жены – Любови Дмитриевны, которая именно весной ушла к другу поэта, Андрею Белому.
Но Блок не видит смысла сражаться за любимую женщину, он принимает это ее решение: «…Узнаю тебя, жизнь! Принимаю. » и пытается как-то защитить свою ранимую душу от страданий: «…И приветствую звоном щита. ». Он глубоко опечален, опозорен и уже просто не осталось сил никому ничего доказывать: «…В заколдованной области плача В тайне смеха – позорного нет. »,«…Принимаю бессонные споры…» и «…Чтоб мои воспаленные взоры…» – символ того, что обсуждать больше нечего.
Примечательно, что поэт все равно надеется на возвращение жены: «…И встречаю тебя у порога – С буйным ветром в змеиных кудрях…». Ему отчаянно хочется верить, что когда она вернется, то они смогут начать нормальную семейную жизнь, сложить воедино разбитые осколки: «…Но над нами – хмельная мечта. », научиться снова доверять друг другу, чтобы больше не расставаться.
Создано в октябре 1907 года.
В ночи, когда уснет тревога…
В ночи, когда уснет тревога,
И город скроется во мгле –
О, сколько музыки у бога,
Какие звуки на земле!
Что буря жизни, если розы
Твои цветут мне и горят!
Что человеческие слезы,
Когда румянится закат!
Прими, Владычица вселенной,
Сквозь кровь, сквозь муки, сквозь гроба –
Последней страсти кубок пенный
От недостойного раба!
Стихотворение из раннего периода творчества писателя, которое он написал еще будучи совсем юным гимназистом. Сюжет произведения – ода жизни, красоте природы, совершенству всего, что есть на земле: «…О, сколько музыки у бога…», «…Какие звуки на земле. ».
В сравнении с величием мироздания, все человеческие тревоги и переживания – пустяк: «…Что буря жизни, если розы Твои цветут мне и горят. », «…Что человеческие слезы, Когда румянится закат. ». А потому, в финале стихотворения поэт обращается к «Владычице вселенной», которую также ассоциирует и с возлюбленной, с просьбой принять от него посильный подарок, хотя он и ничтожно мал: «…Последней страсти кубок пенный От недостойного раба!».
Написано в 1898 году.
Моей матери
Друг, посмотри, как в равнине небесной
Дымные тучки плывут под луной,
Видишь, прорезал эфир бестелесный
Свет ее бледный, бездушный, пустой?
Полно смотреть в это звездное море,
Полно стремиться к холодной луне!
Мало ли счастья в житейском просторе?
Мало ли жару в сердечном огне?
Месяц холодный тебе не ответит,
Звезд отдаленных достигнуть нет сил…
Холод могильный везде тебя встретит
В дальней стране безотрадных светил…
Блок очень любил свою мать – Александру Андреевну, которая была для него всем: и наставником, и советником, и поверенным во всех делах. Поэтому неудивительно, что он часто посвящал ей стихи. Данное произведение – как раз такое.
Поводом для его написания явился отказ Любови Дмитриевны в ухаживаниях молодого человека (они тогда еще не были женаты) и своей болью и переживаниями поэт делится с мамой, посредством написания ей письма в Шахматово, где она жила, с вложенным внутрь листочком.
Даже через год после печального объяснения с возлюбленной, поэт все еще страдает и сравнивает ее с недостижимой луной и звездами: «…Полно стремиться к холодной луне. ». Пытается утешиться другими житейскими радостями, отвлечься от несчастной любви: «…Мало ли счастья в житейском просторе? Мало ли жару в сердечном огне?…». Но в ответ ему – лишь тишина: «…Месяц холодный тебе не ответит…», а борьба кажется бессмысленной и проигранной: «…Звезд отдаленных достигнуть нет сил…». Ему сдается, что любовь вообще не может быть счастливой и надеяться не на что: «…Холод могильный везде тебя встретит…» и убежать от этого невозможно: «…В дальней стране безотрадных светил…».
Создано в 1899 году.
Ты проходишь без улыбки…
Ты проходишь без улыбки,
Опустившая ресницы,
И во мраке над собором
Золотятся купола.
Как лицо твое похоже
На вечерних богородиц,
Опускающих ресницы,
Пропадающих во мгле…
Но с тобой идет кудрявый
Кроткий мальчик в белой шапке,
Ты ведешь его за ручку,
Не даешь ему упасть.
Я стою в тени портала,
Там, где дует резкий ветер,
Застилающий слезами
Напряженные глаза.
Я хочу внезапно выйти
И воскликнуть: «Богоматерь!
Для чего в мой черный город
Ты Младенца привела?»
Но язык бессилен крикнуть.
Ты проходишь. За тобою
Над священными следами
Почивает синий мрак.
И смотрю я, вспоминая,
Как опущены ресницы,
Как твой мальчик в белой шапке
Улыбнулся на тебя.
Стихотворение относится к циклу «Город» и не сложно догадаться, что речь идет вновь о Петербурге. Последний кажется поэту вместилищем всех самых ужасных человеческих пороков, грязи, лжи, лицемерия. Местом, где стирается грань между реальным и вымышленным, где люди сходят с ума.
В этот период творчества Блока, Прекрасная дама уже постепенно сдает свои позиции и ей на смену спешит сильная, волевая таинственная незнакомка. По сюжету произведения, поэт встречает на улице около собора молодую женщину с ребенком, которые у него ассоциируются с Богоматерью и Иисусом Христом: «…Богоматерь! Для чего в мой черный город Ты Младенца привела?…». Автору хочется предупредить их о том, что нужно уходить, уберечь от опасности, но язык не слушается его: «…Но язык бессилен крикнуть…». Мама с ребенком уходят, а поэт остается один, ошеломленный, наблюдать, как святые следы уже скрывает синий мрак города.
Написано в 1904-1908 году.
Его встречали повсюду…
Его встречали повсюду
На улицах в сонные дни.
Он шел и нес свое чудо,
Спотыкаясь в морозной тени.
Входил в свою тихую келью,
Зажигал последний свет,
Ставил лампаду веселью
И пышный лилий букет.
Ему дивились со смехом,
Говорили, что он чудак.
Он думал о шубке с мехом
И опять скрывался во мрак.
Однажды его проводили,
Он весел и счастлив был,
А утром в гроб уложили,
И священник тихо служил.
Подавляющее большинство произведений из цикла «Стихи о Прекрасной Даме» посвящено жене – Любови Дмитриевне Менделеевой и этот стих – не исключение. Несмотря на любовное поражение от отказа девушки с ним встречаться, Блок решил все равно настоять на своем и очаровать строптивую возлюбленную. Для этого, он обращается к Высшим Силам с просьбой о помощи. Начинает вести очень аскетичный, замкнутый образ жизни и часто молится.
В сюжете самому автору отведена решающая роль. Он говорит о себе, хотя и от третьего лица, и называя себя «чудаком». Это он так поглощен своей любимой и мыслями о ней, что идет «…Спотыкаясь в морозной тени…», а придя в «…свою тихую келью…» зажигает лампадку: «…Ставил лампаду веселью…» – символ вечной надежды, тихой радости, прочной любви. О нем судачат посторонние люди, считают немножко не от мира сего, чудаком и странным, таинственным субъектом: «…Ему дивились со смехом Ему дивились со смехом…». Автор это понимает, но не обращает никакого внимания, снова загадочно уходя: «…И опять скрывался во мрак…».
Но однажды все меняется, когда загадочный незнакомец вдруг умирает. Автору кажется, что и его со временем так же похоронят и отслужат по нему панихиду: «…А утром в гроб уложили И священник тихо служил».
Создано в октябре 1902 года.
Твоя гроза меня умчала…
Твоя гроза меня умчала
И опрокинула меня.
И надо мною тихо встала
Синь умирающего дня.
Я на земле грозою смятый
И опрокинутый лежу.
И слышу дальние раскаты,
И вижу радуги межу.
Взойду по ней, по семицветной
И незапятнанной стезе –
С улыбкой тихой и приветной
Смотреть в глаза твоей грозе.
Как это часто и бывает, поводом для написания данного стихотворения явились события в личной жизни автора. На сей раз, речь идет о примирении с блудной супругой, которая вернулась к нему от Андрея Белого. Блок ее принял, но доверие было утеряно навсегда, хотя, поэт все еще очень любил жену.
Гроза – это метафорическое название семейных скандалов, выяснения отношений, которые, как и природное явление, случаются часто и уже кажутся нормальным течением жизни. Блок, даже находил в этом определенную приятность, воспринимая, как шутку, игру: «…Твоя гроза меня умчала И опрокинула меня…», понимая, что супругу – не изменить и проще подстроиться под ее буйство. Как и после природной грозы, наступает затишье, хороший и солнечный день. Примерно то же самое происходило и в этих странных отношениях: «…И слышу дальние раскаты, И вижу радуги межу…» – супруги мирились и какое-то время все было хорошо. До новой грозы: «…С улыбкой тихой и приветной Смотреть в глаза твоей грозе».
Написано в ноябре 1906 года.
Ветер принес издалека…
Ветер принес издалёка
Песни весенней намек,
Где-то светло и глубоко
Неба открылся клочок.
В этой бездонной лазури,
В сумерках близкой весны
Плакали зимние бури,
Реяли звездные сны.
Робко, темно и глубоко
Плакали струны мои.
Ветер принес издалёка
Звучные песни твои.
Стихотворение выдержано в лучших традициях литературы символизма – ничто не случайно, ничего просто так не происходит. Это период новой встречи с Любовью Менделеевой, которую он знал маленькой девочкой и которая теперь предстала перед ним прекрасной молодой девушкой, в которую тот без памяти влюбился.
Видеть предмет своей страсти, поэт мог только летом, во время отдыха на даче, поэтому все стихотворение проникнуто предчувствием скорого наступления весны, а потом и лета – встречи с любимой. По сюжету автор наблюдает постепенное наступление весны. На улице еще зима, но уже виднеется первый кусочек синего весеннего неба: «…Где-то светло и глубоко Неба открылся клочок…». И это событие так радует писателя, что все былые тревоги и печали становятся вмиг несущественными: «…В сумерках близкой весны Плакали зимние бури…» – знак того, что зима уже скоро закончится, а значит, закончится и разлука с возлюбленной: «…Ветер принес издалёка Звучные песни твои».
Написано в январе 1901 года.
Фабрика
В соседнем доме окна жолты.
По вечерам – по вечерам
Скрипят задумчивые болты,
Подходят люди к воротам.
И глухо заперты ворота,
А на стене – а на стене
Недвижный кто-то, черный кто-то
Людей считает в тишине.
Я слышу всё с моей вершины:
Он медным голосом зовет
Согнуть измученные спины
Внизу собравшийся народ.
Они войдут и разбредутся,
Навалят на спины кули.
И в желтых окнах засмеются,
Что этих нищих провели.
Стихотворение из цикла «Распутье», написано в 1903 году. Повествует о реальном положении дел в царской России: о существовании двух миров – рабочих и буржуев-капиталистов. Первые – малообразованные, темные, безропотные люди, а вторые – жадные, злые, нахальные. Эти два мира никогда не пересекаются, они совершенно разные. Поэтом, как-бы наблюдающим ситуацию со стороны, высмеивается именно социальное неравенство, несправедливость, очевидность того, что в обществе и стране назревают крупные перемены.
Преобладающие два цвета в произведении – желтый и черный означают: первый – золотые монеты, сытую жизнь, власть, амбиции, роскошь, удовлетворенность жизнью, а второй – нищету, страх, боль, голод, холод, отчаяние: «…В соседнем доме окна жолты…», «…И в желтых окнах засмеются…». Против: «…Недвижный кто-то, черный кто-то…», «…Согнуть измученные спины Внизу собравшийся народ…», «…Что этих нищих провели».
Автора глубоко печалит такое положение дел, но изменить в одиночку он ничего не может. Не случайно, в то время уже появляются первые несмелые разговоры о революции, эта идея уже есть. И Блоку очень нравится эта мысль, он глубоко уверен в необходимости смены власти. Потом, после революции, он поймет, что многое можно было сделать по-другому, но это будет потом, а пока – долой капиталистов из страны.
Мне снились веселые думы…
Мне снились веселые думы,
Мне снилось, что я не один…
Под утро проснулся от шума
И треска несущихся льдин.
Я думал о сбывшемся чуде…
А там, наточив топоры,
Веселые красные люди,
Смеясь, разводили костры:
Смолили тяжелые челны…
Река, распевая, несла
И синие льдины, и волны,
И тонкий обломок весла…
Пьяна от веселого шума,
Душа небывалым полна.
Со мною – весенняя дума,
Я знаю, что Ты не одна…
Пророческий дар поэта многократно зафиксирован в его произведениях – очень многое из того, что он предчувствует, потом действительно сбывается. Так происходит и в этом стихотворении. Оно создано во время разлуки с Любовью Менделеевой, которая не захотела остаться с молодым человеком. Казалось бы, роман окончен. Но только не в случае с Блоком.
По сюжету автор видит сон, в котором он не один: «…Мне снилось, что я не один…» и «…Я думал о сбывшемся чуде…» – очевидно приснившееся бракосочетание с любимой, о котором так мечтал поэт и которое ему казалось чудом. Об этом же говорят строчки: «…Под утро проснулся от шума И треска несущихся льдин…» – символ того, что «лед тронулся» и скоро все изменится к лучшему. Судьба уже готова ему улыбнуться, счастье в пути: «…Смолили тяжелые челны…», «…Пьяна от веселого шума, Душа небывалым полна…».
И в финале – констатация факта: надежда еще есть, эта девушка останется с ним и станет его женой: «…Со мною – весенняя дума, Я знаю, что Ты не одна…».