Набоков книга про сны

Чтение на 15 минут: «Я/сновидения Набокова»

В 1964 году Набоков, долгие годы боровшийся с бессоницей, стал записывать свои сны, опираясь на инструкции философа Джона Уильяма Данна. Дневник снов писателя впервые опубликован в «Издательстве Ивана Лимбаха». Arzamas выбрал отрывок из вступительной статьи набоковеда Геннадия Барабтарло и несколько снов

Геннадий Барабтарло. Я/сновидения Набокова Текст публикуется с сохранением особенностей правописания автора.

В основе эксперимента Набокова лежит гипотеза Джона У. Данна, британского аэронавта начала XX века, первооткрывателя, инженера, эксцентрического писателя и оригинального мыслителя. Между 1901 и 1914 годом Данн изобрел и построил десять вариантов летательного аппарата, тяжелее воздуха, для военной разведки, как монопланы, так и бипланы. Их фюзеляж напоминал наконечник стрелы с крыльями, отброшенными назад, наподобие современных дельтапланов, и не имел хвоста, что, как это ни странно, придавало его маши­нам поразительную устойчивость. Данн мог управлять аэропланом, прижимая ногой акселератор, в то время как руки его могли вести записи в полете. Пред­военная аэронавтика довольно резко пошла в другом направлении, и, вслед­ствие врожденной болезни сердца, Данн оставил авиацию. После некоторого времени, посвященного изобретению новых улучшенных способов рыбной ловли на приманку (в 1924 году он опубликовал популярную книгу о том, как делать искусственные мушки прозрачными, чтобы рыба могла видеть настоя­щих мух сквозь солнечный свет), он обратился к исследованию, позволившему удовлетворительно объяснить странную серию сновидений, которые он видел с юности и которые, как он обнаружил, видели и другие. Он изучил современ­ные теории времени, от Ч. Г. Хинтона («Что такое четвертое измерение?», 1880) до Бергсона и Фрейда с одной стороны и до Планка и Эйнштейна с дру­гой. По совету Герберта Уэллса, его старого приятеля, он разработал подроб­ную общую теорию, которую опубликовал в 1927 году как «Эксперимент со време­нем» (по любопытному совпадению, в том же году Хайдеггер напеча­тал «Бытие и время» — быть может, самое свое глубокое сочинение). Книга Данна выдер­жала множество изданий, лучшее из которых было третье, пересмотренное, напечатанное в 1934 году и много раз перепечатанное. У Набокова было одно из этих изданий.

Джон Уильям Данн National Portrait Gallery, London

Книга наделала довольно много шуму в научных философских кругах и имела влияние на многих современных британских писателей, особенно на Олдоса Хаксли и Дж. Б. Пристли и, может быть, менее явно на Джойса, Вальтера де ла Мара и Элиота.

Сам эксперимент методически излагается в третьей части книги Данна. Он ищет доказательств того, что его предсказательные сны не ненормальны и не свойственны ему одному. Но указывает на незамеченный прежде аспект времени, общий для всех людей, а именно что время способно двигаться вспять. Он также замечает, что людям свойственно забывать свои сны по пробуждении или «не замечать связи с последующим, относящимся ко сну явлением». Иногда в памяти всплывают отрывки старых снов: они могут скрывать правдоподобное объяснение феномена deja vu, цепочки явлений, виденных во сне, но начисто забытых, покуда они не происходят в действи­тельности, иногда годы спустя. Поэтому Данн приходит к выводу, что сны вообще состоят из «образов прошлого опыта, смешанных с опытом будущего опыта приблизительно в равных пропорциях». Его главный довод тот, что мир протяжен во времени и у нас о нем до странного искаженное представление, «при котором „будущее“ необъяснимо отсутствует, отрезано от растущего „прошлого“ подвижным „настоящим моментом“», — привычное заблуждение, вызванное «чисто мысленным барьером, ощущаемым, только когда мы живем наяву». Иными словами, мы сознательно отсекаем свое будущее — уже произо­шедшее в наших снах.

Вот Данн и придумал уникальный эксперимент, чтобы убедиться, что его опыт не идиосинкратичен, но вполне зауряден. Он уговорил еще троих проделать то же самое, следуя его точнейшим указаниям, — с результатами, превзошедшими его собственные. Он разработал техническую сторону, с тем чтобы преодолеть два главных препятствия, не позволяющих нам следить за временем более чем в одном направлении: трудность запомнить сновидения в точных деталях и еще большую трудность — отнести этот сон к последую­щему событию и сделать правдоподобной связь между событиями, какими они представились во сне и наяву. Большинство людей помнят некоторые свои сны, иные записывают их, однако «за все предыдущие века ни один из тысячи не заметил, что он видит во сне будущее» (курсив, разумеется, Данна). Набоков, вероятно, читал эти инструкции со вниманием, ибо он следует им дословно, по крайней мере, в начале своего эксперимента.

Обложка первого издания книги Джона Уильяма Данна «Эксперимент со временем». Лондон, 1927 год A & C Black, Ltd

В эксперименте, проводимом на себе самом, делаешься одновременно его объектом и субъектом: становишься персонажем, видящим сны, и автором, эти сны записывающим и переводящим на язык яви. Набоков пытается сделать нечто подобное в своем последнем и неоконченном романе «Лаура и ее ориги­нал», где профессор психологии проводит эксперимент, в котором мысленным усилием постепенно стирает себя, как резинкой, записывая по ходу все ступени опыта. В этом смысле эксперимент Данна, по крайней мере в одном философ­ском аспекте, оказался весьма сходным с началами, лежащими в основании сочинений Набокова. На малом пространстве романа ставится эксперимент действительной жизни, где экспериментатор становится persona dramatis, для которого чрезвычайно трудно, а то и невозможно вернуться и перечитать свою прошлую жизнь, не говоря о будущем. И как читатель его романа может найти в раннем эпизоде критический поворот в жизни героя, перелистав взад и впе­ред дюжину или сотню страниц, точно так же читатель записей снов Набокова может легко передвигаться взад и вперед во времени без ограничений, вспоми­ная то или другое событие в его предыдущей или будущей жизни или книге. Именно такие отношения между автором и читателем с одной стороны и пер­сонажами с другой Набоков изобрел и культивировал. Набоков безусловно верил в предсказательные сны и до своего эксперимента и оставил записи таких снов в дневниках и письмах.

Эксперимент Набокова осложнялся обстоятельством, которого Данн не пред­видел. Всю свою жизнь он боролся с безсонницей, что предполагало, особенно в последний его период в Монтрё, ежевечернее употребление сильных снотвор­ных. Его швейцарские доктора прописывали все более действенные пилюли, и страницы карманных дневников Набокова этого времени заполнены назва­ниями, дозами и даже формой и цветом этих пилюль. Как известно, сновиде­ния происходят в фазе быстрого движения глаз, при переходе от глубокого сна к легкому и поверхностному (так называемый «парадоксальный сон»). Обыкно­венно Набоков вспоминает сны, виденные на разсвете, сразу по пробуждени после безпокойной ночи, во время которой он часто вставал. Если субъект эксперимента со сном — пожилой человек, страдающий безсонницей, с увели­ченной предстательной железой (через десять лет ее пришлось удалить), много раз просыпающийся в течение ночи и тем самым часто прерывающий нор­маль­ный ход сна, то как это отражается на характере его сновидений? И как сильное химическое вмешательство влияло на его сны? И главное, как эти факторы отразились на основной цели эксперимента Данна: доказать, что время, как и другие измерения мироздания, не обязано двигаться только вперед?

21 ноября 1972 года Набоков набросал в записной книжке стишок, где под слабой улыбкой легко увидеть боль:

Положение осложнялось еще и тем, что Набоков старался не разбудить жену в смежной спальне, — но иногда его одолевал страх «подползающей смерти». 24 апреля 1976 года, на следующий день после своего семидесятисемилетия, он «проснулся в час ночи в панике» от того, что он называл «вот оно», то есть приближение конца, и «закричал тихонько, чтобы не разбудить ее, и в то же время разбудить».

Восьмидесятинощный эксперимент Набокова осенью 1964 года был настой­чивой попыткой изследовать его фрагментарные, трудно описуемые снови­дения под дневным освещением предположения, что время обратимо. Это предположение лежит в основе ряда его художественных сочинений, включая мемуары, — что может быть вовсе не странно. Эта идея доведена до края в его последнем романе «Взгляни на арлекинов!», герой которого полагает, что его неспособность мысленно соединить пространство и время есть род безумия. В известном смысле каждую ночь Набоков ставит опыт со временем, причем в условиях, в которых термин «хроническое» возвращает себе первоначальное значение и вводит время в область философскую, и далее — в потусторонность, которую Набоков изучал и в жизни, и в своих сочинениях, днем и ночью, — мир, где «времени больше не будет».

Сны Владимира Набокова
Перевод Геннадия и Аллы Барабтарло. Комментарии Геннадия
Барабтарло.

Источник

Я/сновидения Набокова: фрагмент книги

В «Издательстве Ивана Лимбаха» выходит сборник «Я/сновидения Набокова», составленный Геннадием Барабтарло — виднейшим набоковедом, переводчиком романов «Истинная жизнь Севастьяна Найта» и «Лаура и ее оригинал». Книга посвящена малоизвестному увлечению писателя — его исследованиям переплетения повседневности и мира сновидений. Основу книги составляет сновидческий дневник, который писатель вел в 1964–1965 годах. Вокруг этих заметок Барабтарло выстраивает исследование роли снов в творчестве Набокова. С разрешения издательства публикуем фрагменты книги в переводе Геннадия и Аллы Барабтарло.

Из Предисловия Геннадия Барабтарло

Никто из весьма солидных английских и американских рецензентов не понял толком, о чем эта книга. Отчасти этому способствовало ее английское название: Insomniac Dreams («Сны страдающего безсонницей»), смещающее акцент в сторону сновидений Набокова, тогда как главная тема книги — гипотеза о возвратности времени. В снах Набокова выделяли провидческий характер, как будто есть что-то новое в том, что иные сны предсказывают будущее. Между тем оригинальность и ценность этой гипотезы состоят прямо в обратном: в текущих событиях, предсказывающих прошлое в той зоне, которую можно назвать вслед за Флоренским соприкосновением мира видимого и невидимого — в зоне сновидений. В сущности, «Предсказание прошлого» могло бы быть удачным названием этой книги. Я предпочел настоящее двусмысленное название, ибо оно послужило толчком для всего замысла.

22 ноября 1964 3.15 утра

23 ноября 1964 6.45 утра

Конец длинного «энтомологического» сна, который приснился после того, как я заснул, проснувшись без всяких снов в 6:15 утра. Попадаю (фуникулером?) на место охоты в горах на границе древесной растительности (в Швейцарии? в Испании?), но чтобы добраться туда мне нужно пройти вестибюль большого шумного отеля. Худой и бодрый, весь в белом, взбегаю по ступенькам на другую сторону и оказываюсь на болотистой границе озера. Множество болотных цветов, жирная грязь, ярко, солнечно, но не единой бабочки (знакомое чувство во сне.) Вместо сетки у меня огромная ложка

23 ноября, продолжение

23 ноября, продолжение

в сафьяновую коробку — старую, красную, на молнии. Потом сознаю, что все это время, слева от меня перед ящиком с бабочками, рядом сидел человек каким-то образом закамуфлированный; он препарирует слайд для микроскопа. Мы разговариваем по-английски. Бабочки эти его. Я чрезвычайно смущен, предлагаю вернуть перламутровку. Он неуверенно, но вежливо отклоняет. (Прим. Г.Б. Когда Дмитрий Набоков позже описывал эпизод падения отца в швейцарских Альпах, он вспоминал, что «персонал отеля в Давосе сделал ему потом замечание за то, что он вошел в вестибюль, поддерживаемый двумя отельными казачками, в помятых коротких штанах».)

24 ноября, 1964 9 утра

Самый конец сна: обедаем внизу в ресторане. Мой племянник справа от меня. Пробует курицу на тарелке и жалуется лакею, что у нее вкус парафина. Я это подтверждаю.

24 ноября, 1964 9 утра

Верин сон. Едем в двух автомобилях на вокзал. Устиновы в первом, мы во втором. Нас останавливает полицейский и приводит в какое-то заведение. Потом они с Дм. сидят на скамье в заснеженном парке. Он говорит: возьмем эту машину — какой-то открытый маленький автокар. Cадится, а какой-то человек подходит и тянет машину (sic!), чтобы она покатилась. В. должна сидеть сзади, но внутри машины песку по грудь. Они вылезают, и этот человек толкает машину назад к тротуару и говорит, что он уже в третий раз это делает. Она говорит: хорошо, я только возьму свою муфту. Достает и тотчас они с Дм. едут в машине. Едут в полицейский участок, чтобы вернуть машину. Дм. возражает, В. говорит: хорошо, я верну муфту. Затем они оказываются в комнате с полицейским, который донимает Дм. какими-то вопросами. Она говорит: дай полицейскому пять франков, и потом: дай их мне (опасаясь, что Дм. арестуют за взятку). Отдает деньги благодарному полицейскому.

25 и 26 ноября, 1964 утро

Не записал снов сразу, потому что они были слишком тривиальны, но, как ни странно, помню оба очень ясно. Прошлой ночью мне снилось, что я сошел с трансатлантического лайнера, чтобы немного прогуляться — я был в нескольких верстах от цели моего путешествия — теннисного клуба, где я должен был принять участие в матче, и вдруг увидел, что белая труба корабля дымится и уплывает; а сегодня мне приснилось, что я в вагоне поезда (американского) и голос по радио сообщает нечто обо мне по-французски. Вскоре говоривший подошел к нам, и мы поболтали.

27 ноября 7.30 утра

Отрывки четырех снов:

Прихожу домой, нахожу Дм., неожиданно приехавшего из Милана, и в то же время голос В. весело доносится из спальни. Нахожу ее на постели с книгами. Возле постели на полу — таз-рукомойник, почти до краев полный коричневой желчи. Доктора уже позвали.

Читаю дневник отца. Он пишет, что хохотал, обнаружив протоколы медиумических сеансов на медиумическом столе (наш повар Николай Андреевич действительно был спирит. Передо мной бумаги повара и разные непонятные предметы.

В большой ванной комнате в отеле (итальянском?) не могу добраться до ватерклозета из-за дыры в потолке, через которую в ванну упали испражнения. Бегу в другой сортир, в другой части нашей квартиры, но там Дм. — захлопывает дверь, когда я пытаюсь ее открыть. Бросаюсь к третьему в коридоре. Там горничная убирает — говорит мне, что у композитора Чайковского запущенный рак, и его нельзя оперировать.

Записываю яркий сон, который по пробуждении не могу вспомнить.

27 ноября 1964 8 утра

Некоторые обстоятельства этих снов подтвердились наяву без промедления! В утренней почте оказалось рекламное объявление, присланное мне на одобрение лондонским издателем «Е.О.», в котором я не могу одобрить явной ссылки на оперу Чайковского. Другой корреспондент присылает мне гранки тюремного дневника отца. В. жалуется на боль в мочевом пузыре и предлагает отказаться от маркасина, который мадам К собирается купить.

Перевод Геннадия и Аллы Барабтарло

Источник

Мир Набокова: эксперименты со снами и временем

В 2017 году в издательстве Принстонского университета впервые вышел дневник сновидений Владимира Набокова «Insomniac Dreams. Experiments with Time by Vladimir Nabokov». Тогда же Андреа Питцер на страницах Los Angeles Rewiev of Book прошлась по основным моментам книги и рассказала, когда Набоков увлекся концепцией нелинейного времени, каким образом взаимодействуют время и реальность в его романах, обнажая нестабильность настоящего, прошедшего и будущего, и как на стыке сновидений и временных сдвигов возникает неповторимая набоковская магия. Приводим перевод ее рецензии.

В романе Владимира Набокова «Бледный огонь» поэт Джон Шейд, находясь на грани жизни и смерти, видит сон о белом фонтане (white fountain), который, как он уверен, является признаком вечной жизни. Позже герой читает статью о женщине с таким же видением и решается разыскать ее, но терпит разочарование. Впоследствии от журналиста, который написал ту историю в газете, он узнает, что «фонтан» был, по сути, опечаткой. Женщина на самом деле увидела во сне гору (mountain).

Сны могут быть мощными источниками знаков и символов, но также зачастую они являются всего лишь осколками со «свалок» нашего сознания. Набокову удавалось отразить в своих произведениях как трансцендентные, так и малозначительные состояния сновидений.

© Princeton University Press

Основой книги является ранее неопубликованный журнал сновидений, который писатель вел в течение 1964 года, воодушевившись трактатом авиаинженера Джона Данна «Эксперимент со временем». В этой книге Данн изложил идею, согласно которой все времена (прошлое, настоящее, будущее) присутствуют одновременно, а человеческое сознание во сне способно видеть как события прошлого, так и события будущего. Он утверждал, что сны содержат «образы прошлого опыта и образы будущего опыта, смешанного примерно в равных пропорциях». Эта идея, по амбициозному мнению Данна, «содержит первый научный аргумент в пользу бессмертия человека».

Нейронаука Природа сна: метафора, репетиция угрозы или набор бессмысленных образов?

Тот факт, что Набокова так привлекла эксцентричная теория Данна, совсем не удивителен. Его мать, Елена Рукавишникова, придерживалась идей свободного спиритуализма. И хотя писатель иногда играл в скептика, ему были не чужды мысли, что высшие промыслы могут проявлять себя в снах и видениях. Еще будучи подростком, Набоков занял весьма твердую позицию, которой он будет придерживать затем всю жизнь, обозначив ее в своем блокноте:

«Существование вечной жизни — это изобретение человеческой трусости, ложь по отношению к самому себе. Тот, кто говорит: «Нет души, нет бессмертия», тайно думает: «А все-таки может быть?».

Набоков, следуя инструкциям Данна, провел почти три месяца, записывая свои сновидения и сравнивая их с последующими событиями. Вся книга состоит из изображения карточек, фиксирующих результаты эксперимента. Барабтарло от случая к случаю добавляет свои комментарии, что представляется особенно полезным: зачастую случается, что Набоков сам не осознает, что сон повторяет его собственную жизнь или же вовсе является ретроспективой конкретного литературного труда, написанного им ранее. В книгу ученый также решает включить фрагменты из карманных дневников Набокова до и после эксперимента 1964 года. Причем не совсем ясны критерии отбора, поскольку несколько записей сновидений в дневниках (включая вульгарный о горшке и трогательный фрагмент о примирении с отчужденным другом писателя — Эдмундом Уилсоном) не появляются в Insomniac Dreams.

Книга объединяет множество увлекательных, любопытных и забавных сновидений Набокова: начиная от воображаемого противостояния с Пеле на футбольном поле до воспоминаний о России и навязчивого страха, что он умрет ночью в одиночестве. В одном из своих снов писатель питает «сочувствие, которое является подлинным, но не свободным от желания», утешая «привлекательную, но не безупречно красивую» молодую женщину, чей муж может быть его сыном. Земные страхи (забытые штаны, потерянные зубные протезы) сливаются с необоснованными глубинами («Космос со всеми его галактиками — синяя капля в полости моей ладони»). Становится очевидно, что набоковская магия рождается прежде всего в пересмотре увиденного ранее.

В книгу словно инкрустируются отобранные пассажи из опубликованных романов Набокова. В одном из них молодой рассказчик «Дара» проскальзывает через «границу между сознанием и сном» и видит сновидение о возвращении пропавшего отца, который исчез несколько лет назад в экспедиции:

«Ожидание, страх, мороз счастья, напор рыданий – все смешалось в одно ослепительное волнение, и он стоял посреди комнаты, не в силах двинуться, прислушиваясь и глядя на дверь. Он знал, кто войдет сейчас, и теперь мысль о том, как он прежде сомневался в этом возвращении, удивляла его: это сомнение казалось ему теперь тупым упрямством полоумного, недоверием варвара, самодовольством невежды».

Отец самого Набокова, который был убит в 1922 году, часто является сыну во снах. В видениях писателя он представляет собой мягкое и слабое существо. Наблюдая, как понурый отец сидит на пляже, Набоков волнуется, чтобы он не сгорел под солнцем. Печально разыгрывая мелодии на фортепиано, воскрешенный отец не способен даже рассмеяться на шутку: словно он потерял тот самый бодрый дух, которым обладал при жизни. Сны Набокова об отце, никак не предсказывающие будущее, также не несли в себе отпечаток подлинности прошлого.

Вместе Барабтарло и Набоков находят провидческий смысл в некоторых из записанных снов, хотя для самого читателя отражение будущих событий наверняка покажется неубедительным. Однако сборнику Insomniac Dreams удается пролить свет на то, насколько часто и в какой степени Набоков использовал свои сны, чтобы создать концепцию времени в своих сочинениях. Барабтарло организует литературные отрывки в тематические группы, расширяя категории сновидений, предложенные Набоковым, в своем журнале. Раздел «Cудьба» имеет такие подзаголовки как «Ложные предсказатели» и «Повторяющиеся». «Дневные впечатления» сопровождаются «Воспоминаниями отдаленного прошлого».

Коллекция сновидений здесь гармонично сочетается с наукой, которая рассматривает вопросы времени и реальности в работе Набокова. В своей автобиографии «Память, говори» Набоков описывает свою любовь к хронологическому «скручиванию».

«Мне нравится складывать свой волшебный ковер, — пишет он, — таким образом, чтобы одна часть рисунка накладывалась на другую, дополняла ее. Пускай мои гости отправятся в путешествие».

Вряд ли есть роман, в котором писатель не манипулирует временем или не вводит сверхъестественные элементы. Например, из-за сбоя в хронологии «Лолиты» в течение десятилетий среди читателей и критиков продолжались дебаты о том, происходят ли события в конце книги только в воображении Гумберта Гумберта. В «Бледном огне» ненадежные фантазии рассказчика пронизывают, буквально поглощают весь роман, так что осторожный читатель пытается разобраться, является ли правдой хоть какая-то часть его истории.

В продолжение темы «Облако, озеро, башня»: рассказ Набокова о тонкой личности и тусклой толпе

Insomniac Dreams отдает дань набоковскому новаторскому использованию времени в искусстве повествования. Наверняка многие читатели не раз испытывали искушение перечитать написанное Набоковым – писатель словно требует того. И неспроста: повторное прочтение приравнивается к пространственному изменению времени. В романе «Пнин» профессор Тимофей Пнин не может перестать думать о том, как умер возлюбленный ребенок в Бухенвальде:

«И оттого, что не было точно известно, какой именно смертью умерла Мира, она продолжала умирать в его воображении множеством смертей и множество раз воскресала – чтобы снова умереть, и вот ее снова уводит дипломированная медицинская сестра на прививку какой-то дрянью, бациллами столбняка, битым стеклом, вот ее травят под бутафорским душем с синильной кислотой, сжигают заживо в яме на облитой бензином куче буковых дров».

По материалам: “But Maybe?”: Immortality, Time, and Nabokov’s Dream Diary / Los Angeles Rewiev of Book.

Обложка: Carl Mydans / The LIFE / Getty Images.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Источник