на стене висит портрет тарковский
LiveInternetLiveInternet
—Метки
—Рубрики
—Музыка
—Подписка по e-mail
—Поиск по дневнику
—Статистика
Стихи, звучавшие на концертах Машины Времени в 1978-1981 гг.
С 1978 года на концертах Машины Времени стала исполняться так называемая «Литературная часть». Первое время, неофициальный статус группы позволял на неширокой публике читать со сцены стихи А. Макаревича, Арсения Тарковского, И. Мандельштама, Б. Пастернака, И. Бродского и М. Анчарова, поэтов и бардов в те времена не совсем жалуемых властью. Читал стихи и позднее текст «Маленького принца» Александр Бутузов (Фагот), уже тогда известный московский поэт, неоднократно публиковавшийся в Самиздате.
Ниже собраны стихи, которые звучали на концертах.
Михаил Анчаров. Антимещанская песня
Андрей Макаревич. Нас мотает от края до края.
Нас мотает от края до края
По краям расположены двери
На последней написано «ЗНАЮ»
А на первой написано «ВЕРЮ»
И одной головой обладая
Никогда не войдешь в обе двери
Если веришь, то веришь не зная
Если знаешь, то знаешь не веря
И свое формируя сознанье
С каждым днем от момента рожденья
Мы бредем по дороге познанья
А с познаньем приходит сомненье
Андрей Макаревич. Уведите детей, снимите шляпы.
Уведите детей.
Снимите шляпы
Верующие –
Целуйте крест:
Сегодня,
Где-то в половине пятого
По городу пройдет
Удивительнейший оркестр.
Там будут все:
Гиганты и карлики
Совсем молодые
И снега седей.
Будут музыканты –
Большие и маленькие:
Оркестр Совершенно
Глухих Людей
Они исполнят:
Гимн Повседневности
Реквием Клятвам
На Старой Крови,
Марш Равнодушия,
Оду Посредственности
И вечную Тему
Чьей-то Любви.
Они всех вокруг
Поразят горением,
Как делали это
Миллион лет подряд,
И будут святы
В своем откровении,
Ибо не ведают,
Что творят.
Как легко решить, что ты слаб,
Чтобы мир изменить,
Опустить над крепостью флаг
И ворота открыть.
Пусть толпа войдёт в город твой,
Пусть цветы оборвёт.
И тебя в суматохе людской
Там никто не найдёт.
Как легко знать,
Что ты в стороне,
Что решаешь не ты.
Пусть другие побеждают в войне
И сжигают мосты.
Пол пути позади,
И немного осталось,
И себя обмануть
Будет легче всего.
От ненужных побед
Остаётся усталость,
Если завтрашний день
Не сулит ничего.
И как трудно стерпеть,
И сберечь все цветы,
И сквозь холод и мрак
Поднимать на мачте мечты
Свой единственный флаг.
Арсений Тарковский. Только этого мало.
Арсений Тарковский. Портрет
Арсений Тарковский. С всего того, что в нас переплелось.
Арсений Тарковский
Река Сугаклея уходит в камыш,
Бумажный кораблик плывет по реке.
Ребенок стоит на песке золотом,
В руках его яблоко и стрекоза.
Покрытое сеткой прозрачной крыло
Звенит, и бумажный корабль на волнах
Качается. Ветер в песке шелестит,
И все навсегда остается таким
Поэт! Не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Арсений Тарковский. Любимые стихи ( 10 )
Я Нестор, летописец мезозоя,
Времён грядущих я Иеремия.
Держа в руках часы и календарь,
Я в будущее втянут, как Россия,
И прошлое кляну, как нищий царь.
Стань самим собой
Werde der du bist.
Гёте.
Когда тебе придётся туго,
Найдёшь и сто рублей и друга.
Себя найти куда трудней,
Чем друга или сто рублей.
Ты вывернешься наизнанку,
Себя обшаришь спозаранку,
В одно смешаешь явь и сны,
Увидишь мир со стороны.
Из миллиона вероятий
Тебе одно придётся кстати,
Но не даётся, как назло,
Твоё заветное число.
Загородил полнеба гений,
Не по тебе его ступени,
Но даже под его стопой
Ты должен стать самим собой.
Найдёшь и у пророка слово,
Но слово лучше у немого,
И ярче краска у слепца,
Когда отыскан угол зренья
И ты при вспышке озаренья
Собой угадан до конца.
Никого со мною нет.
На стене висит портрет.
По слепым глазам старухи
Ходят мухи,
мухи,
мухи.
По щеке сползает муха,
Отвечает мне старуха:
— А тебе в твоём дому
Хорошо ли одному?
Я надену кольцо из железа,
Подтяну поясок
И пойду на восток.
Бей, таёжник, меня из обреза,
Жахни в сердце, браток,
Положи под кусток.
Схорони меня, друг, под осиной
И лицо мне прикрой
Придорожной парчой,
Чтобы пахло мне душной овчиной,
Восковою свечой
И медвежьей мочой.
Сам себя потерял я в России.
Кухарка жирная у скаред
На сковородке мясо жарит,
И приправляет чесноком,
Шафраном, уксусом и перцем,
И побирушку за окном
Костит и проклинает с сердцем.
А я бы тоже съел кусок,
Погрыз бараний позвонок
И, как хозяин, кружку пива
Хватил и завалился спать:
Кляните, мол, судите криво,
Голодных сытым не понять.
У, как я голодал мальчишкой!
Тетрадь стихов таскал под мышкой,
Баранку на два дня делил:
Положишь на зубок ошибкой.
И стал жильём певучих сил,
Какой-то невесомой скрипкой,
Сквозил я, как рыбачья сеть,
И над землёю мог висеть.
Осенний дождь, двойник мой серый,
Долдонил в уши свой рассказ,
В облаву милиционеры
Ходили сквозь меня не раз.
А фонари в цветных размывах
В тех переулках шелудивых,
Где летом шагу не ступить,
Чтобы влюблённых в подворотне
Не всполошить? Я, может быть,
Воров московских был бесплотней,
Я в спальни тенью проникал,
Летал, как пух из одеял,
И молодости клясть не буду
За росчерк звёзд над головой,
За глупое пристрастье к чуду
И за карман дырявый свой.
Был домик в три оконца
В такой окрашен цвет,
Что даже в спектре солнца
Такого цвета нет.
Он был ещё спектральней,
Зелёный до того,
Что я в окошко спальни
Молился на него.
Я верил, что из рая,
Как самый лучший сон,
Оттенка не меняя,
Переместился он.
Поныне домик чудный,
Чудесный и чудной,
Зелёный, изумрудный,
Стоит передо мной.
И ставни затворяли,
Но иногда и днём
На чём-то в нём играли,
И что-то пели в нём,
А ночью на крылечке
Прощались и впотьмах
Затепливали свечки
В бумажных фонарях.
Свиданий наших каждое мгновенье
Мы праздновали, как богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.
Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами.
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
С диванами, кастрюлями, цветами,
Косыми зеркалами и котами.
Старик взглянул на дом с грузовика,
И время подхватило старика,
И всё осталось навсегда, как было.
Но обнажились между тем стропила,
Забрезжила в проёмах без стекла
Сухая пыль, и выступила мгла.
Остались в доме сны, воспоминанья,
Забытые надежды и желанья.
Сруб разобрали, брёвна увезли.
Но ни на шаг от милой им земли
Не отходили призраки былого,
И про рябину песню пели снова,
На свадьбах пили белое вино,
Ходили на работу и в кино,
Гробы на полотенцах выносили,
И друг у друга денег в долг просили,
И спали парами в пуховиках,
И первенцев держали на руках,
Пока железная десна машины
Не выгрызла их шелудивой глины,
Пока над ними кран, как буква «Г»,
Не повернулся на одной ноге.
Бабочка в госпитальном саду
Из тени в свет перелетая,
Она сама и тень и свет,
Где родилась она такая,
Почти лишенная примет?
Она летает, приседая,
Она, должно быть, из Китая,
Здесь на нее похожих нет,
Она из тех забытых лет,
Где капля малая лазори
Как море синее во взоре.
Она клянется: навсегда! —
Не держит слова никогда,
Она едва до двух считает,
Не понимает ничего,
Из целой азбуки читает
Две гласных буквы —
А имя бабочки — рисунок,
Нельзя произнести его,
И для чего ей быть в покое?
Оно как зеркальце простое.
Пожалуйста, не улетай,
О госпожа моя, в Китай!
Не надо, не ищи Китая,
Из тени в свет перелетая.
Душа, зачем тебе Китай?
О госпожа моя цветная,
Пожалуйста, не улетай!
Тарковский Арсений
«Стихи»
* * * Просыпается тело, Напрягается слух. Ночь дошла до предела, Крикнул третий петух.
Сел старик на кровати, Заскрипела кровать. Было так при Пилате, Что теперь вспоминать?
И какая досада Сердце точит с утра? И на что это надо Горевать за Петра?
Крик идет петушиный В первой утренней мгле Через горы-долины По широкой земле. Арсений Тарковский. Стихи разных лет. Москва, «Современник» 1983.
ПОРТРЕТ Никого со мною нет. На стене висит портрет.
По слепым глазам старухи Ходят мухи,
Хорошо ли,- говорю,Под стеклом твоем в раю?
По щеке сползает муха, Отвечает мне старуха:
— А тебе в твоем дому Хорошо ли одному? Арсений Тарковский. Стихи разных лет. Москва, «Современник» 1983.
А третья у чужих сердец По малой капле слез и смеха Берет и складывает эхо, И я должник, а не истец. Арсений Тарковский. Стихи разных лет. Москва, «Современник» 1983.
К СТИХАМ Стихи мои, птенцы, наследники, Душеприказчики, истцы, Молчальники и собеседники, Смиренники и гордецы!
Я сам без роду и без племени И чудом вырос из-под рук, Едва меня лопата времени Швырнула на гончарный круг.
Мне вытянули горло длинное, И выкруглили душу мне, И обозначили былинные Цветы и листья на спине,
И я раздвинул жар березовый, Как заповедал Даниил, Благословил закат свой розовый И как пророк заговорил.
Скупой, охряной, неприкаянной Я долго был землей, а вы Упали мне на грудь нечаянно Из клювов птиц, из глаз травы. Арсений Тарковский. Стихи разных лет. Москва, «Современник» 1983.
Стихи, звучавшие на концертах Машины Времени в 1978-1981 гг
С 1978 года на концертах Машины Времени стала исполняться так называемая «Литературная часть». Первое время, неофициальный статус группы позволял на неширокой публике читать со сцены стихи А. Макаревича, Арсения Тарковского, И. Мандельштама, Б. Пастернака, И. Бродского и М. Анчарова, поэтов и бардов в те времена не совсем жалуемых властью. Читал стихи и позднее текст «Маленького принца» Александр Бутузов (Фагот), уже тогда известный московский поэт, неоднократно публиковавшийся в Самиздате.
Ниже собраны стихи, которые звучали на концертах.
Михаил Анчаров. Антимещанская песня
Однажды я пел на большой эстраде,
Старался выглядеть молодцом,
А в первом ряду задумчивый дядя
Смотрел на меня квадратным лицом,
Не то он задачки искал решенье,
Не то он был сотрудник газет,
Не то он считал мои прегрешенья,
Не то он просто хотел в клозет.
А в задних рядах пробирались к калошам,
И девочка с белым, красивым лицом
Уходила с парнем, который хороший,
А я себя чувствовал желторотым юнцом.
Какие же песни петь на эстраде
Чтоб отвести от песен беду,
Чтоб они годились квадратному дяде
И этой девочке в заднем ряду.
Не могу понять, хоть ты вой, хоть тресни,
Что стало с песней в конце концов?
А может быть, братцы, кончилась песня
И падает в землю белым лицом.
Ну хорошо, а что же дальше-
Покроет могилку трава-мурава?
Еще не сказаны все слова!
Андрей Макаревич. Нас мотает от края до края.
Нас мотает от края до края
По краям расположены двери
На последней написано «ЗНАЮ»
А на первой написано «ВЕРЮ»
И одной головой обладая
Никогда не войдешь в обе двери
Если веришь, то веришь не зная
Если знаешь, то знаешь не веря
И свое формируя сознанье
С каждым днем от момента рожденья
Мы бредем по дороге познанья
А с познаньем приходит сомненье
И загадка останется вечной
Не помогут ученые лбы-
Если верим сильны бесконечно!
Андрей Макаревич. Уведите детей, снимите шляпы.
Где-то в половине пятого
Большие и маленькие:
Миллион лет подряд,
В своем откровении,
За городом скроется,
Андрей Макаревич. Флаг над замком.
Как легко решить, что ты слаб,
Чтобы мир изменить,
Опустить над крепостью флаг
Пусть толпа войдёт в город твой,
Пусть цветы оборвёт.
И тебя в суматохе людской
Там никто не найдёт.
Пусть другие побеждают в войне
И немного осталось,
Если завтрашний день
И как трудно стерпеть,
И сберечь все цветы,
И сквозь холод и мрак
Поднимать на мачте мечты
Свой единственный флаг.
Арсений Тарковский. Только этого мало.
Вот и лето прошло, словно и не бывало,
На пригреве тепло, только этого мало,
Все, что сбыться могло, мне, как лист пятипалый
Прямо в руки легло, только этого мало,
Мне и вправду везло, только этого мало,
Понапрасну ни зло, ни добро не пропало,
Все горело светло, только этого мало,
Листьев не обожгло, веток не обломало,
День промыт, как стекло, только этого мало.
Арсений Тарковский. Портрет
По пустым глазам старухи бродят мухи, мухи, мухи
По щеке сползает муха, отвечает мне старуха
-А тебе, в твоем дому, хорошо ли одному?
Арсений Тарковский. С всего того, что в нас переплелось.
С всего, что в нас переплелось
Порой самодовольство нами правит,
Который время человеку ставит.
«Казаться» кем-то или кем-то «Быть»,
«Быть» смелым или делать вид, что смелый.
Ты жертвовал, творил, умел любить!
Или об этом лишь вещал умело?
Робея самому себе признаться-
К чему стремишься «Быть», или «Казаться».
Что стоит жизнь в довольстве иль покое,
Когда ее пытаешься лепить
Фальшивя перед делом и строкою-
Легко «Казаться», очень трудно «Быть»!
Арсений Тарковский
Река Сугаклея уходит в камыш,
Бумажный кораблик плывет по реке.
Ребенок стоит на песке золотом,
В руках его яблоко и стрекоза.
Покрытое сеткой прозрачной крыло
Звенит, и бумажный корабль на волнах
Качается. Ветер в песке шелестит,
И все навсегда остается таким
А где стрекоза?-Улетела. А где
Читалось Фаготом перед песней «Памяти А. Галича»
Поэт! Не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Арсений
Тарковский
Подборка: Здравствуй, всё без меня.
Зуммер
Я бессмертен, пока я не умер,
И для тех, кто ещё не рождён,
Разрываю пространство, как зуммер
Телефона грядущих времён.
Так последний связист под обстрелом,
От большого пути в стороне,
Прикрывает расстрелянным телом
Ящик свой на солдатском ремне.
На снегу в затвердевшей шинели,
Кулаки к подбородку прижав,
Он лежит, как дитя в колыбели,
Правотой несравненною прав.
Где когда-то с боями прошли мы
От большого пути в стороне,
Терпкий звук на широкой волне.
Это старая честь боевая
Под землёй провода расправляя
И корнями овсов шевеля.
Был домик в три оконца…
Был домик в три оконца
В такой окрашен цвет,
Что даже в спектре солнца
Такого цвета нет.
Он был ещё спектральней,
Зелёный до того,
Что я в окошко спальни
Молился на него.
Я верил, что из рая,
Как самый лучший сон,
Оттенка не меняя,
Переместился он.
Поныне домик чудный,
Чудесный и чудной,
Зелёный, изумрудный,
Стоит передо мной.
И ставни затворяли,
Но иногда и днём
На чём-то в нём играли,
И что-то пели в нём,
А ночью на крылечке
Прощались и впотьмах
Затепливали свечки
В бумажных фонарях.
Душу, вспыхнувшую на лету
Душу, вспыхнувшую на лету,
Не увидели в комнате белой,
Где в перстах милосердных колдуний
Нежно теплилось детское тело.
Дождь по саду прошёл накануне,
И просохнуть земля не успела;
Столько было сирени в июне,
Что сияние мира синело.
И в июле, и в августе было
Столько света в трёх окнах, и цвета,
Столько в небо фонтанами било
До конца первозданного лета,
Что судьба моя и за могилой
Днём творенья, как почва, прогрета.
Я так давно родился
Я так давно родился,
Что слышу иногда,
Как надо мной проходит
Студёная вода.
А я лежу на дне речном,
И если песню петь –
С травы начнём, песку зачерпнём
И губ не разомкнём.
Я так давно родился,
Что говорить не могу,
И город мне приснился
На каменном берегу.
А я лежу на дне речном
И вижу из воды
Далекий свет, высокий дом,
Зелёный луч звезды.
Я так давно родился,
Что если ты придёшь
И руку положишь мне на глаза,
То это будет ложь,
А я тебя удержать не могу,
И если ты уйдёшь
И я за тобой не пойду, как слепой,
То это будет ложь.
Мне опостылели слова, слова, слова…
Мне опостылели слова, слова, слова,
Я больше не могу превозносить права
На речь разумную, когда всю ночь о крышу
В отрепьях, как вдова, колотится листва.
Оказывается, я просто плохо слышу,
И неразборчива ночная речь вдовства.
Меж нами есть родство. Меж нами нет родства.
И если я твержу деревьям сумасшедшим,
Что у меня в росе по локоть рукава,
То, кроме стона, им уже ответить нечем.
Снова я на чужом языке
Снова я на чужом языке
Пересуды какие-то слышу, –
То ли это плоты на реке,
То ли падают листья на крышу.
Осень, видно, и впрямь хороша.
То ли это она колобродит,
То ли злая живая душа
Разговоры с собою заводит,
То ли сам я к себе не привык.
Плыть бы мне до чужих понизовий,
Петь бы мне, как поёт плотовщик, –
Побольней, потемней, победовей,
На плоту натянуть дождевик,
Петь бы, шапку надвинув на брови,
Как поёт на реке плотовщик
О своей невозвратной любови.
Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был…
Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был
И что я презирал, ненавидел, любил.
Начинается новая жизнь для меня,
И прощаюсь я с кожей вчерашнего дня.
Больше я от себя не желаю вестей
И прощаюсь с собою до мозга костей,
И уже наконец над собою стою,
Отделяю постылую душу мою,
В пустоте оставляю себя самого,
Равнодушно смотрю на себя – на него.
Здравствуй, здравствуй, моя ледяная броня,
Здравствуй, хлеб без меня и вино без меня,
Сновидения ночи и бабочки дня,
Здравствуй, всё без меня и вы все без меня!
Я читаю страницы неписаных книг,
Слышу круглого яблока круглый язык,
Слышу белого облака белую речь,
Но ни слова для вас не умею сберечь,
Потому что сосудом скудельным я был.
И не знаю, зачем сам себя я разбил.
Больше сферы подвижной в руке не держу
И ни слова без слова я вам не скажу.
А когда-то во мне находили слова
Люди, рыбы и камни, листва и трава.
Мне в чёрный день приснится
Мне в чёрный день приснится
Высокая звезда,
Глубокая криница,
Студёная вода
И крестики сирени
В росе у самых глаз.
Но больше нет ступени –
И тени спрячут нас.
И если вышли двое
На волю из тюрьмы,
То это мы с тобою,
Одни на свете мы,
И мы уже не дети,
И разве я не прав,
Когда всего на свете
Светлее твой рукав.
Что с нами ни случится,
В мой самый чёрный день,
Мне в чёрный день приснится
Криница и сирень,
И тонкое колечко,
И твой простой наряд,
И на мосту за речкой
Колёса простучат.
На свете всё проходит,
И даже эта ночь
Проходит и уводит
Тебя из сада прочь.
И разве в нашей власти
Вернуть свою зарю?
На собственное счастье
Я как слепой смотрю.
Стучат. Кто там? – Мария. –
Отворишь дверь. – Кто там? –
Ответа нет. Живые
Не так приходят к нам,
Их поступь тяжелее,
И руки у живых
Грубее и теплее
Незримых рук твоих.
– Где ты была? – Ответа
Не слышу на вопрос.
Быть может, сон мой – это
Невнятный стук колёс
Там, на мосту, за речкой,
Где светится звезда,
И кануло колечко
В криницу навсегда.
Во вселенной наш разум счастливый…
Во вселенной наш разум счастливый
Ненадёжное строит жильё,
Люди, звёзды и ангелы живы
Шаровым натяженьем её.
Мы ещё не зачали ребёнка,
А уже у него под ногой
Никуда выгибается плёнка
На орбите его круговой.
Портрет
Никого со мною нет.
На стене висит портрет.
По слепым глазам старухи
Ходят мухи,
Хорошо ли, – говорю, –
Под стеклом твоем в раю?
По щеке сползает муха,
Отвечает мне старуха:
– А тебе в твоём дому
Хорошо ли одному?
Мне бы только теперь до конца не раскрыться…
Мне бы только теперь до конца не раскрыться,
Не раздать бы всего, что напела мне птица,
Белый день наболтал, наморгала звезда,
Намигала вода, накислила кислица,
На прожиток оставить себе навсегда
Крепкий шарик в крови, полный света и чуда,
А уж если дороги не будет назад,
Так втянуться в него, и не выйти оттуда,
И – в аорту, неведомо чью, наугад.
Отнятая у меня, ночами…
Отнятая у меня, ночами
Плакавшая обо мне, в нестрогом
Чёрном платье, с детскими плечами,
Лучший дар, не возвращённый богом,
Заклинаю прошлым, настоящим,
Крепче спи, не всхлипывай спросонок,
Не следи за мной зрачком косящим,
Ангел, оленёнок, соколёнок.
Из камней Шумера, из пустыни
Аравийской, из какого круга
Памяти – в сиянии гордыни
Горло мне захлёстываешь туго?
Я не знаю, где твоя держава,
И не знаю, как сложить заклятье,
Чтобы снова потерять мне право
На твоё дыханье, руки, платье.
В дороге
Где чёрный ветер, как налётчик,
Поёт на языке блатном,
Проходит путевой обходчик,
Во всей степи один с огнём.
Над полосою отчужденья
Фонарь качается в руке,
Как два крыла из сновиденья
В средине ночи на реке.
И в жёлтом колыбельном свете
У мирозданья на краю
Я по единственной примете
Родную землю узнаю.
Есть в рельсах железнодорожных
Пророческий и смутный зов
Благословенных, невозможных,
Не спящих ночью городов.
И осторожно, как художник,
Следит приезжий за огнём,
Покуда железнодорожник
Не пропадёт в краю степном.
И я ниоткуда пришёл расколоть…
Единое чудо
На душу и плоть,
Державу природы
Я должен рассечь
На песню и воды,
На сушу и речь
И, хлеба земного
Отведав, прийти
В свечении слова
К началу пути.
Я сын твой, отрада
Твоя, Авраам,
И жертвы не надо
Моим временам,
А сколько мне в чаше
Обид и труда.
И после сладчайшей
Из час – никуда?
Я тень из тех теней…
Я тень из тех теней, которые, однажды
Испив земной воды, не утолили жажды
И возвращаются на свой тернистый путь,
Смущая сны живых, живой воды глотнуть.
Как первая ладья из чрева океана,
Как жертвенный кувшин выходит из кургана,
Так я по лестнице взойду на ту ступень,
Где будет ждать меня твоя живая тень.
– А если это ложь, а если это сказка,
И если не лицо, а гипсовая маска
Глядит из-под земли на каждого из нас
Камнями жёсткими своих бесслёзных глаз.
Призрак, звук пустой,
Ложный слепок детства,
Бремя стольких лет.
Смысла в этой встрече
Здесь теперь другое
Резко, слишком резко,
Смотрит мне вослед
Сверчок
Если правду сказать,
я по крови – домашний сверчок,
пою над печною золой,
приготовит крутой кипяток,
приготовит шесток Золотой.
мой голос в далёком краю,
променяет на знойных цикад.
Сам не знаю, кто выстругал
бедную скрипку мою,
Знаю только, что песнями
я, как цикада, богат.
Сколько русских согласных
в полночном моём языке,
Сколько я поговорок
сложил в коробок лубяной,
в моём лубяном коробке,
В старой скрипке запечной
с единственной медной струной.
Ты не слышишь меня,
голос мой – как часы за стеной,
А прислушайся только –
и я поведу за собой,
просыпайтесь, я сторож ночной!
отзовётся сигнальной трубой.
Земля
За то, что на свете я жил неумело,
За то, что не кривдой служил я тебе,
За то, что имел небессмертное тело,
Я дивной твоей сопричастен судьбе.
К тебе, истомившись, потянутся руки
С такой наболевшей любовью обнять,
Я снова пойду за Великие Луки,
Чтоб снова мне крестные муки принять.
И грязь на дорогах твоих несладима,
И тощая глина твоя солона.
Слезами солдатскими будешь xранима
И вдовьей смертельною скорбью сильна.
Ночью медленно время идёт,
Завершается год високосный.
Чуют жилами старые сосны
Вешних смол коченеющий лёд.
Хватит мне повседневных забот,
А другого мне счастья не надо.
Я-то знаю: и там, за оградой,
Чей-нибудь завершается год.
Знаю: новая роща встаёт
Там, где сосны кончаются наши.
Тяжелы чёрно-белые чаши,
Чуют жилами срок и черёд.
Словарь
Я ветвь меньшая от ствола России,
Я плоть её, и до листвы моей
Доходят жилы влажные, стальные,
Льняные, кровяные, костяные,
Прямые продолжения корней.
Есть высоты властительная тяга,
И потому бессмертен я, пока
Течёт по жилам – боль моя и благо –
Ключей подземных ледяная влага,
Все эр и эль святого языка.
Я призван к жизни кровью всех рождений
И всех смертей, я жил во времена,
Когда народа безымянный гений
Немую плоть предметов и явлений
Одушевлял, даруя имена.
Его словарь открыт во всю страницу,
От облаков до глубины земной.
– Разумной речи научить синицу
И лист единый заронить в криницу,
Зелёный, рдяный, ржавый, золотой.
Кора
Когда я вечную разлуку
Хлебну, как ледяную ртуть,
Не уходи, но дай мне руку
И проводи в последний путь.
Постой у смертного порога
До темноты, как луч дневной,
Побудь со мной ещё немного
Хоть в трёх аршинах надо мной.
Ужасный рот царицы Коры
Улыбкой привечает нас,
И душу обнажают взоры
Её слепых загробных глаз.
Дума
И горько стало мне,
что жизнь моя прошла,
Что ради замысла я потрудился мало,
Но за меня добро вставало против зла,
И правда за меня под кривдой умирала.
Я не в младенчестве, а там,
где жизни ждал,
В крови у пращуров,
у древних трав под спудом,
И целью и путём враждующих начал,
Предметом спора их
я стал каким-то чудом.
И если в дерево впивается пила,
И око Божие затравленного зверя,
Как мутная вода, подёргивает мгла,
И мается дитя, своим врачам не веря,
И если изморозь ложится на хлеба,
Тайга безбрежная пылает предо мною,
Я не могу сказать, что такова судьба,
И горько верить мне, что я тому виною.
Всё на земле живет порукой круговой,
И если за меня спокон веков боролась
Листва древесная –
я должен стать листвой,
И каждому зерну подать я должен голос.
Всё на земле живёт порукой круговой:
Созвездье, и земля, и человек, и птица.
А кто служил добру, летит вниз головой
В их омут царственный
и смерти не боится.
Он выплывет ещё и сразу, как пловец,
С такою влагою навеки породнится,
Что он и сам сказать не сможет, наконец,
Звезда он, иль земля, иль человек,
иль птица.
© Арсений Тарковский, 1946–1989.
© 45-я параллель, 2010.
(Подборку составила Вита Пшеничная, Псков)