на куликовом поле бунин
На поле Куликовом
Часть 1
Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь — стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной —
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы — ночной и зарубежной —
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь…
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…
И нет конца! Мелькают версты, кручи…
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!
Часть 2
Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:
Не вернуться, не взглянуть назад.
За Непрядвой лебеди кричали,
И опять, опять они кричат…
На пути — горючий белый камень.
За рекой — поганая орда.
Светлый стяг над нашими полками
Не взыграет больше никогда.
И, к земле склонившись головою,
Говорит мне друг: «Остри свой меч,
Чтоб недаром биться с татарвою,
За святое дело мертвым лечь!»
Я — не первый воин, не последний,
Долго будет родина больна.
Помяни ж за раннею обедней
Мила друга, светлая жена!
Часть 3
В ночь, когда Мамай залег с ордою
Степи и мосты,
В темном поле были мы с Тобою, —
Разве знала Ты?
Перед Доном темным и зловещим,
Средь ночных полей,
Слышал я Твой голос сердцем вещим
В криках лебедей.
С полуно́чи тучей возносилась
Княжеская рать,
И вдали, вдали о стремя билась,
Голосила мать.
И, чертя круги, ночные птицы
Реяли вдали.
А над Русью тихие зарницы
Князя стерегли.
Орлий клёкот над татарским станом
Угрожал бедой,
А Непрядва убралась туманом,
Что княжна фатой.
И с туманом над Непрядвой спящей,
Прямо на меня
Ты сошла, в одежде свет струящей,
Не спугнув коня.
Серебром волны блеснула другу
На стальном мече,
Освежила пыльную кольчугу
На моем плече.
И когда, наутро, тучей черной
Двинулась орда,
Был в щите Твой лик нерукотворный
Светел навсегда.
Часть 4
Опять с вековою тоскою
Пригнулись к земле ковыли.
Опять за туманной рекою
Ты кличешь меня издали́…
Умчались, пропали без вести
Степных кобылиц табуны,
Развязаны дикие страсти
Под игом ущербной луны.
И я с вековою тоскою,
Как волк под ущербной луной,
Не знаю, что делать с собою,
Куда мне лететь за тобой!
Я слушаю рокоты сечи
И трубные крики татар,
Я вижу над Русью далече
Широкий и тихий пожар.
Объятый тоскою могучей,
Я рыщу на белом коне…
Встречаются вольные тучи
Во мглистой ночной вышине.
Вздымаются светлые мысли
В растерзанном сердце моем,
И падают светлые мысли,
Сожженные темным огнем…
«Явись, мое дивное диво!
Быть светлым меня научи!»
Вздымается конская грива…
За ветром взывают мечи…
Часть 5
Опять над полем Куликовым
Взошла и расточилась мгла,
И, словно облаком суровым,
Грядущий день заволокла.
Но узнаю тебя, начало
Высоких и мятежных дней!
Над вражьим станом, как бывало,
И плеск и трубы лебедей.
Не может сердце жить покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжел, как перед боем.
Теперь твой час настал. — Молись!
Александр Блок — На поле Куликовом: Стих
Часть 1
Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь — стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной —
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы — ночной и зарубежной —
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь…
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…
И нет конца! Мелькают версты, кручи…
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!
Часть 2
Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:
Не вернуться, не взглянуть назад.
За Непрядвой лебеди кричали,
И опять, опять они кричат…
На пути — горючий белый камень.
За рекой — поганая орда.
Светлый стяг над нашими полками
Не взыграет больше никогда.
И, к земле склонившись головою,
Говорит мне друг: «Остри свой меч,
Чтоб недаром биться с татарвою,
За святое дело мертвым лечь!»
Я — не первый воин, не последний,
Долго будет родина больна.
Помяни ж за раннею обедней
Мила друга, светлая жена!
Часть 3
В ночь, когда Мамай залег с ордою
Степи и мосты,
В темном поле были мы с Тобою, —
Разве знала Ты?
Перед Доном темным и зловещим,
Средь ночных полей,
Слышал я Твой голос сердцем вещим
В криках лебедей.
С полуно’чи тучей возносилась
Княжеская рать,
И вдали, вдали о стремя билась,
Голосила мать.
И, чертя круги, ночные птицы
Реяли вдали.
А над Русью тихие зарницы
Князя стерегли.
Орлий клёкот над татарским станом
Угрожал бедой,
А Непрядва убралась туманом,
Что княжна фатой.
И с туманом над Непрядвой спящей,
Прямо на меня
Ты сошла, в одежде свет струящей,
Не спугнув коня.
Серебром волны блеснула другу
На стальном мече,
Освежила пыльную кольчугу
На моем плече.
И когда, наутро, тучей черной
Двинулась орда,
Был в щите Твой лик нерукотворный
Светел навсегда.
Часть 4
Опять с вековою тоскою
Пригнулись к земле ковыли.
Опять за туманной рекою
Ты кличешь меня издали’…
Умчались, пропали без вести
Степных кобылиц табуны,
Развязаны дикие страсти
Под игом ущербной луны.
И я с вековою тоскою,
Как волк под ущербной луной,
Не знаю, что делать с собою,
Куда мне лететь за тобой!
Я слушаю рокоты сечи
И трубные крики татар,
Я вижу над Русью далече
Широкий и тихий пожар.
Объятый тоскою могучей,
Я рыщу на белом коне…
Встречаются вольные тучи
Во мглистой ночной вышине.
Вздымаются светлые мысли
В растерзанном сердце моем,
И падают светлые мысли,
Сожженные темным огнем…
«Явись, мое дивное диво!
Быть светлым меня научи!»
Вздымается конская грива…
За ветром взывают мечи…
Часть 5
Опять над полем Куликовым
Взошла и расточилась мгла,
И, словно облаком суровым,
Грядущий день заволокла.
Но узнаю тебя, начало
Высоких и мятежных дней!
Над вражьим станом, как бывало,
И плеск и трубы лебедей.
Не может сердце жить покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжел, как перед боем.
Теперь твой час настал. — Молись!
Анализ цикла стихотворений «На поле Куликовом» Блока
Поэт-символист А. Блок – ключевая фигура русской поэзии начала XX века. На протяжении всей жизни его взгляды кардинально менялись, что неизменно отражалось в творчестве. Революция 1905 г. оказала большое влияние на мировоззрение Блока. Революционные убеждения поэта были серьезно поколеблены ужасом от кровавых событий. Он переосмысливает свой взгляд на историю и судьбу России. Результатом этого становится патриотический цикл «Родина», который включает в себя стихотворение «На поле Куликовом» (1908 г.).
Центральный образ произведения – Куликовское поле, ставшее символом героической победы объединенного русского войска над ненавистной Золотой Ордой. Эта победа, в конечном счете, привела к окончательному избавлению от татаро-монгольского ига. Также она способствовала объединению Руси и созданию единого Московского государства. В более широком смысле Куликовская битва считается победой добра над злом.
Блок не описывает саму битву, для него больше важна подготовка к ней, стремление воинов отдать жизнь за свободу и независимость своей Отчизны. Во второй части Блок вводит пророческое замечание лирического героя – «Долго будет родина больна». Автор расширяет описание исторического события до масштабного анализа всей русской истории. Победа на Куликовском поле и свержение ига не принесут покоя русским людям. Еще неоднократно Россия будет находиться в условиях смертельной опасности, исходящей от внешних и внутренних врагов.
В центральной части цикла появляется символ Богородицы, олицетворяющей собой главную защиту России. Ее незримое присутствие придает воинам силы в решающей битве. Священный свет «лика нерукотворного» побеждает тьму и мрак, наполняет сердца мужеством и отвагой.
В финале Блок описывает современное ему состояние России. Революционные настроения он воспринимает с огромной тревогой, они напоминают ему разгорающийся вдалеке «широкий и тихий пожар». Над Куликовским полем вновь собираются тучи. Вторжение темных сил должно вот-вот состояться. Автор надеется, что священные заветы предков помогут русским людям одержать победу над очередным врагом. Залогом победы он считает обращение к вере и заканчивает произведение призывом: «Молись!»
На поле Куликовом (Александр Блок)
На поле Куликовом
Александр Блок
Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь.
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль.
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль.
И нет конца! Мелькают версты, кручи.
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь.
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!
7 июня 1908
Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:
Не вернуться, не взглянуть назад.
За Непрядвой лебеди кричали,
И опять, опять они кричат.
И, к земле склонившись головою,
Говорит мне друг: «Остри свой меч,
Чтоб недаром биться с татарвою,
За святое дело мертвым лечь!»
В ночь, когда Мамай залег с ордою
Степи и мосты,
В темном поле были мы с Тобою,-
Разве знала Ты?
Перед Доном темным и зловещим,
Средь ночных полей,
Слышал я Твой голос сердцем вещим
В криках лебедей.
С полуночи тучей возносилась
Княжеская рать,
И вдали, вдали о стремя билась,
Голосила мать.
И, чертя круги, ночные птицы
Реяли вдали.
А над Русью тихие зарницы
Князя стерегли.
Орлий клёкот над татарским станом
Угрожал бедой,
А Непрядва убралась туманом,
Что княжна фатой.
И с туманом над Непрядвой спящей,
Прямо на меня
Ты сошла, в одежде свет струящей,
Не спугнув коня.
Серебром волны блеснула другу
На стальном мече,
Освежила пыльную кольчугу
На моем плече.
И когда, наутро, тучей черной
Двинулась орда,
Был в щите Твой лик нерукотворный
Светел навсегда.
14 июня 1908
Опять с вековою тоскою
Пригнулись к земле ковыли.
Опять за туманной рекою
Ты кличешь меня издали.
Умчались, пропали без вести
Степных кобылиц табуны,
Развязаны дикие страсти
Под игом ущербной луны.
И я с вековою тоскою,
Как волк под ущербной луной,
Не знаю, что делать с собою,
Куда мне лететь за тобой!
Я слушаю рокоты сечи
И трубные крики татар,
Я вижу над Русью далече
Широкий и тихий пожар.
Объятый тоскою могучей,
Я рыщу на белом коне.
Встречаются вольные тучи
Во мглистой ночной вышине.
Вздымаются светлые мысли
В растерзанном сердце моем,
И падают светлые мысли,
Сожженные темным огнем.
«Явись, мое дивное диво!
Быть светлым меня научи!»
Вздымается конская грива.
За ветром взывают мечи.
31 июля 1908
И мглою бед неотразимых
Грядущий день заволокло.
Вл. Соловьев
Опять над полем Куликовым
Взошла и расточилась мгла,
И, словно облаком суровым,
Грядущий день заволокла.
Но узнаю тебя, начало
Высоких и мятежных дней!
Над вражьим станом, как бывало,
И плеск и трубы лебедей.
Не может сердце жить покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжел, как перед боем.
Теперь твой час настал.- Молись!
23 декабря 1908
На поле Куликовом (1908 г)
Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь – стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь – степной, наш путь – в тоске безбрежной,
В твоей тоске, о Русь!
И даже мглы – ночной и зарубежной –
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь…
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…
И нет конца! Мелькают версты, кручи…
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!
Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:
Не вернуться, не взглянуть назад.
За Непрядвой лебеди кричали,
И опять, опять они кричат…
На пути – горючий белый камень.
За рекой – поганая орда.
Светлый стяг над нашими полками
Не взыграет больше никогда.
И, к земле склонившись головою,
Говорит мне друг: «Остри свой меч,
Чтоб недаром биться с татарвою,
За святое дело мертвым лечь!»
Я – не первый воин, не последний,
Долго будет родина больна.
Помяни ж за раннею обедней
Мила друга, светлая жена!
На куликовом поле бунин
1.
Река раскинулась. Течет, грустит лениво[2]
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.[3]
О, Русь моя! Жена моя! До боли[4]
Нам ясен долгий путь!
Наш путь – стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.[5]
Наш путь – степной, наш путь – в тоске безбрежной –[6]
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы – ночной и зарубежной –[7]
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя[8]
И ханской сабли сталь.
И вечный бой! Покой нам только снится[9]
Сквозь кровь и пыль.
Летит, летит степная кобылица[10]
И мнет ковыль. [11]
И нет конца! Мелькают версты, кручи.
Останови![12]
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови![13]
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь.
Покоя нет! Степная кобылица[14]
Несется вскачь!
7 июня 1908
2
Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:[15]
Не вернуться, не взглянуть назад.[16]
За Непрядвой лебеди кричали,[17]
И опять, опять они кричат.
На пути – горючий белый камень.[18]
За рекой – поганая орда.[19]
Светлый стяг над нашими полками
Не взыграет больше никогда.[20]
И, к земле склонившись головою,
Говорит мне друг: «Остри свой меч,[21]
Чтоб недаром биться с татарвою,
За святое дело мертвым лечь!»[22]
Я – не первый воин, не последний,[23]
Долго будет родина больна.[24]
Помяни ж за раннею обедней
Мила друга, светлая жена![25]
8 июня 1908
3
В ночь, когда Мамай залег с ордою[26]
Степи и мосты,
В темном поле были мы с Тобою, –
Разве знала Ты?[27]
Перед Доном темным и зловещим,[28]
Средь ночных полей,
Слышал я Твой голос сердцем вещим
В криках лебедей.
С полуно’чи тучей возносилась
Княжеская рать,[29]
И вдали, вдали о стремя билась,
Голосила мать.[30]
И, чертя круги, ночные птицы
Реяли вдали.[31]
А над Русью тихие зарницы
Князя стерегли.[32]
Орлий клёкот над татарским станом
Угрожал бедой,[33]
А Непрядва убралась туманом,
Что княжна фатой.[34]
И с туманом над Непрядвой спящей,[35]
Прямо на меня
Ты сошла, в одежде свет струящей,[36]
Не спугнув коня.
Серебром волны блеснула другу
На стальном мече,[37]
Освежила пыльную кольчугу
На моем плече.
И когда, наутро, тучей черной
Двинулась орда,
Был в щите Твой лик нерукотворный
Светел навсегда.[38]
14 июня 1908
4
Опять с вековою тоскою[39]
Пригнулись к земле ковыли.[40]
Опять за туманной рекою
Ты кличешь меня издали’.
Умчались, пропали без вести
Степных кобылиц табуны,[41]
Развязаны дикие страсти
Под игом ущербной луны.[42]
И я с вековою тоскою,
Как волк под ущербной луной,[43]
Не знаю, что делать с собою,[44]
Куда мне лететь за тобой!
Я слушаю рокоты сечи[45]
И трубные крики татар,
Я вижу над Русью далече
Широкий и тихий пожар.[46]
Объятый тоскою могучей,
Я рыщу на белом коне.
Встречаются вольные тучи
Во мглистой ночной вышине.[47]
Вздымаются светлые мысли
В растерзанном сердце моем,
И падают светлые мысли,[48]
Сожженные темным огнем.
«Явись, мое дивное диво!
Быть светлым меня научи!»
Вздымается конская грива.
За ветром взывают мечи.
31 июля 1908
5[49]
И мглою бед неотразимых
Грядущий день заволокло.
Вл. Соловьев
Опять над полем Куликовым
Взошла и расточилась мгла,[50]
И, словно облаком суровым,[51]
Грядущий день заволокла.
Но узнаю тебя, начало
Высоких и мятежных дней!
Над вражьим станом, как бывало,
И плеск и трубы лебедей.[52]
Не может сердце жить покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжел, как перед боем.[53]
Теперь твой час настал. – Молись![54]
23 декабря 1908
Источник: А. А. Блок. Полное собрание сочинений и писем в 20 томах. – М.: Наука, 1997. – Т. 3. Стихотворения. Книга третья (1907–1916). — С. 170—173.
9. И вечный бой! По кой нам только снится. – мифологема «вечного боя», возможно, связана с понятием «вечной войны» у Ф. Ницше («Веселая наука», 1883), предполагающим и борьбу с самим собой, с определенными качествами в себе, что в концепции цикла соотносИJЦ)СЬ с идеей борьбы против «татарского» начала в русской душе. См.: Йованович М. Миф о «вечном возвращении» в разделе «Родина» Александра Блока // Cahiers du Monde russe et sovietique. 1984. Vol. XXV (1). Р. 70-71, 83. (вернуться)
13. Закат в крови! – cр. в «Слове о полку Игореве»: «Другаго дни вельми рано кръвавыя зори светъ поведають». См.: Усок И.Е. Указ. соч. С. 270. (вернуться)
19. За рекой – поганая орда. – Блок употребляет слово поганый в древнерусском значении – как определение народов неправославного вероисповедания (ср., например, в «Задонщине»: «поганые татаровя, бусормановя»; «У Дону стоят татаровя поганые»). (вернуться)
23. Я – не первый воин, не последний //. Мила друга, светлая жена! – строфа содержит анаграмму имен Пересвета и Осляби: «Я – не первый воин, не последний,// Долго будет родина больна, // Помяни ж за раннею обедней // Мила друга, светлая жена!». См.: Левинтон Г.А., Смирнов И.П. Указ. соч. С. 84; Йованович М. Указ. соч. С. 82.
Понятие первого и последнего воина, возможно, связано с рассуждениями о людях первых и последних в главе «Беседа с королями» в книге Ницше «Так говорил Заратустра» (см.: Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Пер. Ю.М. Антоновского. 3-е изд. СПб., 1907. С. 271-272). См.: Йованович М. Указ. соч. С. 83. (вернуться)
26. 3. «В ночь, когда Мамай залег с ордою. « – впервые: «Шиповник» 10. С. 276-277 (с опечатками в слове «Непрядва»).
Блок выслал текст стихотворения с письмом к Л.Д. Блок от 14 июня 1908 г. (ЛН. т. 89. с. 236-237).
В ночь, когда Мамай залег с ордою // Степи и мосты. – залечь (сев., диалектн.) – сделать непроходимым.
Мамай – главная политическая фигура в Золотой Орде, правитель, объединивший под своей властью в 1370-е годы территорию от Волги до Днепра, а также Северный Кавказ, Причерноморские степи и Крым; после поражения на Куликовом поле бежал в Орду, а затем в Крым, где был убит в 1380 г. (вернуться)
31. И, чертя круги, ночные птицы // Реяли вдали. – одна из примет, возвещающих грядущую битву, в «Сказании о Мамаевом побоище»: «. по десной же стране плъну татарскага ворони кличуще и бысть трепетъ птичей великъ велми» (Сказания и повести о Куликовской битве. С. 40).
Ср. стих. И. Коневского «Слово заклятия» (1899): – «Куда ни взглянешь – нагие степи// И стаи хищные карих птиц». (Коневской И. Указ. соч. с. 90). (вернуться)
39. 4. «Опять с вековою тоскою. « – впервые: «Шиповник» 10. С. 277-278. (вернуться)
53. Доспех тяжел, как перед боем. – возможно, в строке отразились слова Брингильды, девы-воительницы, в музыкальной драме Р. Вагнера «Валькирия» (II акт): «Как нынче // Тяжел доспех. – // Бейся вольно я, // Легко было б мне. // А этот бой // Давит грудь мою» («Валькирия». Опера в 3-х актах. Музыка Р. Вагнера. Пер. И. Тюменева. 5-е изд. М., [1900]. С. 20). (вернуться)
54. Теперь твой час настал. – Молись! – ср. заключительные слова монолога Германа в «Песне Судьбы»: «Вот зачем я не сплю ночей: я жду всем сердцем того, кто придет и скажет: «Пробил твой час! Пора!»» (СС-8. С. 149).
Г.П. Федотов пишет по поводу последней строки стихотворения: «Дух беспокойства и мятежа поэт уже прочно связал с татарской стихией. Это против него бросает он свое последнее заклятие: «Молись!» Но до конца остается темным: когда настанет час последней битвы, которая для Блока была не поэтической фикцией, а реальным ожиданием всей жизни (. )» (Бои)анов Е. [Федотов Г.П.]. На поле Куликовом. С. 422; Федотов Г.П. Судьба и грехи России. Т. 1. С. 106). (вернуться)
______________
О цикле «На поле Куликовом»
Пускай Пергам давно во прахе,
Пусть мирно дремлет тихий Дон:
Все тот же ропот Андромахи,
И над Путивлем тот же стон.
(Соловьев Вл. Стихотворения и шуточные пьесы. Л., 1974. С. 124. «Б-ка поэта», большая серия).
В пятой картине «Песни Судьбы» Герман произносит монолог о сражении на Куликовом поле: «Все, что было, все, что будет, – обступило меня: точно эти дни живу я жизнью всех времен, живу муками моей родины. Помню страшный день Куликовской битвы» (СС-8. С. 148). В монологе Германа уже присутствуют многие элементы идейно-образной структуры, развитые в стихотворном цикле.
Три первых стихотворения цикла были написаны в первой половине июня 1908 г., четвертое – в июле, над пятым стихотворением Блока работал в октябре и закончил его в декабре 1908 г. 23 декабря 1908 г. он отослал цикл для опубликования в организовывавшемся тогда в Петербурге новом модернистском журнале «Аполлон» (1 ноября 1908 г. Блок был «у С. Маковского на учредительном собр(ании) нового большого журнала» – «Аполлона»; см.: Письма к родным, С. 227). В сопроводительном письме от 23 дек. 1908 г. к С.К. Маковскому, редактору будущего издания, он писал: «Вот Вам любимый мой цикл, пожалуй, лучшее, что я писал в этом году (из лирических стихов). Нравятся ли Вам эти стихи? Здесь 120 строк. Больше не посылаю Вам, потому что хочу, чтобы этот цикл появился отдельно, ничем не разбавленный. Буду очень Вам признателен, если сможете перевести мне гонорар за него до выхода «Аполлона»»; текст исправлен по оригиналу, хранящемуся в личном архиве М.Л. Лозинского). Однако издание «Аполлона» тогда наладить не удалось (см.: Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1981. Л., 1983. С. 140), журнал начал выходить только с осени 1909 г., и Блок передал цикл в альманах «Шиповник». 12 марта 1909 г. он сообщал матери: «»Песня Судьбы» выйдет в IX альманахе в апреле, а «На поле Куликовом» – в Х-м – в мае>>. 10-й выпуск альманаха «Шиповник» вышел в свет в июле 1909 г.
Первые печатные отклики на публикацию цикла в «Шиповнике» 10 были неблагоприятными, что, видимо, отчасти объяснялось неподготовленностью критики к восприятию новых блоковских тем.
В. Малахиева-Мирович в рецензии на 10-ю книгу «Шиповника» писала: «Этот альманах состоит из пьесы Метерлинка «Мария Магдалина» и третьей части «Навьих чар» Сологуба. «Куликовская битва» Блока – не в счет. Певец трагических арлекинад и элегантного устремления к звездам, голосом, созданным для славословия Прекрасной Дамы, для напевов Пьерро и мечтаний о таинственных незнакомках,– запел о Непрядве, о «поганой орде», о «молньи боевой» и вышло так вяло и фальшиво, что в интересах самого поэта, чтобы эту Куликовскую битву читатель или совсем не прочел, или прочел и забыл настолько, чтобы никогда ее с именем Блока не связывать» (РМ. 1909. М 10. 3-я паг. С. 235).
Скептическое отношение к циклу высказывали и впоследствии; так, В.М. Волькенштейн в рецензии на «Снежную ночь» Блока отмечал, что «чисто внешнюю новизну вносят его итальянские или древнерусские мотивы» (Современный мир. 1912. N 25. С. 311).
Е.В. Аничков рассматривал цикл как обращение Блока к проблемам национального самосознания: «. недаром вспомнилась та битва поэту. Не западничество победило тогда татарву, потому что западничество только учит. И исполать ему: пусть учит, но костьми ложится не западничество, а то другое в нас. Вот смотрите, как оно кривляется и фиглярит, и палачествует, и дразнит, на все лады, но горит полымем в сердце то же самое, только настоящее, свое, что произнесем мы в святости лишь в великий час предела наших скорбей и мук» (Аничков Евг. «Ночные сны» Александра Блока// Запросы жизни. 1911. № 9. 2 декабря. Стб. 566).
В. Львов-Рогачевский, расценивший «На поле Куликовом» как «цикл прекраснейших, по тревожно-волнующей музыке, стихов», утверждал: «Крест России становится крестом Блока, ее Голгофа – его Голгофа. Символ Куликова поля становится излюбленным символом» (Львов-Рогачевский В. Поэт-пророк. Памяти А.А. Блока. М., 1921. С. 16).
От цикла «На поле Куликовом» прослеживается линия преемственности к позднейшим произведениям Блока – стих. «Скифы» (см., например: Иванов-Разумник. Вершины. Александр Блок. Андрей Белый. Пг., 1923. С. 196) и поэме «Двенадцать» (см. обзор параллелей в кн.: Бабенчиков М. Ал. Блок и Россия. М.; Пг., 1923. С. 65-67).
25 апреля 1921 г. Блок читал «На поле Куликовом» на своем вечере в Большом драматическом театре в Петрограде (см. воспоминания Н.И. Комаровской: Воспоминания, 2. С. 349-350).
Большинство исследователей цикла отмечают двойственность его лирического героя – это одновременно и исторический персонаж, воин, участник Куликовской битвы, и лирический двойник автора. Неоднозначная определенность лирического героя позволяет выдвигать различные концепции относительно внутренней организации и сюжета, прослеживаемого в линейной последовательности пяти составляющих цикл стихотворений.
Большинство исследователей рассматривают 1-3 стихотворения цикла как звенья единой сюжетной цепи (1 – путь в степь, 2 – ожидание битвы, 3 – ночь перед битвой), относительно стихотворений 4 и 5 существуют различные трактовки, сводящиеся, однако, как правило, к признанию того, что в них историческое становится уже целиком символом современного и провиденциального (Евреинова Н.Н. Цикл стихов А. Блока «На поле Куликовом» и его источники в древнерусской литературе //Русская советская поэзия и стиховедение. М., 1969. С. 154-155).
В то же время налицо и определенный изоморфизм образно-тематической структуры стихотворений, составляющих цикл: каждое стихотворение (отчасти за исключением первого) повторяет движение от тьмы и ночи к свету и дню (см.: Левинтон Г.А., Смирнов И.П. «На поле Куликовом» Блока и памятники Куликовского цикла. С. 91-92).