Москва будто бы сон
Маргарита Захарова: «Кайфовать и монтировать»
— Как ты нашла эту пару, и почему решила их снимать?
— Я встретила Кабира прошлым летом в «Проточном» — это бар недалеко от моего дома. В тот момент я ничего не собиралась снимать, но он меня очаровал. Ты наверное видел, что у меня пока что все герои — мужчины. [Ранее Захарова сняла фильмы «Внутренний реп» о группе «макулатура», и фильм «Артемьев. Интервью» о музыканте Паше Артемьеве. Они были показаны на Beat в прошлые годы — примеч. ред.]
Вообще, летом я посмотрела фильм Кешиша «Мектуб, моя любовь». Когда увидела Кабира, то подумала, что он похож на героя фильма. Думаю, можно было идти в эту сторону — но фильм ушел в другую.
— А чем, по-твоему, Кабир похож на Амина?
— Ну, он тоже такой пляжный и рефлексирующий чувак.
— У меня тоже возникла мысль об их сходстве. Кешиш показывает Амина в момент, когда тот выбирает путь художника — и вместе с ним осознает участь наблюдателя. Мне казалось, Кабир тоже чувствует себя отчасти наблюдателем. Пришлый человек в московской среде.
— После твоих героев-мужчин тебе было сложно снимать Настю?
— С ними обоими было сложно работать. Иногда, как с актерами, приходилось объяснять, чего я хочу. Настя волновалась, как будет выглядеть. Мама и папа переживали за репутацию галереи, и до сих пор волнуются. Поэтому многое не удалось снять.
— У тебя было предчувствие, что ты застанешь разрыв Кабира и Насти, и будешь снимать уже историю после отношений?
— Да. У Кабира был телефонный разговор с Настей — мы тогда еще не были знакомы. Я почувствовала какую-то драму, что они расстанутся. Потом уже они мне говорили: «Как так? Ты как будто знала, что мы расстанемся». Они до сих пор не верят, что это было понятно со стороны. Они сами как будто не были готовы.
— Это было понятно по отснятому материалу или вживую?
— Сразу, еще когда Кабира увидела.
— А сколько ты за ними наблюдала?
— С августа по декабрь. Монтаж был в январе.
— Когда герои расстаются, ты снимаешь их по отдельности, и тасуешь повествование: эпизод в Москве, эпизод в Черногории. Сама собой вырастает антитеза. Есть Москва с ее внутренней рифмой искусства и искусственности, и есть будто бы лишенная фальши жизнь в Черногории. Пока Настя ест тост с яйцом пашот и рукколой, Кабир на диете из воды с молоком строит своими руками дом. Тебе не кажется, что это противопоставление выходит нарочитым — ведь снимала ты их последовательно?
— Мне нравится твое сравнение «искусство-искусственность». Это точно описывает то, что происходило в галерее. Чтобы донести мой взгляд на происходящее и вообще на московскую жизнь, я решила поставить это рядом. Может, это как-то сужает восприятие, но я пока ничего с таким своим взглядом на Москву не могу поделать. Я ведь пришлый человек, я из Новосибирска. И себя ассоциирую скорее с Кабиром. Как если бы я сама могла быть этим героем. Соседство Кабира с яйцом пашот? Грубо, но пусть будет так.
— Я досмотрел фильм и не увидел там имени второго оператора. Порой у меня возникало ощущение, что ты вела двухкамерное наблюдение за героями. Выходит, почудилось?
— Ну да, не было такого.
— Расскажи, как тебе эта эквилибристика удавалась?
— Просто снимаешь много материала, который позволяет тебе так монтировать. И очень много времени проводишь на монтаже.
— Ты вообще пришла в режиссуру через монтаж. До того, как поступить в Московскую школу нового кино, занималась коммерческим монтажом. Расскажи об этом.
— У меня образование оператора: в Новосибирске мы учились вместе с Сашей Эльканом на операторском факультете. Странное было обучение, но тем не менее это высшее образование. Преподавали пожилые мастера из ВГИКа. У нас в городе была единственная кинокомпания, и я там три-четыре года монтировала корпоративное кино, рекламу и все такое. Затем поступила в МШНК и переехала. Я, вообще, не хочу быть режиссером. Хочу монтировать игровое и документальное кино. Но как-то так складывается…
— …Что его приходится прежде снимать.
— Да, и только потом кайфовать и монтировать.
Маргарита Захарова
— В твоем первом фильме «Внутренний реп» есть такая линия. Евгению Алёхину из группы «макулатура» все говорят, что он рэпер и поэт из него плохой, зато он пишет отличную прозу. Алёхин пытается на своих концертах продавать книги, но их не очень-то берут. Тебе эта история близка? Ты делишь одно и другое?
— Это очень больной вопрос для меня, особенно в последние полтора года, когда я пытаюсь зарабатывать искусством на искусство. Эти полтора года мы делали сериал «Эгриси» с Димой Кубасовым. И по итогам это породило большую проблему — и с моей стороны, потому что невозможно искать в себе столько энергии, и со стороны режиссера, потому что, наверное, возникает какая-то ревность. Я поняла, что искусством на искусство зарабатывать невозможно. Только чем-то коммерческим, понимая, что ты продаешь душу. Нужно разделять. Только так. Либо искать продюсеров, чего я пока делать не научилась.
— У тебя до этого был опыт работы на веб-сериалах?
— Нет, это был первый.
— Как тебе такой темп дался?
— Тяжело, но и кайфово от тяжести.
— Какое количество материала попадало в эпизод?
— Как правило, серию выпускали раз в неделю. По двадцать часов на серию снималось, в выпуске 15-20 минут.
— А как собирался эпизод? Есть Дмитрий Кубасов, есть ты. Он приходил со словами: «Да, я снял двадцать часов, но показывать мы будем вот это и это»?
— Он присылал весь материал, звонил и по пунктам говорил, что классное произошло в материале. Я отсматривала, делала первый драфт. На него уходило семь-восемь дней работы, и затем мы дорабатывали. Это жестко.
— Ты в начале разговора говорила, что у тебя все получается про мужчин. Недавно мы с Дмитрием говорили о том, каково ему было снимать команду футболистов. Что для себя ты нашла в этой теме?
— Нормально. У меня не было работы и денег, Дима искал монтажера. (Смеется.) Но поработать вместе — это был крутой опыт. Признаю, Дима повлиял на мое восприятие материала. Но это вообще неизбежно.
— Кстати, у тебя как раз через Евгения Алёхина вышло пересечение с Дмитрием Кубасовым. За несколько лет до тебя он снял о нем фильм «Алёхин». Ты видела его до того, как снимать «Внутренний реп»?
— Незадолго до начала работы. Но у меня были другие ориентиры. Я хотела сделать что-то связанное с музыкой, потому что была меня впечатлил «Чертов монтаж» про Кобейна, который показали на Beat. Я подумала: «Черт побери, я хочу делать такое кино!» Кубасов все-таки работал в эстетике школы Разбежкиной. Так что пересечение было только в плане героя.
«Москва будто бы сон». Реж. Маргарита Захарова. 2019
— В МШНК ты училась монтажу у Ильи Томашевича. Расскажи, как он повлиял на тебя?
— Как повлиял? Житейскими советами. Илья — мой гуру, мастер.
— МШНК известна своим «каноном» кинопроизведений и списком литературы. Для тебя это было важно?
— Ты однажды говорила про Илью, что он — как и любой гуру — помогает тебе найти слабые места. А что ты считаешь своими слабыми местами?
— Он ругает меня за то, что я такая одиночка. Что думаю, будто все могу сама сделать — и что-то от этого теряю. О новом фильме он тоже говорил, давал дельные советы. Он такой хитрый, говорил: «Что тебе нравится в твоем фильме?» Я ему называю сцены. Он говорит: «Вот это-то и надо сокращать».
— В США расцвет школ пришелся на шестидесятые, и был момент зазора, когда людей выпускали с дипломами в никуда, Голливуд их не признавал. Сейчас у нас появляются частные киношколы, продюсерские центры, при этом не очень понятно, готова ли наша индустрия принимать этих выпускников. Ты как считаешь, есть ли для них место?
— Конечно, нет. Особенно в свете недавней инициативы, которая ужесточает условия господдержки первого дебютного фильма. Я бы хотела успеть, но видимо не получится: не старше тридцати лет, ВГИК или ГИКиТ, только бюджетное место, только диплом о режиссерском образовании. Понятно, кто от этого выигрывает. Негосударственные школы остаются за бортом. Снимать документальное кино — единственный выход, который остается.
— Все свои фильмы ты финансировала самостоятельно?
— Да, но пробовала искать деньги на постпродакшн. Отправила трем женщинам-продюсерам с мыслью: ну, может женщины увидят, что женское кино, заинтересуются… И столкнулась с полным непониманием — никто не хотел смотреть, даже читать… С этим сталкиваются многие, кто например пишет сценарии. С другой стороны, некоторые люди как-то находят поддержку. В национальном конкурсе [Beat] этого года три фильма сделаны при поддержке Stereotactic. Думаю, по продакшну это самые крутые фильмы. Сейчас за такими продюсерскими центрами будущее.
— У тебя уже есть дальнейшие планы?
— Пока что мне нужно поработать и накопить на камеру, потому что я продала свою, чтобы закончить монтаж «Москвы». Сейчас понимаю, что надо выходить из раковины, искать помощь. Иначе это тоже начнет вредить фильмам.
Просмотр и обсуждение фильма «Москва будто бы сон» режиссера Маргариты Захаровой
Еврейский музей и центр толерантности и платформа «Пилигрим» продолжают показы фестивальных картин из России, исследующих различные аспекты жизни в мегаполисе. Второй фильм программы – документальная работа «Москва будто бы сон» Маргариты Захаровой, выпускницы Московской школы нового кино.
Молодой черногорец Кабир пятый год живет в Москве вместе с русской девушкой Настей, дочерью владельца галереи современного искусства на Арбате. Совместная работа – монтаж выставок, встреча гостей, общение с покупателями – единственное, что теперь связывает пару, переживающую кризис. Настя отказалась от амбиций стать художницей ради развития галереи и мечтает только о море и отдыхе. Кабир больше не видит огня в глазах своей подруги, угнетенной финансовой зависимостью от отца. Однажды Кабир исчезает – он возвращается домой, на побережье Которского залива. Работая на стройке вместе с братом и отцом, он постепенно забывает русский язык, а Москва и столичная арт-тусовка все больше кажутся ему сном.
Картина выиграла «Национальный конкурс» на Beat Film Festival 2019, а также была участником фестиваля «Послание к человеку» 2019.
После просмотра пройдет обсуждение с режиссером фильма Маргаритой Захаровой и кинокритиком Алисой Таежной.
Десять лет как сон пустой
Да, мы не ждали перемен!
И вам их тоже не дождаться
Но надо, братцы, удержаться
От пустословия арен!
Десять лет как сон пустой: 4-6 декабря 2011-го в России прошли самые массовые протесты против Путина. Ответ «рассерженных горожан» на фальсификацию думских выборов 4 декабря. А по сути на предстоящую президентскую «рокировку», объявленную Путиным 24 сентября на съезде едроссов. На то, что Россия, очевидно, совершает поворот не туда.
Тогда на митинги ходили не только несогласные и оппозиционеры от либералов, левых и правых. Но, даже, например, вчерашний министр путинского правительства Кудрин, путинская протеже Ксюша Собчак, олигарх Прохоров. Сергей Миронов цеплял на пиджак белую ленту, выступая в Думе…
К сожалению, все ушло в свисток — в перфоманс масс на улицах, в «пустословие арен» и «координационных» посиделок разношерстных, неформальных «лидеров протеста».
Вплеснувшуюся энергию народной свободы так и не удалось облачить в программу и направить в политическую повестку, если вообще кто-то пытался это сделать.
Именно тогда Кремль окончательно зацементировал фундамент для будущей войны с Украиной, новой конфронтации с Западом, «обнуления Путина», «голосования на пеньках» с рекордными результатами Едра.
Россия будто ходит по кругу за невидимой колючей проволокой, из которого никак не может выбраться даже после революций, не говоря уже о менее крупных движениях народных масс.
Надеждам на перемены снова не дано было сбыться. Ни тогда, десять лет назад, ни до того, неважно откуда шла инициатива — «снизу» или «сверху». Ни в августе 1991-го, ни в январе 1987-го, ни в феврале 1956-го, ни в феврале-марте 1917-го, ни в январе-августе 1905-го, ни в феврале 1861-го.
И невольно возникает вопрос, а на самом ли деле «Перемен требуют наши сердца», как пел Виктор Цой? Или чего-то другого. А сердца ли? Чьи именно? И сколько по факту таких сердец в стране? А если требуют, то каких именно перемен?
Недавно скончавшийся Александр Градский еще в 1987 году (в январе которого была официально объявлена «Перестройка») ответил Цою да и вообще всем, спев о том, чем всё закончится в этой стране в очередной раз. Как в воду глядел — в воду российской истории.
Сегодня по-прежнему «перемен требуют наши сердца». Однако бессмысленно их просто требовать, тем более от кого-то другого. И уж не от нынешних кремлевских «майоров».
Как бы избито это ни звучало, но Перемены эти можно делать только самим. Каждый день. На своём месте. Чем бы вы ни занимались. Несмотря ни на что. И в итоге вместе с другими, такими же, как вы. Под свою осознанную ответственность, не будучи безвольными «клапанами», вечно обманутыми.
И слушая при этом не только сердца, но и совесть. И, конечно, мозги, которые, неплохо было бы, наконец, поставить на место, отрегулировав в них расстроенные столетиями причинно-следственные связи. Короче, невозможно сложно это сделать.
И не факт, что и это поможет — возможно, надо просто набраться терпения и, как обычно в России, осторожно ждать очередного «марта 1953-го». Главное, постараться к тому времени остаться человеком.
И если верно, что Цой — жив.
То и Градский, конечно, тоже.
Что смотреть на 10-м «Битфесте»
С каждым годом «Битфест» разрастается, и выбирать фильмы для просмотра все труднее, потому что вообще-то хочется всё. И про Дэвида Боуи, и про Вудсток, и про Мохаммеда Али, и про безумца, который лезет на отвесную скалу без страховки, и съемочная группа не знает, чем закончится фильм. Четыре десятка картин рассортированы по нескольким секциям для удобства навигации: есть «Музыка», Coming of Age (фильмы о молодых), «Генеральный план» (о городах), «По ту сторону праздника» (о мире моды), «Свобода движения» (о клубной субкультуре), «Новые люди» (о тех, кто хочет изменить мир), «Гала-премьеры» (обладатели «Оскара» и прочие документальные хиты последних лет). Есть классика документалистики и модная секция VR (а в ней – работы таких звезд современного искусства, как Марина Абрамович и Аниш Капур). Есть, наконец, национальный конкурс, в котором возможны любые сюрпризы, а награда дает победителю путевку в большую фестивальную жизнь, потому что «Битфест» уже заметная точка на карте мирового документального кино. В каких-то случаях зрительский выбор прост («Оскар» – надо брать!), в других менее очевиден – и нижеследующий список «Ведомостей» по большей части о них.
«Зона» (Zona, Клейтон Вомеро, США, 2018, Coming of Age)
Один из самых неожиданных фильмов, снятых иностранцами о постсоветском пространстве. В «Зоне» две части. Первая – историческая: хроника начала 1990-х, интервью с участниками и наблюдателями тогдашних событий в политике и молодежной культуре (музыкальный критик Артемий Троицкий, редактор «Птюча» Игорь Шулинский и др.). Вторая – акварельные зарисовки из жизни сегодняшних 20-летних в России и на Украине. Они покупают поддельные кроссовки дорогих брендов, мечтают куда-то поехать, просто валяются в траве. Ничего, в сущности, не происходит, но постепенно две картинки складываются в одну, и тебя ошарашивает внезапное понимание, что эти ребята живут точно так же, как жили их родители, и тогдашняя свобода никуда не делась, как будто передалась по наследству.
«Москва будто бы сон» (Маргарита Захарова, Россия, 2019, нацконкурс)
Три года назад фильм Маргариты Захаровой «Внутренний реп» победил в программе «Смена» Beat Film Festival. «Москва» – ее первый полнометражный опыт, изначально она собиралась снимать игровое кино, и в построении «Москвы» это чувствуется. Это остроумная и жесткая история кризиса отношений двоих молодых людей на фоне разгульного, пьяного, болтливого города, его перформансов, выставок и пластиковых стаканчиков с вином. Уставшая блондинка Настя, дочь владельца художественной галереи, все время ест, а ее возлюбленный – черногорец Кабир с неотразимой голливудской улыбкой – все время пьет и веселится. Они пять лет прожили вместе в Москве, Кабир уезжает обратно в Черногорию, чтобы помогать своей семье строить дом, а Настя остается – работать и стареть. Фильм снят с такой отчаянной легкостью, что все безумцы, халявщики и тусовщики Москвы – как и все черногорские красавцы – действительно кажутся сном.
«Изобретатель: жажда крови в Силиконовой долине» (The Inventor: Out for Blood in Silicon Valley, Алекс Гибни, США, 2019, «Новые люди»)
Документальный и очень кровавый триллер, основанный на истории Элизабет Холмс, основательницы компании «Теранос». Она мечтала изменить мир и была уверена, что сможет предсказать возникновение заболеваний на ранних стадиях. На ее стороне была новейшая, ею придуманная технология анализа крови, миллиарды долларов, которые ей дали инвесторы, бешеная популярность и поддержка сенаторов, Билла Клинтона, Генри Киссинджера, Руперта Мердока и всего американского народа. Против нее было лишь одно: ее технология не работала. Оскароносец Алекс Гибни – автор «Такси на темную сторону», «Мы крадем секреты: история Wikileaks», «Стив Джобс» – считает, что документалистика, как и вообще журналистика, не бывает объективной. Но и субъективности в фильме маловато: героиня, снежная немигающая фейк-королева, прошедшая от славы к полному краху, так и осталась загадкой.
«Война искусств» (War of Art, Томми Гулликсен, Мортен Тровик, Норвегия, Германия, 2019, «Новые люди»)
«Соберись перед прыжком» (Minding the Gap, Бинг Лю, США, 2018, Coming of Аge)
Скейтер-клип, превратившийся в историю взросления, фильм, получивший спецприз жюри «Санденса» и номинированный на «Оскара». Трое друзей – один из них снимает это кино – катаются на скейтах, лезут на крыши, делают миллион глупостей, но главное – рассказывают о своих отношениях с этим жестким миром, с семьей, с самими собой. Расизм, абьюз, материнские надежды, мертвый город, больная взрослая жизнь, от которой хочется сбежать, и единственное, что дает свободу, – это скейт. «Когда ты еще ребенок, – говорит один из героев, – ты не думаешь, ты просто действуешь. Вырастая, ты теряешь это умение». Фильм – портрет взрослеющих людей, которые все еще не разучились «просто действовать».
«Вудсток: три дня, изменившие поколение» (Woodstock: Three Days That Defined a Generation, Барак Гудман, США, 2019, «Музыка»)
Полное погружение в легендарный фестиваль августа 1969 г. – но не в музыку, как в классическом фильме Майкла Уэдли «Вудсток: три дня мира и музыки» (1970), а в то, что ее окружало. Барак Гудман рассказывает о людях и времени – об организаторах Вудстока, о слушателях, о тех, кто раздавал еду во время фестиваля, о тех, кто спасал обдолбавшихся. Фестиваль был организаторским кошмаром, все, что могло пойти не так, шло не так. Забор вокруг поля построить не успели, так что Вудсток пришлось сделать бесплатным. Музыкантам приходилось придумывать песни прямо на сцене. Было зафиксировано 176 случаев астмы, 2 аппендицита, 6 психозов, 11 укусов крыс. И тем не менее режиссер монтирует редчайшие архивные кадры как бесконечный калейдоскоп счастья, и все его герои – лишь закадровые голоса на фоне этих кадров, лишь воспоминания о рае, о трех днях, когда время сначала остановилось, а потом пошло с другой скоростью. Фильм, дающий почувствовать историю и понять, почему и как Вудсток изменил поколение.
Это не сон
Реальность, в которой тридцать лет своей жизни прожил Рустем Малоумеров, была приемлемая. Даже хорошая была реальность. Трех лет от роду родители перевезли Рустема из Узбекистана в Евпаторию. Мама работала школьной учительницей, отец занимался довольно обширным хозяйством. Жили нормально. Рустем окончил школу, стал работать строителем, в свободное время играл в футбол, всерьез занимался футболом, рыбачил с друзьями…
И опять идет куда-то с друзьями, едет куда-то, не очень понимая, куда. Друзья говорят что-то, но Рустем не слышит или слышит, но не разбирает слов.
А потом Рустем видит, что перед ним на столе разложены бумаги, много бумаг, выписки, эпикризы, что бы ни значило это слово, результаты анализов. И смысл этих бумаг в том, что у Рустема рак крови — острый миелоидный лейкоз. И Рустем говорит маме:
— Мама, у меня рак крови.
И мама плачет, так горько, как Рустем не мог представить себе.
Тут только Рустем убеждается, что все это был не сон, а взаправду происходило с ним. Что усталость была первым симптомом. Что друзья возили его на обследования. Что теперь надо ехать в Москву лечиться.
Реальность возвращается.
В реальности Рустему легко. Он ведет себя очень рационально. Он спокойно читает все, что можно прочесть в интернете про лечение рака крови. Когда начинаются побочные эффекты химиотерапии, Рустем переносит их хладнокровно, потому что подготовился, все прочел, ожидал. Ему даже не требуется в Москве ничья помощь, он переносит химиотерапию самостоятельно.
Теперь Рустем ждет, что через неделю химиотерапия закончится и его отпустят ненадолго домой. Потом Рустем вернется, несмотря на преддверие новогодних праздников. Потом ему сделают пересадку костного мозга. Надо будет перетерпеть тяжелые осложнения, аспергиллез, грибковую пневмонию, реакцию «трансплантат против хозяина», когда будет зудеть вся кожа, перестанет нормально работать кишечник, будут слезиться и слепнуть глаза.
Потом Рустем выздоровеет. Перспектива трансплантации не пугает его. Морок, с которого начиналась болезнь, прошел. Рустем готов, если только…
Если только найдутся деньги на поиск донора костного мозга в международном регистре. Денег нужно два с половиной миллиона рублей. Заработать такие деньги строитель из Евпатории может только во сне.