Мне снился сон он был так странен

Мне снился сон он был так странен

Кто же вы — Валентин Гафт? Неподражаемый актер?! Непостижимый эпиграммист?! Непонятый лирический поэт? И возможно ли, чтобы все эти разноплановые таланты загадочно-счастливо сочетались в одном человеке? Уверен, что этот вопрос в той или иной форме возникает у каждого почитателя разностороннего дарования В. Гафта. Признаюсь, что мне интересно было бы побеседовать с человеком абсолютно безразличным к имени автора этой книги. Пока не приходилось. Да, пристрастия у всех разные: одним больше нравятся эпиграммы, другим кинороли, третьим театральные работы актера. А вот о стихах Валентина Гафта говорят реже. И это понятно: кто ныне бредит стихами, как в далекие «шестидесятые»?! Не модно! А жаль! На мой взгляд, «тайна Гафта» скрыта именно в его лирическом даре. Все остальное, как ручейки из родника, вытекает из этого главного: комплексы, кажущаяся агрессия, самоирония и набор масок, скрывающих от беглого взгляда истинное лицо страдающего человека.

Мне как поэту прежде всего интересна генеалогия Гафта-стихотворца. Слежу за развитием его творчества без малого тридцать лет. Утверждаю, что влияние его поэзии на душевное состояние читателей ничуть не уступает его актерскому обаянию. Да, Гафт не профессиональный поэт. И это большой плюс! Ему нет нужды штамповать стихи, чтобы выживать и быть на уровне своих собратьев по перу. Он абсолютно свободен в своей поэтической стихии. Его новые лирические стихи говорят о большом потенциале непрерывно развивающегося дарования автора, его творческой зрелости и нестареющем восприятии окружающего мира. Прочтите его новые стихи: «Диван», «Локарно», «День» и другие, в которых ярко проявляются симпатии автора к знаменитым «Столбцам» Николая Заболоцкого, поэта близкого Валентину Гафту по мироощущению. Надеюсь, что «актерская книга» поможет многочисленным почитателям приблизиться к разгадке его нетривиального образа.

Первые мои воспоминания связаны с пребыванием на Украине у бабушки, примерно в 1940 году. Я сижу где-то во дворе на бревнах, а мама и бабушка идут с рынка и дают мне большой-большой красный помидор. И я ем этот громадный, красный — конечно, немытый — помидор, и сейчас кажется, что таких помидоров я больше никогда не ел.

А родился я в Москве на улице Матросская Тишина. Помню счастливый день, когда мне купили голубой трехколесный велосипед. Погода была хорошая, но я боялся выйти из подъезда покататься по тротуару вдоль нашего дома, так как там бегала взад-вперед какая-то собака. Потом я осмелел и выходил, но в тот день ездил в коридоре и в квартире.

Хорошо помню наш подъезд и весь пятиэтажный дом. Напротив была психиатрическая больница, справа — тюрьма «Матросская Тишина», слева — рынок, еще левее — студенческое общежитие МГУ. А через дорогу была школа, в которой я потом проучился десять лет и где учились только мальчики.

Все воспоминания и образы тех лет очень отрывочны и бессвязны, так как в начале войны мне не было и шести лет.

Когда началась война, мне казалось, что я буду видеть ее через окно. Там будет забор какой-то, вдоль которого будут ходить пограничники с собаками, и наши с собаками обязательно победят всех немцев, так как я верил, что у нас очень сильные пограничники и замечательные собаки. Но первые впечатления от войны — это очереди в булочных, куда мы ходили с моей тетей Феней, и воздушные тревоги. Нас будили ночью и вели в какое-то сырое подвальное помещение. Трубы, ночь, очень много детей, визг, крики, хочется спать, а ты мерзнешь и трясешься от холода и страха.

Отец сразу ушел на фронт добровольцем, но мне почему-то запомнились проводы моего двоюродного брата — маминого племянника, который также ушел добровольцем в неполные двадцать лет. Он тогда был уже в военной форме, я прижимался к нему, еле доставая лбом до пряжки ремня, а потом убежал в другую комнату и первый раз в жизни заплакал. Это замечательный человек. Ему повезло, он остался жив, но его под Москвой так шарахнуло, что одна нога сейчас короче и осталось одно легкое. Оба маминых родных брата и сын одного из них пошли на фронт и погибли под Сталинградом. Когда война кончилась, мама несколько лет ходила на Белорусский вокзал в надежде кого-нибудь из них увидеть. Но никто не вернулся.

Первые впечатления от школы, куда я поступил в середине войны, — это очень холодный класс и очень старенькая первая учительница. Вид у нее был какой-то еще дореволюционный: черная шапочка, длиннющий синий халат и пенсне с цепочкой до пояса. В 1943–1944 годах мы всем классом возили на санках ей дрова для печки.

Семья наша была совершенно не театральная. Отец, Иосиф Романович, был удивительно скромным, но сильным и гордым человеком с чувством собственного достоинства. Это был настоящий мужчина, но мне кажется, что жизнь его не состоялась, вернее, не соответствовала его интересной личности. По профессии он был адвокат, прошел почти всю войну и закончил ее майором. Помню, как он с фронта прислал посылку с немецким фонариком, в котором можно было включать то красный, то зеленый свет.

Когда Красная армия перешла на новую форму, отец прислал нам полевые зеленые погоны, а я ими играл, любовался и думал: «Вот какой у меня отец!» — и мысленно прибавлял ему звезды. Потом эти погоны долго-долго хранились у нас в шкафу. В конце войны, после ранения, отца привезли в один из московских госпиталей. Мы долго-долго шли по коридору, и мне было боязно и страшно увидеть его. Мои страхи оправдались, так как у отца ранение было в лицо, почти оторван нос, и он лежал с перевязанной и заклеенной головой. Рядом с кроватью стояла тумбочка, где было много всякой вкусной еды: шоколад, компот, и я с большим аппетитом почти все это съел.

Первое воспоминание, связанное с мамой, весьма курьезно, потому что, когда мы играли в кровати, она вдруг заметила, как у меня на груди, под кожей, что-то бьется. Мама сразу повела меня к врачу, и тот сказал: «Господи, да это же сердце бьется». Еще вспоминаю, как я пришел домой после игры в футбол. Она посмотрела на меня и сказала: «Посмотри, какие у тебя желтые зубы. Ты такой ленивый, что не чистишь зубы. Немедленно начни с завтрашнего дня. Пойди купи щетку и чисти каждый день». Дома я всегда раскидывал, разбрасывал вещи, не убирал за собой, потому что знал — есть мама. Она за мной все подбирала и часто восклицала: «Господи, как же ты будешь жить без меня?» А теперь, когда мамы не стало, я оказался аккуратистом и вспоминаю все, что она мне говорила. Не накапливаю грязную посуду, быстро избавляюсь от нее, не люблю грязный пол, неприбранную постель. Люблю чистые простыни и чтобы в квартире был порядок.

Источник

VI
УГОЛ ЗРЕНИЯ

СУМКА

Человек — не недоумка,
Приспособился в миру,
Например, придумал сумку,
Подражая кенгуру.
Человек — не недоумка,
Он и гений, и злодей,
Словно дети, деньги в сумках
Спят у сумчатых людей.

ПЕПЕЛ

Кто в урну соберет мой серый пепел,
Лишь пальцы помню и помады след,
Дым, пепельница, спички… всё нелепо…
Я был вчера лишь пачкой сигарет.

ЦВЕТОК

Расти, цветок, сил свежих набирайся,
Пока тебя к какому-нибудь дню
С утра не срежут, выжить не пытайся.
Я срезан был и продан на корню.

ОБЛАКО

Вот облако, похоже на рояль,
Кусочек влаги надо мной несется,
Сейчас оно, как сердце, разорвется,
И не сыграть на нем, а жаль.

СНЕЖОК

Небесный лёгенький пушок
На землю темную прилег.
После тяжелого маршрута
Окончен затяжной прыжок.
Пришел зимы недолгий срок,
И замер белый купол парашюта.

КАПЛЯ ДОЖДЯ

К земле стремится капелька дождя
Последнюю поставить в жизни точку..
И не спасут ее ни лысина Вождя,
Ни клейкие весенние листочки.
Ударится о серый тротуар,
Растопчут ее след в одно мгновенье,
И отлетит душа, как легкий пар,
Забыв навек земное притяженье.

Ну успокойся, подремли.
В тяжелых думах постоянно,
Ты, море синее, — земли
Незаживающая рана.

Потоп — страшнее нет угрозы,
Но явны признаки Беды,
Смертелен уровень воды,
Когда в нее впадают — Слезы!

О, Рыба, чудо эволюции!
Тебя ел Моцарт и Конфуций,
Ел, кости сплевывая в блюдо,
Так чудо пожирает чудо!

НАПОЛЕОН

Об половину мира гений ноги вытер,
Чтоб сладкий след его вылизывал кондитер.

ГИТАРА

О, Гитара! Бюст и таз,
Будь вы стары или юны,
Словно жилы, ваши струны
Вдоль пересекают вас.
Ваш атласный алый бант
Украшает гриф, как шею.
Взять вас на руки не смею,
Жаль — но я не музыкант.
Кто-то взял вас не спеша
И запел тихонько, грустно.
И откликнулась Душа
Почему-то из-под бюста.

МАТЬ И ДИТЯ

Нет, не ошибка, не накладка,
Не сказка это, не загадка.
И грудь полна, бела как снег,
Без крыльев, голенький, весь в складках,
Быть может, спит утенок гадкий,
А может, гадкий человек.

СТАРУШКИ НА ДОРОГЕ

Яблочки, цветочки,
огурчики, яички,
Белые платочки, —
сморщенные личики.

РОМАН

Роман — любовь, но очень редко
Читать не скучно до конца.
Любовь — короткая заметка,
Но всё зависит от чтеца.

ХУДОЖНИК

Короткий взгляд, мазок, еще мазок.
И подпись краткая… Ван Гог.

Ночь, улица, два человека,
Фонарь горит, а где Аптека?

Вена, река голубая, подкожная,
Вена, готовься, идет «неотложная».

ДУБЛЕНКА

Вот так умрешь, а кто-то сдуру
В тебе оценит только шкуру.

Мне слух раздражала фальшивая нота.
Всю жизнь проверял я проклятое «ля».
Как поздно дошло до меня, идиота,
Что скрипка в порядке, жена моя — …

Как глупы бывают дамы,
Зря берут на душу грех.
Надо б Еве дать Адаму
Вместо яблока — орех.
Придавив орех зубами,
Он подумал бы о том,
Что не хочет эту даму
Ни сейчас и ни потом.

И тонкой была, и чувствительной кожа,
Любого она доводила до дрожи,
Теперь эту кожу ничто не тревожит,
Хоть стала и тоньше, и с виду моложе.
Ту, старую кожу, распяли подтяжкой,
Разгладив все чувства и память бедняжке.

ДОЛГИ

Выполнив гражданский долг,
Пал на землю храбрый полк.
Перед Родиной долгов
У нас больше, чем полков.

КУЗНЕЧИК

Источник

IV
ОТРАЖЕНИЯ

Связь времен – связь света с звуком,
Как постигнуть эту страсть?
Поэтическая мука —
В даль туманную попасть.

Если потеряешь слово,
Встанешь перед тупиком, —
Помычи простой коровой,
Кукарекни петухом.

Сразу станут легче строчки
От вождения пера.
Превратятся кочки в точки,
Станет запятой дыра.

Уложи свой лоб в ладошку
И от нас, от всех вдали
Потихоньку, понемножку
Крыльями пошевели.

И падут перед стихами
Тайны сотен тысяч лет.
Всё, что трудными ночами
Ты предчувствовал, поэт.

Нет, перо в руках поэта —
Это вам не баловство.
Он – дитя, соском пригретый,
Но в нем дышит божество.

Связь времен – связь света с звуком.
Как постигнуть эту страсть?
Поэтическая мука —
В даль туманную попасть.

Акварели слов слагая,
Скальп снимая с тишины,
Ты услышишь, улетая,
Звук натянутой струны.

Но, паря под облаками,
Тихо празднуй свой улов.
Все мы были дураками,
Пока не было стихов.

Как вода со светом —
в радужной капели,
Как любви сонеты —
в призрачной пастели
На картон ложатся, солнышком согреты,
Краски акварели, пятнышки портрета.

МОРЕ. НА ПЛЯЖЕ

Между досок на причале
Я смотрю на море в щель —
Где-то там морские дали,
Где-то там морская мель.

Что-то море взволновалось,
Изменило даже цвет.
Долго ли мне ждать осталось,
На мели я или нет?

Мчится конь, намокла грива,
С храпом дышит тяжело,
А над ним, согнувшись ивой,
Всадник бьется о седло.

Рваной дробью бьют копыта,
Мчится конь, к ноге нога,
Мышцы – твердые, как плиты.
Гонг звенит! Идут бега…

ЕКАТЕРИНА МАКСИМОВА

Узор, написанный рукой природы,
Где непонятна тайна мастерства,
Где все цветы земли в лазури небосвода —
Живое чудо в форме божества.

Ты – легкая, но с грузом всей Вселенной.
Ты – хрупкая, но крепче нет оси.
Ты – вечная, как чудное мгновенье
Из пушкинско-натальевской Руси.

ФУЭТЕ

Всё начиналось с Фуэте,
Когда Земля, начав вращение,
Как девственница в наготе,
Разволновавшись от смущения,

Вдруг раскрутилась в темноте.
Ах, только б не остановиться,
Не раствориться в суете,
Пусть голова моя кружится

С Землею вместе в Фуэте.
Ах, только б не остановиться,
И если это только снится,
Пускай как можно дольше длится
Прекрасный Сон мой – Фуэте!

Всё начиналось с Фуэте!
Жизнь – это Вечное движенье,
Не обращайтесь к Красоте
Остановиться на мгновенье,
Когда она на Высоте.

Остановиться иногда
На то мгновение – опасно,
Она в движении всегда
И потому она прекрасна!
Ах, только б не остановиться…

Земли скрипучие рулады
Терзают слух мой по ночам.
Ей тяжесть дантевского Ада»
Уже давно не по плечам.

Пронзив иглой земное темя,
Замрет натруженная Ось,
И перекрестит Землю Время,
Чтоб ей спокойнее спалось.

Молчит страна, как в доме мебель,
Как ни поставь, так и стоит.
Для всей страны единый гребень,
Сегодня – сыт, а завтра – бит.

Нет, не дубы стоят, а стулья,
Нет, не березы – двери, стол.
Лежит беззубый от разгулья,
В кровь стертый бывший желтый пол.

Как часовые, стоят стены,
И потолок – им небосвод.
Всех превращает нас в полено
Наш пилораменный завод.

Вдруг среди этого кошмара,
Где кровью харкала пила,
Посередине тротуара
Святая Роза расцвела.

От горя треснутая ваза
Казалась бледной и худой.
Сама, без всякого приказа,
Святой наполнилась водой.

И стали вновь шкафы – дубами,
Березами – паркетный пол,
И с деревянными гробами
Последний поезд отошел.

А на ветвях запели птицы,
И солнце стало так сиять,
Что захотелось помолиться,
Смеяться, плакать и молчать.

И опять навязчивая мысль
О беде, о гибели, о смерти.
Не спеши, костлявая, уймись.
Не с тобой плясать мне в круговерти.

Мы еще наладим Дом и Быт,
Крыльями раскинутся лопатки.
Мне всего-то, чтобы не навзрыд,
Капельку тепла – и всё в порядке.

Размахнуться б в ширину плеча,
Перерезать вены отступленью,
Чтоб не пасть у ножек палача,
Чтобы не вернуться в заточенье.

И опять навязчивая мысль.
Я гоню ее, как бабку-сводню.
Помоги мне, неземная высь,
Черти меня тянут в преисподню.

МУЗЫКА ГЕНДЕЛЯ

Мне снился сон, он был так странен,
Я б выдумать его не смог,
Как в соблазнительном тумане
Я флейтой плыл меж чьих-то ног.

И Гендель вместе с Модильяни
Ушли со мною в этот рейд
В страну несбывшихся желаний,
Переплетенья ног и флейт.

САД ЗАБЫТЫХ ВОСПОМИНАНИИ

О, детство! Как в нем удается,
Младенцем глядя из гнезда,
Увидеть то, что остается
Навечно в сердце, навсегда.

Казалось, что весь мир был рядом,
А утром, вечером и днем
Небесный свет менял наряды
Всему, что было за окном.

Там за окном был лучший театр,
Пылал заката алый бант
И заряжался конденсатор,
Чтоб током напоить талант.

От срока стертый, побелевший
Тот озаренный детский взгляд
Хранится в памяти умершей,
Шумит листвой застывший сад…

МУЗЫКА

Смычок касается души,
Едва вы им к виолончели
Иль к скрипке прикоснетесь еле,
Священный миг – не согреши!

По чистоте душа тоскует,
В том звуке – эхо наших мук,
Плотней к губам трубы мундштук,
Искусство – это кто как дует!

Когда такая есть Струна,
И Руки есть, и Вдохновенье,
Есть музыка, и в ней спасенье,
Там Истина – оголена,

И не испорчена словами,
И хочется любить и жить,
И всё отдать, и всё простить…
Бывает и такое с нами.

ВИРТУОЗ

Прожилочки на крыльях у стрекоз
Искусно вывел виртуоз,
Лишь он мог сделать из простой слюды
С головкой спичечной летающее чудо,
А на спине шершавого верблюда
Оставить нам горбатые следы…
Так, на одной струне играя,
Паганини,
Кусочек дерева прижав к щетине,
Прожилок и горбов неведомые муки
Передавал в терзавшем сердце звуке.

СКЕРЦО

Нет топлива сильней, чем страсть,
Когда она питает сердце.
Любой из нас сыграет скерцо,
На скрипке в жизни не учась!

ПУШКИН

Как многолик певец творенья —
Вот гениальности пример.
Но как едино вдохновенье,
Как в нем слились в одно мгновенье
И слезы, и стихи, и Керн.

Перо гусиное, живое,
Макнул в чернила, не спеша.
На кончике пера – душа!
И буря мглою небо кроет!

ВЕТЕР

Ты, ветер, выветри всю дурь,
Что в головах людей,
Но пощади, предвестник бурь,
Когда они в беде.

Тому, кто выбился из сил,
Ты в бурю не помог,
И Белый парус погубил,
Что был так одинок!

ПРОРОК

Я видел на коре лицо пророка.
Сверкнула молния, и началась гроза,
Сквозь дождь смотрели на меня глаза,
И тарахтела наверху сорока.

Вдруг занавес ветвей лицо его закрыл,
Горячим лбом я дерева коснулся,
И он шепнул мне: «Думаешь, ты жил?
Ты просто плохо спал и, наконец, проснулся».

ДЕРЕВО

О, дерево, свидетель молчаливый
Природы перемен и тайн, что не познать.
Сегодня день холодный и дождливый,
Я в дом вошел, а ты должно стоять

И мокнуть под дождем, скрипеть и гнуться,
Но до конца стоять, где суждено…
Но отчего так ветки твои бьются,
Стучат в мое закрытое окно?

ОГОНЬ

Есть у огня свои законы.
Огонь войны – в людей вселяет страх.
Покоем дышит он в каминах и кострах.
Но есть огонь невидимый – иконы.

О, как блаженно жгут лучи твои,
Сжигай меня, икона, я не струшу,
Я знаю, ты сожжешь грехи мои,
Чтоб отогреть измученную душу.

ДЕЛЬФИН

Зачем, ракетой прыгая в кольцо,
Закусывая рыбкой за успехи,
Сжимая боль, как налитой свинцом,
Он сердце разрывает для потехи?

Уже давно распалась связь времен,
Живые разделились на отряды,
Родства не помним мы, и нет у нас имен,
И тайной кем-то названы преграды.

Дельфин, мой Гамлет, ты мой брат родной,
Я знаю, что мы родственные души.
Идя к тебе, я захлебнусь волной,
А ты, идя ко мне, умрешь на суше.

ЧЕРНЫЙ КВАДРАТ

Начала не было и не было конца,
Непостижимо это семя,
Меняет на скаку гонца
Эйнштейном тронутое Время.

Конь Времени неудержим,
Но гениальные маразмы
Еще заигрывают с ним,
Катаясь в саночках из плазмы.

Но наберут ли Высоту
Качели нобелевской славы?
Качнувшись «влево на лету»,
Мир, как всегда, «качнется вправо».

Молчат сомкнутые уста,
Совсем иного царства врата,
Непостижима чернота
Сверхгениалыюго квадрата.

Там время – черная дыра,
Как давит глубина сетчатку.
Какая темная игра.
Как ослепительна разгадка.

Красный палец отпечатал след.
Преступник знаменит,
Он под рамкой полуспрятан,
Тараканий ус торчит.
Красной зеброй раскаленной
На лице горит спираль.
Ты в тельняшке окрапленной
Сквозь Дали уходишь в даль.

СТУПЕНИ

Как спины черные тюленьи,
Лежат гранитные ступени.
Они давно молчат, не ропщут.
Путем коротким или длинным
Мы все идем по чьим-то спинам.
И ты не проклинай судьбу
И не страдай от унижений,
Когда по твоему горбу,
Жив ты или лежишь в гробу,
Пройдут, как по простой ступени.

ДРЕВНОСТЬ

И древность
Вызывает ревность.
На то есть веские причины,
В нее влюбляются мужчины,
И женщин покидает
Верность.

Нет в этой старости изъянов,
Ее ничем не удивишь,
В ней сексуальность ресторанов
И легкость черепичных крыш.

Она – как молодость в сединах,
Что век для древности – лишь час.
Она останется в гардинах,
Посуде, мебели и винах
И с королями на картинах
Переживет меня и Вас!

Уходит жизнь из тела постепенно,
Но, говорят, – душа нетленна,
Жаль только, ждать конца – такая маета,
Чтоб превратиться в прах мгновенно,
Зачем вся эта суета?

Но вот умру, и кто-нибудь степенно,
Не сразу вспомнив, скажет обо мне,
Что красота души его нетленна,
Забыв, как тело корчилось в огне!

ГРЕХИ

«Ах, если бы она была жива,
Я всё бы отдал за нее, всё бросил».
Слова, слова, слова, слова, слова,
Мы все их после смерти произносим.

И пишутся в раскаяньи стихи,
Но в глубине души навеки будут с нами
Грехи, грехи, грехи, грехи, грехи,
Которые не искупить словами.

ТРЕЛЬЯЖ

Я расстроен – я расстроен,
В профиль – нос длинней, чем думал,
И анфас – я лопоухий,
Что красив я – только слухи.

Влево я смотрю – вы вправо,
Вправо – вы наоборот.
Сам себя беру в облаву,
Ах, какой противный рот.

Ну, ребята, кто тут лишний?
Ведь не все. вы – пустота!
И костюмчик – никудышный,
И рубашечка – не та.

Кто из вас ненастоящий?
Кто здесь я, а кто мираж?
Хоть всю жизнь глаза таращи,
Не ответит вам трельяж.

И берут меня сомненья,
Лезет же такая блажь,
Может быть, я – отраженье
Тех, кто спрятан за трельяж?

V
Я И ТЫ

Я влечу к тебе, легкий, небесный
Без тяжелой земной чепухи,
Но увижу в дверях твоих тесных,
Что меня обогнали стихи.

ДОРОГА

Тук-тук-тук – стучат колеса,
Сердце – тук-тук-тук в груди.
Задаю себе вопросы,
Все ответы впереди.

ВАГОН

Я сяду в домик на колесах,
Пусть называется вагон,
Не вытирай, подруга, слезы,
Я с детства в поезд был влюблен.

Купе – не хуже, чем квартира,
Постели, лампочка, вода,
В вагоне даже два сортира,
Но только очередь туда.

Там есть вагоны-рестораны,
Поесть там можно и попить,
И есть там красные стоп-краны,
Но ручку лучше не крутить.

Дождаться надо остановки,
Послать вагон ко всем чертям,
И дунуть пулей из винтовки
Назад к любимой по путям.

Надоело тащиться поэтом,
Сердце камнем молчит – хоть кричи,
И я жарю стихи, как котлеты,
Чтобы в трубку шептать их в ночи.

Я бегу впереди телефона
По упругим, стальным проводам,
А стихи мои с лаем и стоном,
Как ищейки бегут по следам.

Но меня ты не видишь, не слышишь,
Тебе нравится выдумка, бред.
Оттолкнувшись ногами о крышу,
Я запутаю, спрячу свой след.

Я влечу к тебе, легкий, небесный
Без тяжелой земной чепухи,
Но увижу в дверях твоих тесных,
Что меня обогнали стихи.

Я И ТЫ

Я и ты, нас только двое?
О, какой самообман.
С нами стены, бра, обои,
Ночь, шампанское, диван.

С нами тишина в квартире
И за окнами капель,
С нами всё, что в этом мире
Опустилось на постель.

Мы лишь точки мирозданья,
Чья-то тонкая резьба,
Наш расцвет и угасанье
Называется – судьба.

Мы в лицо друг другу дышим,
Бьют часы в полночный час,
А над нами кто-то свыше
Всё давно решил за нас.

Скажи, ты женщина иль фея?
Как от Евангелья Луки,
Как от Евангелья Матфея,
Благоговею от руки.

ВОСТОРГ

Нет, не от оргий я в восторге,
Когда пьяны мы и сильны.
Любимая, когда в постели
Тебя касаюсь еле-еле,
В восторге я – от Тишины.

Ты при свете спать хотела,
Наше маленькое бра,
Освещая твое тело,
Ночь горело до утра.

Но под утро, в чем тут дело,
Наше бра перегорело.
Ты куда-то вдаль глядела,
Похудела, побледнела.

Я спросил: «Не заболела?»
Ты сказала, что здорова.
Неужели наше бра
Нам выбрасывать пора?

Застыли, как в молитве,
Лежим без колебаний,
Как будто после битвы,
Как будто перед баней.

Головки, как на плаху,
Мы положили рядом,
Она – бела как сахар,
Я – кофе с шоколадом.

ТРЕПЛЕВ

Я тебя своей любовью
Утомил, меня прости.
Я расплачиваюсь кровью,
Тяжкий крест устал нести.

Кровь – не жир, не масло – краска,
Смоется, как акварель,
Станет белою повязка,
Станет чистою постель.

И не станет лжи и блажи,
Всё исчезнет без следа,
Смоет красные пейзажи
Равнодушная вода.

СВАДЬБА

Что тайной было лишь вчера,
Сегодня – новость площадная,
Что я люблю тебя – я знаю,
Но «горько» им кричать пора.

Вопят в молчании глаза,
А змей-горыныч сердце гложет,
Никто, никто помочь не сможет,
Пока не кончится гроза!

РАЗЛУКА

Лети, стрела! Прощай! Разлука!
Убийство – прямо на глазах.
Всё – нет натянутого лука,
Лишь тетива в моих руках.

ВСТРЕЧА

И ничего, и ни в одном глазу,
Всё выжжено, развеяно и пусто,
Из ничего не выдавишь слезу,
Река Души переменила русло.

Отчего так предан Пес,
И в любви своей бескраен?
Но в глазах – всегда вопрос,
Любит ли его хозяин.

Оттого, что кто-то – сек,
Оттого, что в прошлом – клетка!
Оттого, что человек
Предавал его нередко.

Я по улицам брожу,
Людям вглядываюсь в лица,
Я теперь за всем слежу,
Чтоб, как Пес, не ошибиться.

ШЛЯПА

Всегда на столбовой дороге
Мне преграждали жизни путь
Вот эти бешеные ноги,
Вот эта бешеная грудь.

Пошли последние этапы,
Уже недолго ждать конца,
А мне навстречу только шляпы,
И нет ни одного лица.

МОСТЫ

Я строю мысленно мосты,
Их измерения просты,
Я строю их из пустоты,
Чтобы идти туда, где Ты.

Мостами землю перекрыв,
Я так Тебя и не нашел,
Открыл глаза, а там… обрыв,
Мой путь закончен, я – пришел.

МЕЧТА

Душой задуманная мысль,
Стрелой умчавшаяся ввысь,
Мечта моя, лети!
Но не пустой ко мне вернись.
Я буду ждать, не торопись,
Счастливого пути!

НОСТАЛЬГИЯ

Закрой глаза, грудь полную вдохни
И мысленно ей улыбнись —
Нет, это не шаманство.
Пусть на щеке слеза,
Ты крыльями взмахни
И улетишь в то самое пространство.

Источник