когда акушерка вытащила его первое что я услышала была фраза какой ужас
Когда акушерка вытащила его первое что я услышала была фраза какой ужас
МАМА, ПАПА, Я! запись закреплена
«Когда акушерка вытащила его, первое, что я услышала, была фраза: «Какой ужас!»
Так получилось, что я родила дочку без мужа и воспитывала ее одна. Когда Кате было четыре года, я познакомилась с достойным мужчиной. Мы с Евгением встречались около года, потом поженились. Он хорошо принял мою дочку, и она почти сразу стала называть его папой. Мое счастье немного омрачало то, что свекровь была против нашего брака с Женей. Она рано овдовела, он был ее единственным сыном, она сильно ревновала его ко мне и была недовольно тем, что он «взял женщину с ребенком». Однажды я услышала, как свекровь говорила кому-то о Жене, мол, «не своего ребенка кормит».
Конечно, я понимала, что нам нужен общий ребенок, и потому через несколько месяцев после брака сознательно забеременела. Женя был очень рад и мечтал о сыне. Беременность я переносила хорошо, настроение было отличное. На учет встала на ранних сроках, прилежно посещала приемы, сдавала все необходимые анализы. В числе прочих анализов мне предложили сделать и генетический, как было сказано, для выявления возможной патологии внутриутробного развития плода и для оценки вероятности появления на свет ребенка, генетический материал которого поврежден и приведет к проявлению того или иного наследственного заболевания.
У меня не было никаких опасений или предчувствий, ни в роду Жени, ни в моем вроде бы не было никаких наследственных болезней, но на всякий случай я решила сделать этот анализ. Сделала и фактически забыла о нем, а когда пришла на очередной прием, сразу увидела по лицу и глазам врача, что что-то не так. На мои вопросы она отвечала уклончиво и срочно отправила меня на УЗИ. Там я уже была вне себя от волнения, сердце билось как сумасшедшее. Врач, проводивший ультразвуковое исследование, тоже выглядел хмурым и молчал.
«Когда акушерка вытащила его, первое, что я услышала, была фраза: «Какой ужас!» Кошмарная история женщины, пережившей искусственные роды
Так получилось, что я родила дочку без мужа и воспитывала ее одна. Когда Кате было четыре года, я познакомилась с достойным мужчиной. Мы с Евгением встречались около года, потом поженились. Он хорошо принял мою дочку, и она почти сразу стала называть его папой. Мое счастье немного омрачало то, что свекровь была против нашего брака с Женей. Она рано овдовела, он был ее единственным сыном, она сильно ревновала его ко мне и была недовольно тем, что он «взял женщину с ребенком». Однажды я услышала, как свекровь говорила кому-то о Жене, мол, «не своего ребенка кормит».
Конечно, я понимала, что нам нужен общий ребенок, и потому через несколько месяцев после брака сознательно забеременела. Женя был очень рад и мечтал о сыне. Беременность я переносила хорошо, настроение было отличное. На учет встала на ранних сроках, прилежно посещала приемы, сдавала все необходимые анализы. В числе прочих анализов мне предложили сделать и генетический, как было сказано, для выявления возможной патологии внутриутробного развития плода и для оценки вероятности появления на свет ребенка, генетический материал которого поврежден и приведет к проявлению того или иного наследственного заболевания.
У меня не было никаких опасений или предчувствий, ни в роду Жени, ни в моем вроде бы не было никаких наследственных болезней, но на всякий случай я решила сделать этот анализ. Сделала и фактически забыла о нем, а когда пришла на очередной прием, сразу увидела по лицу и глазам врача, что что-то не так. На мои вопросы она отвечала уклончиво и срочно отправила меня на УЗИ. Там я уже была вне себя от волнения, сердце билось как сумасшедшее. Врач, проводивший ультразвуковое исследование, тоже выглядел хмурым и молчал.
Не выдержав, я спросила, каков пол ребенка, и услышала ответ, от которого буквально заледенела и онемела: «Это не ребенок». Мне велели подождать в коридоре, я вышла, как в тумане, на деревянных ногах, ничего не соображая, и села на стул. Потом меня снова вызвали в кабинет, где уже был мой лечащий врач, и сообщили, что у плода синдром Арнольда Киари, отсутствие мозжечка, аномалии развития позвоночника, сердца и множественные уродства. Объявили, что такие пороки несовместимы с жизнью, и мне предстоят искусственные роды.
Я спрашивала, нельзя ли все же родить, а потом попытаться что-то исправить, но доктора не оставили мне выбора: «Даже если доносите и родите, он все равно умрет». У меня была критическая 21-я неделя — после этого срока, как мне сказали, искусственные роды уже не проводят. Дело происходило в одном из карельских городов, и меня отправили в Петрозаводск, где более точное УЗИ.
Сказали, что ехать надо срочно, и я спешно собралась. Поехала одна, сопровождать меня было некому, муж работал, да еще оставался с Катей. На УЗИ в Петрозаводске все подтвердилось плюс обнаружилось, что я уже на двадцать второй неделе, то есть, по правилам, роды вызывать было уже нельзя. Скажу по секрету, что в документах врач уменьшила мне срок. Она сказала: «Будет лучше, если ты избавишься от плода сейчас, чем родишь ребенка, а спустя короткое время тебе придется его хоронить». Я продолжала приставать к докторам, что, может, они ошиблись с диагнозом или ребенок все же окажется жизнеспособным, но они дружно отвечали, что нет.
Искусственные роды мне назначили на следующий день. Впоследствии мне в руки попалась книга, где рассказывалось, как все это происходит за рубежом, в частности, в Европе. С женщиной, попавшей в такую ситуацию, как я, работают психологи, ей подробно объясняют, как все будет происходить. Мне никто ничего не объяснял. Врачи, можно сказать, пробегали мимо, а когда я попыталась расспросить показавшуюся мне наиболее душевной медсестру, она сказала: «Главное — родить целый плод, а то много случаев, когда его, мертвого, вытаскивают по частям». После этого я уже ни у кого ничего не спрашивала.
Переживала ли я? Конечно, переживала. Но какое-то странное состояние бездумья, апатии, тупой сосредоточенности ограждало меня от истерик. Я понимала, что никакого другого выхода у меня нет. Мне дали еще какие-то таблетки (но не успокоительные), а потом положили на кушетку и поставили капельницу. Эти схватки не были похожи на те, какие я испытывала, когда рожала первого ребенка. Меня будто полосовали ножом, и я искусала губы до крови. Схватки продолжались двенадцать часов, а сами роды, когда плод уже выходил наружу, — два часа.
Потом его вынесли, а куда дели после, я не спрашивала и не знаю. В той книге, которую я упоминала, было написано, что в Европе существуют даже кладбища для детей, которые не прожили на этом свете ни секунды, но у нас, полагаю, они проходят по категории биологических отходов. Хотела бы я посещать такое кладбище, если б они у нас были? Думаю, что нет — это без конца заставляло бы меня задавать вопросы, на которые нет ответа, и испытывать чувство вины. Была ли я виновата в случившемся? Ни до, ни тем более во время беременности я не курила и не пила, и я, и Женя были молоды и здоровы. В конце концов я пришла к выводу, что от такого никто не застрахован.
Хотя муж слал мне СМС, в которых признавался в любви, успокаивал, обещал, что все будет хорошо, я была уверена, что мы расстанемся. Мне казалось, что он все время будет вспоминать нашего сына, я не была уверена в том, что смогу родить еще одного, живого и здорового. После искусственных родов у меня не сокращалась матка, был даже собран врачебный консилиум, после которого мне предложили удалить орган. Вот тут я впервые впала в настоящую истерику и кричала: «У меня нет от него детей!»
Я знала, что Жене нужен наш общий ребенок, но дело было не только в этом: я ощущала чудовищную пустоту, я испытывала невероятную потребность держать на руках живое доношенное дитя. В конце концов врачи добились того, что матка сократилась. Вскоре меня выписали, я принимала таблетки, потому что у меня появилось грудное молоко. Чувствовала себя ужасно, ничего не могла делать, вдобавок узнала, что свекровь во всем обвиняла меня, считая, что я «испорченная», и уговаривала сына развестись со мной.
К чести Жени, он во всем меня поддерживал, говорил, что у нас еще будут дети, а если даже и нет, то есть Катя. Казалось бы, в моей ситуации мне надо было бояться новой беременности, я же настолько этого хотела, что буквально терроризировала врачей бесконечными вопросами, когда наконец можно. Забеременела я через год и попортила медикам немало нервов, буквально заставляя их держать все под строжайшим контролем. Ожидая результатов генетического анализа, не спала и не ела. Никакой патологии обнаружено не было, но я все равно очень волновалась.
Рожала сама и родила за три часа — мальчика, три с половиной килограмма. Впервые взяв его на руки, сильно плакала: и от радости, что этот малыш жив и здоров, и от горя, потому что потеряла того несчастного малютку. Хочу сказать, что я не стала забирать результаты его вскрытия — в этом месте в документах пустое место. Я боялась не того, что будет там написано, а врачебной ошибки. Мы счастливы, я, Женя, Катя и Максим; муж никогда не напоминает мне о том, что было, но я знаю, что в человеческой душе есть раны, после которых остаются рубцы, от которых невозможно избавиться. Память разума милосердна, но у сердца она все равно своя, непостижимая и глубокая.
«Когда акушерка вытащила его, первое, что я услышала, была фраза: «Какой ужас!» Кошмарная история женщины, пережившей искусственные роды
Так получилось, что я родила дочку без мужа и воспитывала ее одна. Когда Кате было четыре года, я познакомилась с достойным мужчиной. Мы с Евгением встречались около года, потом поженились. Он хорошо принял мою дочку, и она почти сразу стала называть его папой. Мое счастье немного омрачало то, что свекровь была против нашего брака с Женей. Она рано овдовела, он был ее единственным сыном, она сильно ревновала его ко мне и была недовольно тем, что он «взял женщину с ребенком». Однажды я услышала, как свекровь говорила кому-то о Жене, мол, «не своего ребенка кормит».
Конечно, я понимала, что нам нужен общий ребенок, и потому через несколько месяцев после брака сознательно забеременела. Женя был очень рад и мечтал о сыне. Беременность я переносила хорошо, настроение было отличное. На учет встала на ранних сроках, прилежно посещала приемы, сдавала все необходимые анализы. В числе прочих анализов мне предложили сделать и генетический, как было сказано, для выявления возможной патологии внутриутробного развития плода и для оценки вероятности появления на свет ребенка, генетический материал которого поврежден и приведет к проявлению того или иного наследственного заболевания.
У меня не было никаких опасений или предчувствий, ни в роду Жени, ни в моем вроде бы не было никаких наследственных болезней, но на всякий случай я решила сделать этот анализ. Сделала и фактически забыла о нем, а когда пришла на очередной прием, сразу увидела по лицу и глазам врача, что что-то не так. На мои вопросы она отвечала уклончиво и срочно отправила меня на УЗИ. Там я уже была вне себя от волнения, сердце билось как сумасшедшее. Врач, проводивший ультразвуковое исследование, тоже выглядел хмурым и молчал.
Сказали, что ехать надо срочно, и я спешно собралась. Поехала одна, сопровождать меня было некому, муж работал, да еще оставался с Катей. На УЗИ в Петрозаводске все подтвердилось плюс обнаружилось, что я уже на двадцать второй неделе, то есть, по правилам, роды вызывать было уже нельзя. Скажу по секрету, что в документах врач уменьшила мне срок. Она сказала: «Будет лучше, если ты избавишься от плода сейчас, чем родишь ребенка, а спустя короткое время тебе придется его хоронить». Я продолжала приставать к докторам, что, может, они ошиблись с диагнозом или ребенок все же окажется жизнеспособным, но они дружно отвечали, что нет.
Переживала ли я? Конечно, переживала. Но какое-то странное состояние бездумья, апатии, тупой сосредоточенности ограждало меня от истерик. Я понимала, что никакого другого выхода у меня нет. Мне дали еще какие-то таблетки (но не успокоительные), а потом положили на кушетку и поставили капельницу. Эти схватки не были похожи на те, какие я испытывала, когда рожала первого ребенка. Меня будто полосовали ножом, и я искусала губы до крови. Схватки продолжались двенадцать часов, а сами роды, когда плод уже выходил наружу, — два часа.
Потом его вынесли, а куда дели после, я не спрашивала и не знаю. В той книге, которую я упоминала, было написано, что в Европе существуют даже кладбища для детей, которые не прожили на этом свете ни секунды, но у нас, полагаю, они проходят по категории биологических отходов. Хотела бы я посещать такое кладбище, если б они у нас были? Думаю, что нет — это без конца заставляло бы меня задавать вопросы, на которые нет ответа, и испытывать чувство вины. Была ли я виновата в случившемся? Ни до, ни тем более во время беременности я не курила и не пила, и я, и Женя были молоды и здоровы. В конце концов я пришла к выводу, что от такого никто не застрахован.
Хотя муж слал мне СМС, в которых признавался в любви, успокаивал, обещал, что все будет хорошо, я была уверена, что мы расстанемся. Мне казалось, что он все время будет вспоминать нашего сына, я не была уверена в том, что смогу родить еще одного, живого и здорового. После искусственных родов у меня не сокращалась матка, был даже собран врачебный консилиум, после которого мне предложили удалить орган. Вот тут я впервые впала в настоящую истерику и кричала: «У меня нет от него детей!»
Я знала, что Жене нужен наш общий ребенок, но дело было не только в этом: я ощущала чудовищную пустоту, я испытывала невероятную потребность держать на руках живое доношенное дитя. В конце концов врачи добились того, что матка сократилась. Вскоре меня выписали, я принимала таблетки, потому что у меня появилось грудное молоко. Чувствовала себя ужасно, ничего не могла делать, вдобавок узнала, что свекровь во всем обвиняла меня, считая, что я «испорченная», и уговаривала сына развестись со мной.
К чести Жени, он во всем меня поддерживал, говорил, что у нас еще будут дети, а если даже и нет, то есть Катя. Казалось бы, в моей ситуации мне надо было бояться новой беременности, я же настолько этого хотела, что буквально терроризировала врачей бесконечными вопросами, когда наконец можно. Забеременела я через год и попортила медикам немало нервов, буквально заставляя их держать все под строжайшим контролем. Ожидая результатов генетического анализа, не спала и не ела. Никакой патологии обнаружено не было, но я все равно очень волновалась.
Рожала сама и родила за три часа — мальчика, три с половиной килограмма. Впервые взяв его на руки, сильно плакала: и от радости, что этот малыш жив и здоров, и от горя, потому что потеряла того несчастного малютку. Хочу сказать, что я не стала забирать результаты его вскрытия — в этом месте в документах пустое место. Я боялась не того, что будет там написано, а врачебной ошибки. Мы счастливы, я, Женя, Катя и Максим; муж никогда не напоминает мне о том, что было, но я знаю, что в человеческой душе есть раны, после которых остаются рубцы, от которых невозможно избавиться. Память разума милосердна, но у сердца она все равно своя, непостижимая и глубокая.