картина самого события в приемной градоначальника 24 января должна быть вам ясна какой год
Картина самого события в приемной градоначальника 24 января должна быть вам ясна какой год
Выдающийся судебный деятель и ученый-юрист, блестящий оратор и талантливый писатель-мемуарист, Анатолий Федорович Кони был одним из образованнейших людей своего времени.
Его теоретические работы по вопросам права и судебные речи без преувеличения можно отнести к высшим достижениям русской юридической мысли.
Во второй том вошли воспоминания о деле Веры Засулич
ВОСПОМИНАНИЯ О ДЕЛЕ ВЕРЫ ЗАСУЛИЧ *[31]
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ АЛЕКСАНДРУ III В ГАТЧИНЕ *
ОТКРЫТИЕ I ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ*
МОЯ ГЕФСИМАНСКАЯ НОЧЬ
ПРИЛОЖЕНИЯ к «Воспоминаниям о деле Веры Засулич»
Под общей редакцией В. Г. БАЗАНОВА, Л. Н. СМИРНОВА, К. И. ЧУКОВСКОГО
А. Ф. Кони Петербург, середина 70-х годов XIX века
Во втором томе собрания сочинений А. Ф. Кони помещены «Воспоминания о деле В. И. Засулич», а также несколько впервые публикуемых мемуарных произведений, характеризующих общественно-политическую атмосферу, судебные порядки, правящую верхушку царской России в конце XIX — начале XX веков.
Процесс Веры Засулич 31 марта 1878 г. и стихийно возникшая в этот день демонстрация явились весьма важными событиями общественно-политической жизни в конце 70-х годов и немало способствовали развитию внутреннего кризиса,‘ связанного с русско-турецкой войной.
Русско-турецкая война 1877—1878 гг. во многих отношениях имела последствия, сходные с последствиями Крымской войны. Как и 20 лет назад, война обнажила острые противоречия русского общества, усилила массовое движение, вызвала новый демократический подъем. Еще быстрее, чем в середине 50-х годов, становились достоянием широких кругов общества сведения о потерях и лишениях русских войск, факты, свидетельствующие о бездарности высшего командования, о неподготовленности армии к войне, о фантастическом казнокрадстве и т. д.
В 1878 году Ф. Энгельс отмечал, что в России народное недовольство может дойти до «неистового революционного взрыва». В это время усилилось брожение крестьянства, в столице произошли крупные стачки ткачей.
Возмущенные бедствиями и страданиями крестьянства революционеры-народники принимали смутный ропот деревни за предвестие близкой социальной революции. Судебная расправа над участниками «хождения в народ» на процессе 193-х пропагандистов, закончившемся в январе 1878 года, не устрашила, а лишь ожесточила их. В этой обстановке произошло событие, серьезно повлиявшее на последующее течение общественной жизни.
24 января 1878 г. молодая девушка выстрелом из револьвера тяжело ранила петербургского градоначальника генерал-адъютанта Ф. Ф. Трепова. Виновница этого смелого покушения — Вера Засулич — даже и не пыталась скрыться.
За несколько месяцев до выстрела Засулич, 13 июля 1877 г., в доме предварительного заключения, где содержались революционеры-народники, произошла история, вызвавшая волну возмущения по всей России.
В этот день тюрьму посетил петербургский градоначальник Трепов. При встрече с заключенными, совершавшими обычную прогулку во дворе тюрьмы, Трепов заметил, что один из них — Боголюбов — не снял перед ним шапки. Трепов дважды замахнулся на Боголюбова кулаком и отправил его в карцер, а затем приказал подвергнуть наказанию розгами. Весть об этом гнусном истязании политического заключенного тотчас разнеслась по всей России и вызвала возмущение среди революционно настроенной молодежи.
«Зверская расправа эта,— писал впоследствии в подпольно изданной прокламации известный публицист революционной организации «Земля и воля» Д. Клеменц, — произведена была не в степи, не в сибирском остроге. а по распоряжению неудобоуважаемого градоначальника столицы, облеченного монаршим доверием второго лица в империи…
Конечно, царское правительство против зарвавшегося сатрапа никаких мер не приняло. Трепов продолжал безнаказанно властвовать в Петербурге. В умах народников стала зреть мысль о мести.
Реакционная печать осудила покушение. В ответ землевольческая «Вольная русская типография» напечатала две листовки, осуждавшие клевету и благодарившие бесстрашную девушку, «не отступившую перед страшной кровавой мерой и собственной погибелью, когда не оставалось других средств для защиты прав человека».
«Прими же от нас дань нашего благоговейного удивления, русская девушка с душою героя, а потомство причислит твое имя к числу немногих светлых имен мучеников за свободу и права человека.
Вера Засулич тотчас стала героиней всей революционной молодежи. О ней рассказывали легендарные» истории. В самом невероятном виде передавали ее биографию. Между тем в жизни Засулич была очень простой и скромной.
Вера Ивановна Засулич родилась 29 июля 1849 г. в деревне Михайловке Гжатского уезда Смоленской губернии. Отец ее, отставной капитан, умер, когда девочке Исполнилось три года, оставив пять малолетних детей на руках матери — мелкопоместной помещицы.
Воспитывалась В. И. Засулич в Москве в частном пансионе. Там в 13—14-летнем возрасте она увлеклась поэзией
Мать российского терроризма. Почему оправдали Веру Засулич?
Не виновата
Последнюю неделю января 1878 г. высший свет Петербурга обсуждал покушение на генерал-губернатора столицы Федора Федоровича Трепова.
Предшествовали покушению следующие события.
6 декабря 1876 г. состоялась демонстрация молодежи на площади у Казанского собора в Петербурге. В процессе демонстрации был арестован студент А. С. Боголюбов.
13 июля 1877 г. в дом предварительного заключения в Петербурге приехал градоначальник Трепов. Во дворе ему на глаза попались трое заключенных, в том числе и Боголюбов. Поравнявшись с Треповым, они сняли шапки и поклонились. Обогнув здание, Боголюбов с товарищами вновь встретился с Треповым, но второй раз решил уже не здороваться. Однако Трепов закричал: «Шапку долой!» — и сделал движение, намереваясь сбить с головы Боголюбова шапку. Студент отшатнулся, и от резкого движения шапка свалилась с его головы. Большинство видевших это решили, что Трепов ударил Боголюбова. Раздались крики, стук в окна. Тогда Боголюбова прилюдно было приказано сечь на глазах у всех заключенных. Весть о случившемся быстро облетела весь Петербург. Поползли слухи, что Боголюбову дали не 25 розг, а секли до потери сознания.
Порку Боголюбова революционно настроенная молодежь восприняла как вопиющее нарушение прав человека. Все ждали, что Трепова накажут, но этого не произошло. И тогда роль карающего меча решила сыграть скромная школьная учительница, дочь дворянина Вера Засулич. Она купила револьвер, записалась на прием к Трепову и, зайдя в кабинет, в упор выстрелила в генерала.
Следствие по делу Засулич велось быстро и к концу февраля было окончено.
Власти оказывали на председателя Петербургского окружного суда Анатолия Федоровича Конисильное давление с тем, чтобы он повлиял на присяжных и те вынесли обвинительный приговор. Было предложено даже изъять дело у присяжных и передать его в Особое Присутствие. Но Кони, втайне симпатизировавший террористке, не шел ни на какие уступки властям.
Ровно в 11 часов утра 31 марта 1878 г. открылось заседание Петербургского окружного суда. Небольшая зала заседаний уголовного отделения была набита до отказа. Генеральские эполеты, элегантные наряды дам из высшего света, сшитые специально к этому дню. Среди представителей прессы — знаменитый журналист Градовский и писатель Федор Достоевский.
Под охраною жандармов с саблями наголо из боковой двери выводят девушку в черном люстриновом платье. Это и есть знаменитая Вера Засулич: бледная, тщедушная, с некрасивым калмыцким лицом, запавшими щеками и заострившимся от худобы носом.
Деяние Засулич было квалифицировано по статьям 9 и 1454 Уложения о наказаниях, что предусматривало лишение всех прав состояния и ссылку в каторжные работы на срок от 15 до 20 лет.
Перед тем как присяжные получили вопросительный лист и удалились для принятия решения, их напутствовал А. Ф. Кони. Несмотря на то что царь и министр юстиции требовали от него любыми путями добиться обвинительного приговора, он, по сути, подсказал присяжным оправдательный приговор.
Во время перерыва Достоевский, прогуливаясь с Градовским, печально произнес:
— Теперь ее, чего доброго, в героини возведут.
Заседание возобновилось лишь около шести часов вечера. Присяжные вошли в залу, теснясь, с бледными лицами, не глядя на подсудимую. Мертвая тишина в зале.
Крики восторга, рыдания, аплодисменты, топот ног — все слилось в один вопль. Наконец зал стих, и Кони объявил Засулич, что она оправдана и что приказ о ее освобождении будет подписан немедленно.
Из воспоминаний приятельницы Засулич А. Малиновской:
«Помню, однажды, рассказывая мне о том, что она почувствовала, услыхав из уст председателя суда о своем оправдании, она сказала, что то была не радость, а необыкновенное удивление, за которым тотчас же последовало чувство грусти. “Я не могла объяснить себе тогда этого чувства, но я поняла его потом. Если бы я была осуждена, то, по силе вещей, не могла бы ничего делать и была бы спокойна, потому что сознание, что я сделала для дела все, что только могла, было мне удовлетворением. Но теперь, раз я свободна, нужно снова искать, а найти так трудно”.
Из воспоминаний очевидца князя Мещерского:
Из речи председательствовавшего на суде А. Ф. Кони:
«Господа присяжные заседатели! Картина самого события в приемной градоначальника 24 января должна быть вам ясна. Все свидетельские показания согласны между собою в описании того, что сделала Засулич. Некоторое сомнение может возбудить лишь показание потерпевшего, прочитанное здесь, на суде. Но это сомнение будет мимолетное. Для него нет оснований, и предположение о борьбе со стороны Засулич и о желании выстрелить еще раз ничем не подтверждается. Надо помнить, что показание потерпевшего дано почти тотчас после выстрела, когда под влиянием физических страданий и нравственного потрясения, в жару боли и волнения, генерал-адъютант Трепов не мог вполне ясно различать и припоминать все происходившее вокруг него. Поэтому, без ущерба для вашей задачи, вы можете не останавливаться на этом показании.
Существует, если можно так выразиться, два крайних типа подсудимых. С одной стороны — обвиняемый в преступлении, построенном на своекорыстном побуждении, желавший воспользоваться в личную выгоду плодами преступления, хотевший скрыть следы своего дела, бежать сам и на суде продолжающий то же в надежде лживыми объяснениями выпутаться из беды, которой он всегда рассчитывал избежать, — игрок, которому изменила ловкость, поставивший на ставку свою свободу и желающий отыграться на суде. С другой стороны — отсутствие личной выгоды в преступлении, решимость принять его неизбежные последствия, без стремления уйти от правосудия — совершение деяния в обстановке, которая заранее исключает возможность отрицания вины.
К какому типу ближе подходит Вера Засулич, решите вы и сообразно с этим отнесетесь с большим или меньшим доверием к ее словам о том, что именно она имела в виду сделать, стреляя в генерал-адъютанта Трепова.
Чувство мщения свойственно немногим людям; оно не так естественно, не так тесно связано с человеческой природой, как страсть, например, ревность, но оно бывает иногда весьма сильно, если человек не употребит благороднейших чувств души на подавление в себе стремления отомстить, если даст этому чувству настолько ослепить себя и подавить, что станет смешивать отомщение с правосудием, забывая, что враждебное настроение — плохое подспорье для справедливости решения. Каждый более или менее в эпоху, когда еще характер не сложился окончательно, испытывал на себе это чувство. Состоит ли оно в непременном желании уничтожить предмет гнева, виновника страданий, вызвавшего в душе прочное чувство мести? Или наряду с желанием уничтожить — и притом гораздо чаще — существует желание лишь причинить нравственное или физическое страдание или и то и другое страдание вместе? Акты мщения встречаются, к сожалению, в жизни в разнообразных формах, но нельзя сказать, чтобы в основе их всегда лежало желание уничтожить, стереть с лица земли предмет мщения.
Из речи адвоката Александрова:
«Не в первый раз на этой скамье преступлений и тяжелых душевных страданий является перед судом общественной совести женщина по обвинению в кровавом преступлении. Были здесь женщины, смертью мстившие своим соблазнителям; были женщины, обагрявшие руки в крови изменивших им любимых людей или своих более счастливых соперниц. Эти женщины выходили отсюда оправданными. То был суд правый, отклик суда божественного, который взирает не на внешнюю только сторону деяний, но и на внутренний их смысл, на действительную преступность человека. Те женщины, свершая кровавую расправу, боролись и мстили за себя. В первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении не было личных интересов, личной мести, — женщина, которая со своим преступлением связала борьбу за идею во имя того, кто был ей только собратом по несчастью всей ее молодой жизни. Если этот мотив проступка окажется менее тяжелым на весах божественной правды, если для блага общего, для торжества закона, для общественной безопасности нужно признать кару законною, тогда да свершится ваше карающее правосудие! Не задумывайтесь! Немного страданий может прибавить ваш приговор для этой надломленной, разбитой жизни. Без упрека, без горькой жалобы, без обиды примет она от вас решение ваше и утешится тем, что, может быть, ее страдания, ее жертва предотвратят возможность повторения случая, вызвавшего ее поступок. Как бы мрачно ни смотреть на этот поступок, в самых мотивах его нельзя не видеть честного и благородного порыва».
После того как Веру Засулич объявили невиновной, ее подняли на руки и вынесли на улицу, где ждала ошалевшая от радости толпа. Несмотря на решение присяжных, император в тот же день приказал взять Веру Засулич под стражу и держать «до поступления дальнейших распоряжений». Чтобы помешать исполнению этого приказа, друзья Веры спрятали ее на конспиративной квартире, а потом помогли переехать в Швецию.
Картина самого события в приемной градоначальника 24 января должна быть вам ясна какой год
Воспоминания о деле Веры Засулич
ВОСПОМИНАНИЯ О ДЕЛЕ ВЕРЫ ЗАСУЛИЧ
Воспоминания о деле Веры Засулич публикуются по рукописи А. Ф. Кони. В рукописи отсутствует глава, освещающая ход судебного процесса (отдел III). А. Ф. Кони считал необходимым написать такую главу, но ему не удалось это осуществить. Чтобы восполнить указанный пробел, в отделе III помещено «Резюме председателя А. Ф. Кони», а в приложениях дан ряд документов, относящихся к судебному процессу по делу. В. Засулич, в частности, речь обвинителя (товарища прокурора К. И. Кесселя), речь защитника (присяжного поверенного П. А. Александрова) и др.
Шестого декабря 1876 г., прилегши отдохнуть перед обедом у себя в кабинете, в доме министерства юстиции, на Малой Садовой, я был вскоре разбужен горько-удушливым запахом дыма и величайшей суматохой, поднявшейся по всему огромному генерал-прокурорскому дому. Оказалось, что в канцелярии от неизвестной причины (день был воскресный) загорелись шкафы, и пламя проникло в верхний этаж. Горел пол в кабинете помощника правителя канцелярии Корфа20 и начинал прогорать и у меня, в обширной пустой комнате, которая называлась у моего предместника по должности вице-директора А. А. Сабурова21 «детской».
На внутренней лестнице толпились испуганные чиновники, курьеры; вскоре показались во всех углах пожарные, пришел встревоженный министр, граф Пален22, мелькнула фигура градоначальника Трепова. Опасность была устранена очень быстро. Пожарные действовали мастерски и Пален, в порыве великодушия, на казенный счет велел им выдать 1000 рублей серебром в счет скудных остатков по министерству юстиции за сметный год. Из этой же суммы было почерпнуто и пособие тоже в одну или полторы тысячи на поправление сгоревшего кабинета барона Корфа, хотя и до и после пожара кабинет неизменно состоял из двух-трех старых столов, дрянной сборной мебели и бесчисленного количества папиросных мундштучков всех форм и величин. Еще не утихли беготня и беспорядок в моих комнатах и на прилегающих лестницах, еще у меня в кухне старались привести в чувство захлебнувшегося дымом пожарного, как Пален прислал за мною, прося прибыть немедленно.
«Я уже высказал свое мнение: оно основано на статье Уложения о наказаниях». Пален, видимо, не разделяя его мнения, опять поохал и поахал; по обыкновению, с детской злобой в лице, назвал участников демонстрации «мошенниками» и, ни на что не решившись, отпустил нас.
Этот день был во многих отношениях роковым для многих из нас, и, в сущности, из всех связанных с ним последующих событий один лишь Фриш выбрался благополучно. И вот ирония судьбы: Фуксу, смутившемуся предложением Фриша и бывшему всегда, по совести, противником смертной казни, пришлось через четыре с половиной года подписать смертный приговор Желябову26, Перовской27 и их товарищам и все-таки вызвать против себя упреки «за неуместную мягкость», выразившуюся в том, что он позволил уже признанным виновными подсудимым поговорить между собой на скамье подсудимых, покуда особое присутствие писало неизбежную резолюцию о лишении их жизни через повешение. А Фриш через пять с половиной лет, забыв свое многозначительное «щелкание», подписал журнал Комиссии по составлению нового Уложения о наказаниях, в котором приводились всевозможные доводы против смертной казни, и хотя она и удерживалась ввиду исключительных обстоятельств для особо важных политических преступлений, но мудрости Государственного совета коварно и лукаво представлялось разделить взгляды Комиссии и отменить смертную казнь и по этим преступлениям, а, идя со мною за гробом M. E. Ковалевского28 через шесть лет, он же доказывал, что казнь «мартистов» была политической ошибкой и что Россия не может долго существовать с тем образом правления, которым ее благословил господь. Tempora mutantur! (Времена, меняются.).
Выстрел, потрясший империю
130 лет назад, 24 января 1878 года, в приемной петербургского градоначальника генерал-адъютанта Федора ТРЕПОВА прогремел выстрел. Трепов был ранен, а стрелявшую в него девушку схватили. Она назвала себя Елизаветой КОЗЛОВОЙ, дочерью отставного поручика и дворянкой Тверской губернии. В действительности задержанной оказалась Вера ЗАСУЛИЧ.
Родилась же Вера Засулич в 1849 году в деревне Михайловка Гжатского уезда Смоленской губернии в семье обедневших дворян. Когда ей было три года, умер отец, отставной капитан. После окончания пансиона с 1867 года она служила в Серпухове писцом при мировом судье. Вскоре познакомилась с революционером Сергеем Нечаевым и по его просьбе дала свой адрес для пересылки конспиративной корреспонденции из-за границы. Это и стало причиной ее ареста в мае 1869 года.
На суде Засулич вспоминала: “В первую же неделю ареста заехал ко мне жандармский офицер и спросил, что я имею показать, прибавив, что от моих показаний будет зависеть мое освобождение. Я отвечала, что даже не знаю, за что я арестована, и никак не могу “иметь что-нибудь показать”. С тех пор меня целый год никуда не вызывали и ни о чем не допрашивали, так что я даже начала думать, что меня забыли в тюрьме”.
Почти два года Засулич содержалась в Литовском замке и Петропавловской крепости Санкт-Петербурга. После чего была признана невиновной и отпущена на свободу. А уже через несколько дней ее опять задержали и в административном порядке выслали в Крестцы Новгородской губернии. Причем девушке даже не объяснили, в чем причина репрессии. И хотя потом Вера училась на акушерских курсах, отныне главным ее занятием стала революционная пропаганда.
Пока ссыльная Засулич не по своей воле колесила по России, революционно настроенная молодежь напомнила о себе, выйдя на улицы столицы. 6 декабря 1876 года на площади Казанского собора собралась толпа, в которой преобладали студенты. Были и рабочие. Именно в тот день 20-летний студент Горного института Георгий Плеханов произнес речь, а 16-летний рабочий Яков Потапов поднял красное знамя. Для разгона антиправительственной демонстрации на площадь прибыл Трепов. Он приказал задержать как можно больше народа. Городовые, передавая приказ друг другу, кричали: “Хватайте кого попало! Лови в очках и пледах!”
Задержать удалось 32 человека, в том числе 11 женщин. В январе 1877 года 21 участник демонстрации был предан суду. Министр юстиции и генерал-прокурор Константин Пален добился высочайшего повеления о направлении дела в суд без проведения предварительного следствия, что противоречило закону. Пятеро обвиняемых получили от 10 до 15 лет каторги, остальные были приговорены к заточению в крепости либо к ссылке в Тобольскую губернию. В числе осужденных был и 24-летний студент Архип Боголюбов (Андрей Емельянов). Его приговорили к лишению всех прав состояния и 15 годам каторжных работ на рудниках.
13 июля в дом предварительного заключения, где содержались осужденные по делу о демонстрации, приехал Трепов. Он был явно не в духе. Проходя через тюремный двор, градоначальник зло спросил у смотрителя дома предварительного заключения Курнеева, почему трое заключенных ходят вместе. Одним из них был Боголюбов, который вмешался в разговор. Он сказал, что уже осужден, и по закону имеет право общаться со всеми заключенными. Взбешенный независимым тоном объяснений Трепов тут же потребовал посадить Боголюбова в карцер. Исполнить распоряжение в тот момент было некому, и заключенные продолжили гулять. И буквально несколько минут спустя пути Трепова и заключенного вновь пересеклись.
Дальше произошло следующее. Градоначальник подбежал к Боголюбову и с криком “Шапку долой!” замахнулся на него. Боголюбов уклонился от удара, а шапка упала на землю. Другим заключенным, во все глаза следившим из окон за событиями в тюремном дворе, показалось, что Трепов ударил Боголюбова. Раздались крики, во двор полетели жестяные кружки, книги и иные предметы. И тогда утративший самообладание градоначальник приказал высечь Боголюбова.
По закону подобное наказание могло быть применено к каторжнику за дисциплинарные нарушения по прибытии к месту исполнения приговора или в пути при следовании этапным порядком. Но, во-первых, Боголюбов все еще содержался в доме предварительного заключения, а приговор по его делу не был обращен к исполнению. Во-вторых, вся его вина состояла в том, что при повторной встрече с градоначальником (через несколько минут после первой) он повторно не снял шапки! Даже по меркам закона о каторжниках Трепов пошел на превышение власти. Впрочем, то же сделал и Пален. Плохо знакомый с законами министр юстиции поддержал инициативу спешно прибывшего к нему градоначальника.
А пока Трепов ездил к Палену, на глазах у заключенных началась подготовка к сечению. Вид большого числа розг, демонстративно вытащенных в тюремный двор, невероятно возбудил заключенных, многие из которых годами сидели в ожидании суда и находились на крайней стадии физического и нервного истощения. Стражи порядка принялись успокаивать их методами физического воздействия. Самых строптивых отправляли в карцер, где они могли сполна “насладиться” 35-градусной жарой и зловониями. А Боголюбова высекли.
ПОЗИЦИЯ АНАТОЛИЯ КОНИ
Пален настоял на том, чтобы дело Засулич рассматривалось с участием присяжных заседателей. Председательствовать на суде назначили Анатолия Кони. В состав суда также вошли члены окружного суда В. Сербинович (он был старше Кони на целых 20 лет) и О. Ден.
Возможно, что власть была абсолютно уверена в суровом приговоре Засулич, думала о том, чтобы показать, что революционеры осуждаются не только ею, но и всем обществом. Фактически же с подачи прокурора Лопухина министр юстиции Пален сделал все, чтобы вляпаться в историю, которая в итоге обернулась для него царской немилостью и потерей должности.
В том, что государственным обвинителем был назначен товарищ окружного прокурора Константин Кессель, не блиставший выдающимися способностями, Кони виноват не был. Он предлагал для этого дела прокурора Судебной палаты А. Масловского, товарища прокурора А. Смирнова. Но тщетно.
Увлекшись подобного рода эскападами, Кессель совершил ошибку. Имея право на отвод 6 присяжных, он им не воспользовался. И тогда защитник Засулич Петр Александров (в недалеком прошлом товарищ обер-прокурора кассационного департамента Сената) получил возможность из явившихся по вызову 25 присяжных отвести не 6, а 11 присяжных. Причем Александров хорошо знал, от кого избавиться. Готовясь к процессу, он регулярно присутствовал на разборе различных уголовных дел в окружном суде, где внимательно наблюдал за каждым присяжным заседателем, изучая его характер, манеру поведения, реакцию на доводы защиты и обвинения и на показания свидетелей.
На суде Александров основное внимание уделил драматическим событиям, разыгравшимся в доме предварительного заключения. Допросив находившихся в то время там под стражей Голоушева, Петропавловского, Щиголева, Чарушину, а также смотрителя дома предварительного заключения майора Курнеева, Александров продемонстрировал всем присутствовавшим на суде, что Трепов наказал Боголюбова за волнения, которые сам же и спровоцировал. Защитник напомнил о юности Засулич, которую она провела в тюрьме по подозрению в несуществующем государственном преступлении, о высылках без суда и следствия. Известия об экзекуции и глумлении над Боголюбовым заставили ее вспомнить о собственных страданиях и побудили к действиям.
Выносить на рассмотрение присяжных второй и третий вопрос имело смысл лишь в случае признании Засулич виновной в совершении преступления. Таким образом, есть веские основания считать, что оправдательный приговор Засулич стал сюрпризом не только для Александра II, но и для Кони.
В ночь на 1 апреля полиция начала поиски Засулич. И это не было первоапрельской шуткой. Но на этот раз умудренной жизненным опытом Засулич не только удалось уйти от преследователей, но и 3 апреля опубликовать в “Северном вестнике” письмо:
“В некоторых газетах заявлено, что я скрываюсь от полиции. Это известие, вероятно, волнует моих родных и знакомых. Мне хотелось бы объяснить, что заставляет так поступать, и с этой целью я прошу напечатать мое письмо.
При жандармах извозчику кареты громко кричали адрес той знакомой, к которой я намеревалась ехать. В два часа ночи по этому адресу явился полицейский чиновник в сопровождении дворника и трех неизвестных лиц; они осмотрели все углы квартиры и внимательно вглядывались в лица всех бывших там женщин. Все это заставляет меня верить доходящим до меня слухам о розысках и о том, что имеется приказ преследовать меня административным порядком. Я готова была беспрекословно подчиниться прокурору суда, но не решаюсь снова подвергнуться бесконечным и неопределенным административным преследованиям и вынуждена скрываться, пока не уверюсь, что ошиблась и что мне не угрожает опасность ареста”.
Вскоре по приказу сверху государственный обвинитель Кессель опротестовал приговор. В своем протесте он перечислил семь якобы допущенных нарушений процессуального закона. Шесть из них обработанные властью сенаторы признали несущественными, а в седьмом случае нашли основание к отмене приговора. Как нарушение ими был расценен допрос по ходатайству защиты в суде свидетелей об обстоятельствах экзекуции над Боголюбовым и избиения других заключенных, что якобы не относилось к делу.
Всеобщего восторга такое решение, конечно, не вызвало. Показательный случай произошел на заседании Юридического общества. Кессель, ощущая себя героем дня, подошел к сенатору Николаю Таганцеву, протянул ему руку и развязно поинтересовался: “Что поделываете, Николай Степанович?” Не приняв руки, Таганцев громко ответил: “Да вот был сегодня в Сенате, слушал хамское решение по хамскому протесту”.
В том же 1878 году по личному распоряжению Александра II “Северный вестник”, опубликовавший письмо Засулич, был закрыт, а Пален снят с должности министра юстиции и генерал-прокурора. Андреевский и Жуковский, отказавшиеся участвовать в деле Засулич, также были уволены из прокуратуры. К тому времени Вера Засулич уже давно находилась за пределами Российской империи.
О том, что суд присяжных вынес Засулич оправдательный вердикт, за 130 лет написано множество статей и книг. Но их авторы не посчитали нужным хотя бы перечислить фамилии людей, удививших и взбудораживших весь мир своим решением. Стенограмма процесса позволяет закрыть это “белое пятно”. Согласно ей присяжными были “купец Петров, надворный советник Алексеев, свободный художник Верховцев, надворный советник Сергеев, помощник смотрителя Санкт-Петербургского Александро-Невского духовного училища Мысловский, дворянин Шульц-Торно, коллежский регистратор Джамусов, надворный советник Лохов, действительный студент Холщев, надворный советник Кунинский, купец Якимов, запасные: г-да Ситников и Любавин. Старшиною выбран г-н Лохов”.
Из выступления Веры ЗАСУЛИЧ на суде (31.03.1878):
Сергей СТЕПНЯК-КРАВЧИНСКИЙ о Вере ЗАСУЛИЧ:
Тогда, за недостатком положительных сведений, вступило в дело воображение, и ее многочисленные поклонники стали рисовать ее себе сообразно собственному характеру.
Натуры романтические и сентиментальные представляли ее себе девушкой поэтической и нежной, экзальтированной, как христианская мученица, олицетворением самоотвержения и любви.
Те же, которые склонялись больше к радикализму, воображали ее себе новой немезидой, с револьвером в одной руке, красным знаменем в другой и трескучими фразами на устах, гордою и грозною, как олицетворенная революция.
Ошибались и те, и другие.
Засулич решительно не похожа ни на героиню псевдорадикальной трагедии, ни на воздушную и экзальтированную христианскую деву.
Собой она решительно не занимается. Она слишком рассеяна, слишком погружена в свои думы, чтобы заботиться об этих мелочах, вовсе ее не интересующих.
Однажды, рассказывая мне о том, что почувствовала, услыхав из уст председателя суда о своем оправдании, она сказала, что то была не радость, а необыкновенное удивление, за которым тотчас же последовало чувство грусти.
Этот маленький разговор, который врезался в моей памяти, бросает необыкновенно яркий свет на весь ее характер”.
Из воспоминаний полковника М. ФЕДОРОВА, управляющего домом предварительного заключения:
На суде над Верой Засулич присутствовал и писатель Федор Достоевский. В зале он сидел рядом с известным фельетонистом, сотрудником ряда столичных газет Григорием Градовским, которому сказал, что “наказание этой девушки неуместно, излишне. Следовало бы выразить: иди, ты свободна, но не делай этого в другой раз. Нет у нас, кажется, такой юридической формулы, а чего доброго, ее теперь возведут в героини”.
Материалы подготовил
Олег НАЗАРОВ