Книга: Го Жо-сюй «Записки о живописи: что видел и слышал»
Издательство: «Главная редакция восточной литературы издательства «Наука»» (1978)
Формат: 60×84/16, 240 стр.
См. также в других словарях:
Го Си — Го Си. Ранняя весна. 1072г. Гугун, Тайбэй. Го Си (кит. 郭熙; ок.1020 – ок.1090) – китайский художник, (династия Сун) Го Си, лучший китайский пейзажист XI века, вошел в историю искусства, как завершитель традиции монументального монохромного пейзажа … Википедия
Список синологов — Список синологов, пишущих на русском языке Это служебный список стате … Википедия
И Юаньцзи — И Юаньцзи, «Обезьяна и кошки». Свиток; шёлк, тушь, краски. Гугун, Тайбэй. И Юаньцзи (кит. упр. 易元吉, пиньинь: Yi Yuanji; на Тайване и в ст … Википедия
Цао Бусин — (кит. 曹不兴; работал в III в.) китайский художник. Цао Бусин был прославленным художником древности. Сегодня он известен только из литературных источников. Вполне вероятно, что этот художник принадлежал к реформаторам китайской живописи … Википедия
Фань Куань — Фань Куань. Путники среди гор и рек. 206,3х103,3 см. Гугун, Тайбэй. Фань Куань (кит … Википедия
Вэнь Тун — Вэнь Тун. Бамбук. 2я пол. XI в. Гугун, Тайбэй. Вэнь Тун (кит.文同; 1019 – 1079) – китайский художник, каллиграф и поэт. Современник Вэнь Туна, критик и теоретик живописи Го Жосюй в своих «Записках о живописи» сообщает: «Вэнь Тун, второе имя Юйкэ,… … Википедия
Чжоу Фан — … Википедия
Китайская живопись — Китайская живопись, как вид изобразительного искусства, и одна из немногих живых «неевропейских» традиций живописи, зародилась в древнем Китае, и непрерывно эволюционирует со времен неолита и до сегодняшнего дня. Содержание 1 Зарождение Китайской … Википедия
Го Си (кит. 郭熙; ок.1020 – ок.1090) – китайский художник, (династия Сун)
Го Си, лучший китайский пейзажист XI века, вошел в историю искусства, как завершитель традиции монументального монохромного пейзажа, идущей от его предшественников – Гуань Туна, Ли Чэна, Фань Куаня, Цзюй Жаня.
Содержание
Биография
О жизни художника сохранилось немного сведений. Его современник, китайский теоретик и критик живописи Го Жосюй в своем трактате «Записки о живописи: что видел и слышал» от 1082 года сообщает о нем следующее: «Го Си, родом из Вэнь в Хэяне. Ныне занимает должность исюэ [1] в Императорском ведомстве Шуюань. Пишет пейзажи зимнего леса. Проявляет как искусность и разнообразие, так и глубину в композиции. Хотя он постоянно изучает Ин-цю (другое имя Ли Чэна), и восхищается им, но может выразить и собственные чувства. Огромные ширмы и высокие стены (с его росписями) намного сильнее, (чем у предшественников). В нынешнем поколении (художников) он — единственный. [В начале правления Си-нин получил императорский приказ расписать ширму для малого зала. Он расписал центральную створку, Ли Цзун-чэн и Фу Дао-инь расписывали боковые. Каждый постарался до конца (выразить) сокровенное, однако господину Фу посчастливилось в том, что его партнерами были Го и Ли.]» [2]
Другие старинные источники подтверждают, что Го Си учился у Ли Чэна, превзошел его, создал свой стиль, и максимально свободно владел кистью. Расписывая стены дворцов, он создавал огромные пейзажи, выполненные одной черной тушью. Эта особая, традиционно-китайская техника живописи требует большого мастерства в исполнении, владения разного калибра кистями, разной тушью. Она также требует безукоризненного наложения мазка, поскольку наложенную тушь исправить уже невозможно. Хороший, выполненный одной черной тушью пейзаж в той же мере не уступает пейзажу цветному, в какой блестяще выполненные рисунки некоторых европейских мастеров XVI—XVIII веков часто бывают лучше многих их собственных картин. Го Си впитал все технические навыки предшественников, и вывел искусство пейзажа на новый уровень.
Первые крупные работы художник создавал в императорском дворце, расписывая монументальными пейзажами ширмы и стены-перегородки. В 1068 году, при императоре Шэньцзуне (1067—1085) для дворца Сяодань художник расписывает центральную часть трехстворчатой ширмы сюжетом на тему деяний императора, совершённых в течение его жизни (боковые створки расписывали Ли Цзун-чэн и Фу Дао-инь). Наряду со своим коллегой Цуй Бо, Го Си становится личным художником императора Шэньцзуна, не просто выполняющим его заказы, но отражающим в произведениях вкусы и предпочтения своего патрона. Специалисты отмечают, что вкусы этого просвещенного императора были шире, богаче и разнообразнее, чем у его одиннадцатого сына, императора-художника Хуэйцзуна (1100—1126), пришедшего к власти через 15 лет после смерти отца. В своем трактате «Записки о высокой сути лесов и потоков» Го Си пишет, что созерцание диких источников и скал — обычное наслаждение для совершенного человека. Императору Шэньцзуну вряд ли удавалось часто созерцать дикую природу наедине — этому мешала занятость государственными делами, а редкие выезды на природу сопровождались большой свитой. Вполне понятно как стремление императора быть «совершенным человеком», так и роль, которую играли в этом стремлении заменявшие природу пейзажи Го Си.
Го Си очень почитал Ли Чэна. Он учился на его пейзажах не только владению кистью, но и композиционным решениям и построению пространства. Не удивительно, что вскоре он стал отождествляться со своим учителем; их имена были объединены, чтобы обозначить особую традицию в живописи, которую они создали. «Школа Ли-Го» стала классической, одобренной императором разновидностью пейзажа, и превратилась в официальный канон.
В 1080-е годы, в честь сдачи его сыном, Го Сы, экзамена на ученую степень, Го Си расписал стены храма Конфуция в уезде Вэнь. В храме были созданы четыре пейзажные композиции, монументальные и величественные, которыми художник особо гордился. Декоративно-монументальные росписи были созданы Го Си и во многих других храмах, и в здании департамента живописи. Поэт Су У посвятил монументальным пейзажам мастера свои стихи, в которых писал, что «…в Зале яшм, лежа против картин Го Си, чувствуешь себя, как среди зеленых лесов…».
В 1078—1085 годах Го Си создал в одном из даосских храмов 12 монументальных пейзажей, каждый высотой около 7 метров. По описанию его весьма осведомленного современника Хуана Шаньгу, на стенах храма были запечатлены грандиозные и величественные ландшафты — с горами, потоками рек и водопадов. В 1087 году Хуан Шаньгу посвятил творчеству Го Си поэтическое произведение, в котором отмечал «острый глаз» художника; несмотря на преклонный возраст, мастер всё так же мог, играя кистью, передать свет. Немало проникновенных строк посвятил художнику известный поэт Су Ши в своих стихах к его картине «Осенние горы».
Исследователи творчества Го Си полагают, что он до конца жизни активно работал в департаменте живописи. Однако после смерти мастера, к власти пришел император Хуэйцзун (1100—1126), который сам был выдающимся художником. Его новым вкусам и представлениям о живописи «старомодные» произведения Го Си никак не соответствовали, поэтому подавляющее большинство работ этого выдающегося мастера, в первую очередь декоративно-монументальные росписи были забелены, а большая часть свитков уничтожена. Живший в XII веке Дэн Чунь, автор «Записок о живописи» сообщает, что в начале XII века пейзажи Го Си вышли из моды, искусство стало камерным и интимным, предпочтение отдавалось художникам, писавшим цветы и птиц. Одним из свитков Го Си был просто накрыт стол, а работы художника, прежде украшавшие дворец, заменили новыми. Отец Дэн Чуня попросил отдать ему картины Го Си, и получил на то высочайшее соизволение. Однако прошло время, всё изменилось еще раз, и творчество замечательного сунского пейзажиста стало вновь высоко цениться.
Эта книга обращена ко всем, кто хотел бы получить первоначальные ориентиры в заманчивой, но пока не знакомой им области искусства. Новичок сможет ознакомиться здесь с общим планом этой местности, не путаясь в обилии деталей, то есть уяснить себе порядок и соотношение периодов, стилей, имен, которыми наполнены более объемистые и сложные книги, и таким образом обзавестись багажом, необходимым для чтения более специальной литературы. При работе над книгой я думал в первую очередь о читателях подросткового и юношеского возраста, которые только что открыли для себя мир искусства. Но, на мой взгляд, книги для юношества должны писаться так же, как и для взрослых, с учетом, правда, особой критичности тинейджеров, нетерпимых к фальши и претенциозному жаргону. По своему опыту знаю, что именно эти грехи иногда на всю жизнь отвращают людей от литературы по искусству. Поэтому, чтобы обойти западню, я старался писать обычным, общепонятным языком, не стесняясь непрофессиональных выражений. С другой стороны, я стремился не упрощать ход мысли и надеюсь, что читатели не припишут сокращение до минимума искусствоведческих терминов высокомерной снисходительности. Разве высокомерен не тот, кто вещает с заоблачных высот, красуясь перед читателем ученым языком и забыв о целях его просвещения?
Помимо решения ограничить специальную терминологию, я подчинил себя и некоторым другим требованиям, осложняющим работу автора и облегчающим жизнь читателя. Во-первых, я писал только о тех произведениях, которые мог показать в иллюстрациях. Мне не хотелось сводить текст к перечислению имен — тем, кто не знает произведений, такой текст ничего не говорит, а для тех, кто знает, он будет поверхностным. Поэтому при выборе художников и их работ пришлось исходить из приемлемого для книги числа иллюстраций, что, в свою очередь, потребовало удвоенной строгости в отборе материала. Отсюда вытекает второе принятое мною правило — ограничиться только произведениями несомненной художественной ценности, отсечь все, что может представлять интерес лишь как образчик вкуса времени или моды. При этом пришлось пожертвовать преимуществами броского литературного стиля. Критические замечания всегда эффектнее одобрительных, и включение в книгу толики безобразного придало бы ровному изложению приятное разнообразие. Но тогда читатель был бы в праве спросить, на каком основании в книгу, посвященную искусству, вошли не имеющие к нему отношения поделки, потеснив к тому же подлинные шедевры. Хотя и не все представленные здесь произведения соответствуют наивысшим критериям художественного качества, каждое из них обладает своими особыми достоинствами.
Третье правило также потребовало некоторого самоотречения. Я поклялся себе не поддаваться соблазну оригинальности персонального выбора, за исключением тех случаев, когда общепризнанные шедевры входят в круг моих личных предпочтений. Ведь эта книга замышлялась не как антология прекрасного, а как руководство для вступающих в еще не ведомые им края, и такому читателю примелькавшиеся, «затасканные» примеры послужат знакомыми разметками незнакомого маршрута. Кроме того, самые знаменитые произведения чаще всего и являются величайшими, и если книга поможет читателю увидеть их заново, это будет куда полезнее знакомства с малоизвестными творениями.
Но даже с учетом вышеизложенного, я вынужден был многим пожертвовать. Приходится сознаться, что просто не нашлось места для искусства Индии и этрусков, для таких мастеров, как Кверча, Синьорелли и Карпаччо, как Петер Фишер, Браувер, Терборх, Каналетто, Коро и многих других, глубоко интересующих меня, художников. Включить их значило бы удвоить или утроить объем книги и, стало быть, уменьшить ее ценность как вводного руководства. И еще одному правилу я следовал в этом душу изматывающем процессе отбора: всякий раз, когда возникали сомнения, я отдавал предпочтение той вещи, которую знал в оригинале, а не только по репродукциям. Хотелось бы сделать это правило неукоснительным, но нельзя же карать читателя за срывы планов своих поездок — напасть, постоянно преследующая любителя искусств. Кроме того, главное мое правило — вообще не иметь твердых правил, и, нарушая вышеперечисленные, хочу доставить читателю удовольствие уличить меня в этом.
Таковы были заданные мною правила исключения, так сказать негативные рамки книги. Позитивные же задачи должны предстать из нее самой. История искусств, излагавшаяся ранее многократно, но на сей раз пересказанная простым языком, должна подвести читателя к уяснению исторических связей и пониманию художественных произведений, причем не столько путем восторженных описаний, сколько путем разъяснения намерений художника. Таким методом можно устранить наиболее типичные препятствия к восприятию искусства и упредить критику, основанную на ложных посылках. Кроме того, в книге ставится и несколько более сложная задача: рассматривать произведения в определенном историческом контексте, из которого вытекают цели и устремления мастера. Каждое поколение в какой-то мере восстает против отеческих установлений, и каждое произведение искусства обращается к своим современникам не только тем, что в нем есть, но и тем, что осталось за его пределами. Когда молодой Моцарт приехал в Париж, он обратил внимание — о чем написал отцу, — что все модные симфонии здесь имеют финал в быстром темпе, и решил поразить своих слушателей медленной интродукцией к завершающей части сочинения. Пусть этот пример тривиален, но он показывает, в каком направлении следует двигаться, чтобы прийти к пониманию исторических изменений в искусстве. Желание отличиться, наверное, не самый высокий и не самый глубокий из побудительных мотивов художника, но отсутствует он крайне редко. В прослеживании этих отличий состоит самый простой путь к пониманию искусства прошлого. Постоянное перемещение художественных ориентиров является путеводной нитью книги, в которой я стремился показать, как каждое произведение соотносится с предшествующими — через подражание им или противодействие. С риском наскучить читателю я все же настойчиво отсылаю его к более ранним образцам, дабы в сравнении обозначилась дистанция, отделяющая данного художника от его предшественников. В плавании по этому маршруту есть подводный камень, который, надеюсь, мне удалось обойти, но о котором, тем не менее, стоит упомянуть. Речь идет о наивном представлении, будто перемены в искусстве означают непрерывный прогресс. Конечно, каждый художник ощущает свое превосходство над предшественниками и, с его точки зрения, он продвигается вперед по отношению ко всему, что было прежде. Нельзя по достоинству оценить произведение, не приобщившись к тому победному чувству завоеванной свободы, которое испытывал художник при его создании. Но надобно понимать, что каждый выигрыш в одном отношении оборачивается проигрышем в другом и субъективное ощущение прогресса не означает объективного возрастания художественных качеств. В отвлеченной формулировке это положение выглядит несколько запутанным, но надеюсь, что текст книги прояснит его.
Несколько слов о том, какое место отводится в книге разным видам пластических искусств. Возможен упрек, что живописи уделяется слишком много внимания, в ущерб скульптуре и архитектуре. Оправданием может послужить то, что произведения живописи меньше теряют в репродукциях, чем объемная скульптура и тем более монументальные сооружения архитектуры. К тому же у меня не было намерения состязаться с имеющимися на сей день блистательными изложениями истории архитектурных стилей. Но, с другой стороны, данная книга, как она замышлялась, не могла бы состояться без соотнесения изобразительных искусств с архитектурой. Ограничившись для каждого временного отрезка примерами одного-двух сооружений, я стремился восстановить баланс в пользу архитектуры, отведя ей почетное место в начале каждой главы. Это поможет читателю скоординировать сведения о конкретном периоде и представить его себе в целостности.
В качестве концовок к главам даны характерные изображения, относящиеся к жизни художников и их окружению. Эти иллюстрации складываются в самостоятельную серию, рассказывающую о переменах в социальном положении художника и его публики. Изобразительные документы, независимо от их художественного качества, помогут сформировать мысленную картину среды, в которой вызревало искусство данной эпохи.
Эта книга не могла бы появиться на свет без добросердечного и ободряющего внимания к ней со стороны Элизабет Синьор, чья преждевременная гибель при воздушной бомбардировке Лондона стала
Эта книга обращена ко всем, кто хотел бы получить первоначальные ориентиры в заманчивой, но пока не знакомой им области искусства. Новичок сможет ознакомиться здесь с общим планом этой местности, не путаясь в обилии деталей, то есть уяснить себе порядок и соотношение периодов, стилей, имен, которыми наполнены более объемистые и сложные книги, и таким образом обзавестись багажом, необходимым для чтения более специальной литературы. При работе над книгой я думал в первую очередь о читателях подросткового и юношеского возраста, которые только что открыли для себя мир искусства. Но, на мой взгляд, книги для юношества должны писаться так же, как и для взрослых, с учетом, правда, особой критичности тинейджеров, нетерпимых к фальши и претенциозному жаргону. По своему опыту знаю, что именно эти грехи иногда на всю жизнь отвращают людей от литературы по искусству. Поэтому, чтобы обойти западню, я старался писать обычным, общепонятным языком, не стесняясь непрофессиональных выражений. С другой стороны, я стремился не упрощать ход мысли и надеюсь, что читатели не припишут сокращение до минимума искусствоведческих терминов высокомерной снисходительности. Разве высокомерен не тот, кто вещает с заоблачных высот, красуясь перед читателем ученым языком и забыв о целях его просвещения?
Помимо решения ограничить специальную терминологию, я подчинил себя и некоторым другим требованиям, осложняющим работу автора и облегчающим жизнь читателя. Во-первых, я писал только о тех произведениях, которые мог показать в иллюстрациях. Мне не хотелось сводить текст к перечислению имен — тем, кто не знает произведений, такой текст ничего не говорит, а для тех, кто знает, он будет поверхностным. Поэтому при выборе художников и их работ пришлось исходить из приемлемого для книги числа иллюстраций, что, в свою очередь, потребовало удвоенной строгости в отборе материала. Отсюда вытекает второе принятое мною правило — ограничиться только произведениями несомненной художественной ценности, отсечь все, что может представлять интерес лишь как образчик вкуса времени или моды. При этом пришлось пожертвовать преимуществами броского литературного стиля. Критические замечания всегда эффектнее одобрительных, и включение в книгу толики безобразного придало бы ровному изложению приятное разнообразие. Но тогда читатель был бы в праве спросить, на каком основании в книгу, посвященную искусству, вошли не имеющие к нему отношения поделки, потеснив к тому же подлинные шедевры. Хотя и не все представленные здесь произведения соответствуют наивысшим критериям художественного качества, каждое из них обладает своими особыми достоинствами.
Третье правило также потребовало некоторого самоотречения. Я поклялся себе не поддаваться соблазну оригинальности персонального выбора, за исключением тех случаев, когда общепризнанные шедевры входят в круг моих личных предпочтений. Ведь эта книга замышлялась не как антология прекрасного, а как руководство для вступающих в еще не ведомые им края, и такому читателю примелькавшиеся, «затасканные» примеры послужат знакомыми разметками незнакомого маршрута. Кроме того, самые знаменитые произведения чаще всего и являются величайшими, и если книга поможет читателю увидеть их заново, это будет куда полезнее знакомства с малоизвестными творениями.
Но даже с учетом вышеизложенного, я вынужден был многим пожертвовать. Приходится сознаться, что просто не нашлось места для искусства Индии и этрусков, для таких мастеров, как Кверча, Синьорелли и Карпаччо, как Петер Фишер, Браувер, Терборх, Каналетто, Коро и многих других, глубоко интересующих меня, художников. Включить их значило бы удвоить или утроить объем книги и, стало быть, уменьшить ее ценность как вводного руководства. И еще одному правилу я следовал в этом душу изматывающем процессе отбора: всякий раз, когда возникали сомнения, я отдавал предпочтение той вещи, которую знал в оригинале, а не только по репродукциям. Хотелось бы сделать это правило неукоснительным, но нельзя же карать читателя за срывы планов своих поездок — напасть, постоянно преследующая любителя искусств. Кроме того, главное мое правило — вообще не иметь твердых правил, и, нарушая вышеперечисленные, хочу доставить читателю удовольствие уличить меня в этом.
Таковы были заданные мною правила исключения, так сказать негативные рамки книги. Позитивные же задачи должны предстать из нее самой. История искусств, излагавшаяся ранее многократно, но на сей раз пересказанная простым языком, должна подвести читателя к уяснению исторических связей и пониманию художественных произведений, причем не столько путем восторженных описаний, сколько путем разъяснения намерений художника. Таким методом можно устранить наиболее типичные препятствия к восприятию искусства и упредить критику, основанную на ложных посылках. Кроме того, в книге ставится и несколько более сложная задача: рассматривать произведения в определенном историческом контексте, из которого вытекают цели и устремления мастера. Каждое поколение в какой-то мере восстает против отеческих установлений, и каждое произведение искусства обращается к своим современникам не только тем, что в нем есть, но и тем, что осталось за его пределами. Когда молодой Моцарт приехал в Париж, он обратил внимание — о чем написал отцу, — что все модные симфонии здесь имеют финал в быстром темпе, и решил поразить своих слушателей медленной интродукцией к завершающей части сочинения. Пусть этот пример тривиален, но он показывает, в каком направлении следует двигаться, чтобы прийти к пониманию исторических изменений в искусстве. Желание отличиться, наверное, не самый высокий и не самый глубокий из побудительных мотивов художника, но отсутствует он крайне редко. В прослеживании этих отличий состоит самый простой путь к пониманию искусства прошлого. Постоянное перемещение художественных ориентиров является путеводной нитью книги, в которой я стремился показать, как каждое произведение соотносится с предшествующими — через подражание им или противодействие. С риском наскучить читателю я все же настойчиво отсылаю его к более ранним образцам, дабы в сравнении обозначилась дистанция, отделяющая данного художника от его предшественников. В плавании по этому маршруту есть подводный камень, который, надеюсь, мне удалось обойти, но о котором, тем не менее, стоит упомянуть. Речь идет о наивном представлении, будто перемены в искусстве означают непрерывный прогресс. Конечно, каждый художник ощущает свое превосходство над предшественниками и, с его точки зрения, он продвигается вперед по отношению ко всему, что было прежде. Нельзя по достоинству оценить произведение, не приобщившись к тому победному чувству завоеванной свободы, которое испытывал художник при его создании. Но надобно понимать, что каждый выигрыш в одном отношении оборачивается проигрышем в другом и субъективное ощущение прогресса не означает объективного возрастания художественных качеств. В отвлеченной формулировке это положение выглядит несколько запутанным, но надеюсь, что текст книги прояснит его.
Несколько слов о том, какое место отводится в книге разным видам пластических искусств. Возможен упрек, что живописи уделяется слишком много внимания, в ущерб скульптуре и архитектуре. Оправданием может послужить то, что произведения живописи меньше теряют в репродукциях, чем объемная скульптура и тем более монументальные сооружения архитектуры. К тому же у меня не было намерения состязаться с имеющимися на сей день блистательными изложениями истории архитектурных стилей. Но, с другой стороны, данная книга, как она замышлялась, не могла бы состояться без соотнесения изобразительных искусств с архитектурой. Ограничившись для каждого временного отрезка примерами одного-двух сооружений, я стремился восстановить баланс в пользу архитектуры, отведя ей почетное место в начале каждой главы. Это поможет читателю скоординировать сведения о конкретном периоде и представить его себе в целостности.
В качестве концовок к главам даны характерные изображения, относящиеся к жизни художников и их окружению. Эти иллюстрации складываются в самостоятельную серию, рассказывающую о переменах в социальном положении художника и его публики. Изобразительные документы, независимо от их художественного качества, помогут сформировать мысленную картину среды, в которой вызревало искусство данной эпохи.
Эта книга не могла бы появиться на свет без добросердечного и ободряющего внимания к ней со стороны Элизабет Синьор, чья преждевременная гибель при воздушной бомбардировке Лондона стала
