чем вредны книги крапивина

Книги Владислава Крапивина: почему не стоит прятать их от детей

Приблизительное время чтения: 6 мин.

Споры о творчестве Владислава Крапивина ведутся еще с советских лет. Причем спорят не о художественном уровне — в нем мало кто сомневается. Претензии высказывают содержательные. Кому-то не нравятся педагогические взгляды известного детского писателя (мол, поощряет подростковый максимализм и учит детей спорить со взрослыми), кому-то — его политическая позиция (простить не могут самого разного: того, что в советские годы был членом КПСС, того, что в 90-е годы был противником войны в Чечне, того, что в 2014 году назвал Севастополь русским городом). Но есть еще одна тема, по которой вокруг крапивинских книг ведутся споры. Это — религия. И здесь тоже Крапивину достается с разных сторон. Атеисты гвоздят его за мистику и симпатии к христианству, а иные православные публицисты обвиняют в пропаганде оккультизма. Такие обвинения могут смущать воцерковленных людей, которые начинают сомневаться: а стоит ли разрешать детям читать эти «подозрительные» книги?

Приходилось в этих спорах принимать участие и мне, в середине 90-х годов я даже написал пространную (и, как сейчас вижу, переполненную неофитским пафосом) статью. А сейчас, накануне 80-летнего юбилея Владислава Петровича, решил снова высказаться на эту тему — но обратиться не к знатокам крапивинского творчества, а к тем, кто краем уха что-то о нем слышал. Для чего? Чтобы предостеречь от поспешных оценок.

Сразу скажу: в творчестве Крапивина присутствует мощная религиозная подоплека — подчас вопреки и общепринятому прочтению этих книг, и, возможно, авторскому замыслу.

Как тут не вспомнить знаменитую фразу Сергея Довлатова:

«Всякая литературная материя делится на три сферы:

Но тут надо сразу пояснить несколько моментов.

Наличие в творчестве писателя религиозной подоплеки вовсе не означает, что перед нами религиозная проповедь. Для Крапивина (судя по его многочисленным интервью) первично именно общечеловеческое содержание его книг, а потребности проповедовать религиозные постулаты у него явно нет.

Поэтому нельзя ни воспринимать его книги как беллетризированные учебники богословия, ни как рассадник ересей (а такой взгляд, к сожалению, мне приходилось встречать у некоторых православных публицистов).

Если говорить уже не конкретно о книгах Крапивина, а вообще о художественной литературе, то если уж кому-то хочется рассматривать ее с религиозной точки зрения, делать это надо методологически правильно. А именно: оценивать не те или иные фрагменты, а произведение в целом. Оценивать его, так сказать, вектор — ведет ли оно читателя к Богу, или в противоположную сторону. Если какие-то фразы, образы, сюжеты представляются нам сомнительными с вероучительных позиций, то не стоит сразу же отвергать книгу. Нужно прочитать ее целиком, обдумать и тогда уже только вычислять ее вектор. Понимая, что никакого четкого алгоритма для такого вычисления не существует. Принципиально. Это литература, а не химия. Тут только чутьем, а чутье может и обманывать.

Если говорить о том, как в духовном отношении воздействуют книги Крапивина на читателя, надо учитывать его реальную целевую аудиторию. Крапивин традиционно считается детским писателем, но, насколько мне известно, практика последних лет такова, что в основном его читает молодежь условно студенческого возраста. Также его охотно читают люди средних лет, полюбившие крапивинские книги еще в отрочестве. А вот современные дети читают его крайне редко, потому что вообще практически перестали читать художественную литературу (почему так — отдельная тема, вынесем ее за скобки). В религиозном же отношении аудитория Крапивина — в большинстве своем люди религиозно неопределившиеся. Глубоко верующих, воцерковленных христиан среди них немного, пламенных атеистов — тоже считанные проценты. Поэтому воцерковленным людям не стоит бояться, будто дети из книг Крапивина почерпнут что-то неправославное. Дети будут черпать это «что-то» из другого: из интернета, компьютерных игр, сериалов и фэнтези. А лучше бы из Крапивина.

И самое главное: художественная литература это художественная литература, у нее свои законы, ее нельзя воспринимать, как публицистические очерки или богословские трактаты. Она использует в качестве приемов образы, метафоры, которые глупо было бы рассматривать самостоятельно, в отрыве от всего произведения. Скажем, если взять у Крапивина образы Дороги, или Безлюдных Пространств, или Великого Кристалла и начать их разбирать по косточкам — да, можно найти аналогии с чем-то оккультным, гностическим. Но поступать так — означает абсолютно не понимать, что такое художественная литература.

Теперь по сути: в чем, собственно, заключается религиозная подоплека в книгах Крапивина? Мой тезис: она заключается не в образах священников, не в разговорах героев на религиозные темы, не в характере фантастического допущения (если речь идет о крапивинской фантастике: у него и реалистических вещей ничуть не меньше).

А заключается религиозная составляющая в том, как показан внутренний мир героев (преимущественно героев-детей), как они относятся друг к другу, к себе самим, к миру в целом.

Кстати, это основная особенность прозы Крапивина: ее смысловым центром оказывается внутренний мир человека, его восприятие жизни — а вовсе не те или иные внешние декорации, которые могут быть и достоверно выписаны, и аляповато сделаны. Но какими бы декорации ни были — они всегда играют вспомогательную роль. Достоверность там не в непротиворечивости придуманных миров, а в поступках и, главное, мыслях и чувствах героев.

Бессмысленно также пенять автору на незнание каких-то реалий (в том числе и церковных). Бессмысленно ломиться в открытую дверь, доказывая, например, как непохожи выведенные в его книгах православные священники на реальных батюшек (причем безотносительно к тому, нравятся ли они нам или нет).

Но вот в том, что касается изображения человеческой души, отражения в ней правды Божией и искажения ее грехом, Крапивин — в высшей степени реалист.

Оттого и настолько силен эффект сопереживания, возникающий при чтении его книг. Душа читателя — и юного, и взрослого! — узнаёт что-то очень близкое ей, и потому текст уже не отпускает, потому и держит в таком напряжении, потому отношение к героям как к реальным людям.

И вот в этом пространстве человеческой души Крапивин рисует то, что имеет непосредственное отношение к религии, и прежде всего к христианской. А именно — такую любовь, о которой писал апостол Павел в 1-м послании к Коринфянам (вся 13-я глава), грех, покаяние и прощение, молитву, сострадание, самопожертвование, служение Истине. не говоря уже об ощущении растворенной в мире красоты, а если точнее — об ощущении Премудрости Божией, присутствующей в тварном мире.

Еще один важный момент — многие люди, в том числе даже воцерковленные христиане, не понимают разницы между смирением и униженностью, между послушанием и тупой покорностью, между человеческим достоинством и гордыней. Так вот, в своих книгах, на примере взаимоотношений героев, Крапивин эти различия показывает мастерски, причем в совершенно точном христианском понимании! Уже поэтому его книги не следует прятать от воцерковленных детей. И это не только мое мнение — об этом мне приходилось слышать и от православных священников.

И точно так же в этом пространстве души Крапивин — не знаю уж, в какой степени сознательно — показывает существование и действие темных, инфернальных сил. Которые могут проявляться внешне (как Манекены в романе «Голубятня на желтой поляне»), а могут обходиться и без внешних форм, воздействуя на душу грешника (как в романе «Кораблики, или помоги мне в пути»).

Да, конечно, все эти утверждения надо доказывать — и в той старой статье я это делал подробно, может, даже слишком подробно — с примерами, цитатами. Думаю, нет смысла сейчас это повторять. В конце концов, это интересно лишь тем, кто любит творчество Крапивина и хорошо его знает.

А весь смысл моей колонки — если уж обсуждать религиозные мотивы в книгах Крапивина, давайте это делать грамотно, без пафоса, без восторгов и обвинений. Давайте не искать черную кошку там, где ее нет. И давайте видеть белую кошку там, где она есть.

Источник

Трудная честность крапивинских мальчишек

Их было не так много, но они манили. Даже названиями: «Журавленок и молнии», «Мальчик со шпагой», «Синий город на Садовой», «Мушкетер и фея»… И они открывали передо мной особый мир, потому что вокруг все было совсем по-другому.

Впрочем, нет. В произведениях Крапивина было то же, что вокруг меня: школьные будни, долгое ожидание родителей в тихой квартире, грязные сугробы за окном, книжный мир под лампой и мечты о приключениях. Но герои его – эти вихрастые мальчишки с острыми коленками, мальчишки из обычных семей, из обычных квартир, – ставили передо мной какую-то трудную, почти невыполнимую планку. Они боролись с несправедливостью и, как Дон Кихот, были заранее обречены на поражение. Да, книги могли заканчиваться победой, но было понятно, что победа эта – небольшая, сражение – одно из многих, и удастся ли выйти живым из этой битвы – непонятно.

Недавно я перечитала книгу «Колыбельная для брата». Впечатление было сложным – сейчас, будучи взрослой, имея своих детей, я понимаю опасность и серьезность некоторых положений, вижу под другим углом детские обиды и травмы, взрослую черствость и несправедливость. И очень хочется, чтобы на пути моих детей никогда не встала формалистка-учительница или хулиган Дыба со своей наглой ухмылочкой. Только вот гарантии такой нет.

Честность и доверие

И вот этого мальчишку, который ненавидит ложь, обвиняют в воровстве. Глупо получилось: он прятался в учительской от завуча, которая загоняла ребят на хор, отбирая дневники. А после этого студентка-практикантка не нашла свой кошелек.

Эти книги полезны и нам, родителям, учителям: они ставят вопрос, какие мы взрослые и каких взрослых вырастим

До Кирилла долго не доходит, почему все – и директор, и классная руководительница – к нему прицепились. Лишь в конце разговора он понимает: его считают вором. Это самое страшное: не «родителей в школу», не двойки по поведению, а то, что тебе не верят, что тебя априори готовы обвинить в преступлении.

У меня всегда, с детства, во время чтения повестей Крапивина где-то в горле возникает горький комок. Хочется кричать, что это несправедливо, хочется защищать и оправдывать героя. Однако…

Да, взрослые люди поступили бы мудрее, наверное: не стали бы волноваться, дерзить, обижаться. Они бы смогли спокойно и аргументированно доказать свою правоту, посрамить обвинителя. Но в том-то и дело, что герой повести – ребенок. Умненький, чуткий, честный и смелый, но всего лишь ребенок. Он действует, руководствуясь имеющимся у него опытом. Мудрые взрослые это понимают, поддерживают и направляют его. Неумные – стараются унизить. И с этой точки зрения книги Крапивина полезны нам, родителям, учителям, тем, кто сталкивается с невзрослыми людьми. Писатель словно бы ставит нас перед зеркалом: кто мы? какие взрослые? и каких взрослых мы вырастим?

Такая разная справедливость

Кирилл все-таки выяснил, кто украл деньги. Они с одноклассницей провели целое расследование и поймали преступника. Только… легче от этого не стало – скорее наоборот.

До этого Кириллу, несмотря на случай с кошельком, было легко и хорошо: он-то не виноват. А теперь, когда выяснились обстоятельства и осталось только разоблачить преступника, в Кирилле откуда-то появилось чувство вины:

Чуткий к чужой боли понимает: обличить и растоптать виновного легче всего – только неправильно это

«– Подожди, – попросил Кирилл.

Зачем надо подождать, он и сам не знал. Мысли перепутались. И вырастала едкая досада на самого себя. Как он сказал: “Сдавайся, Петенька”. Со скрытым торжеством и снисходительностью. Подумаешь, Шерлок Холмс какой, отыскал опасного бандита! Этот несчастный Чирок даже выкручиваться не умеет. Другой мог бы наплести кучу историй и отпереться намертво…»

У Крапивина всегда так: есть те, кто все знает и кто всегда прав, но только правотой своей они придавливают остальных. Да и не бывает на свете безгрешных людей. И невиновный, если он обладает чуткостью к чужой боли, вдруг понимает: обличить и растоптать виновного легче всего. Только неправильно это.

Кошелек украл одноклассник Кирилла Чирков. Тихий, незаметный, молчаливый мальчишка из тех, кого никто не обижает, но никто с ним и не дружит. Серая, неинтересная личность. Только вот зачем?

Неравнодушие и великодушие

В 1999 году Владислав Петрович написал повесть «Дело о ртутной бомбе». Один из ее героев стащил у мамы большую сумму денег, чтобы помочь солдату, бежавшему из части: тот не выдержал издевательств «дедов». Плохо поступил мальчишка? Конечно, плохо! Воровство, укрывательство дезертира. Только он, как мог в свои девять лет, пожалел, как умел, помог. А мог бы равнодушно пройти мимо, а мог бы выдать властям…

«– Зачем ты от нас убегал? – спросил Кирилл.

Чирок пожал плечами.

– Ну… я почему-то догадался.

– А чего бежать-то? Куда денешься?

– Я просто от дома. Чтобы не при маме…

– Все равно узнает, – с неловкостью сказал Кирилл. Словно он был виноват в бедах, которые скоро обрушатся на Чирка. И он почувствовал благодарность Женьке, когда она спросила:

– А что, у мамы правда больное сердце?

Чирок по очереди взглянул на нее и на Кирилла. И стал смотреть на свои стоптанные сандалии.

– Да нет, – проговорил он. – Сердце обыкновенное. Просто ей сейчас нельзя нервничать, у нее ребенок будет…

Со странной смесью жалости, злости и облегчения Кирилл тряхнул плечами, словно сбросил что-то. Твердо глянул на Женьку, предупреждая, чтобы не спорила. Потом сказал Чирку:

– Продай велосипед, а деньги отошли этой студентке. По почте или как хочешь. Как адрес узнать, сам придумай. В общем, это твое дело.

– Ну… и что? – недоверчиво спросил Чирок.

– Ну и все, – жестко сказал Кирилл. – И живи. Никто, кроме нас, ничего не знает и знать не будет.

Тут Кирилл впервые увидел, что означает выражение “просветлело лицо”. Ничего на лице Чирка вроде бы не изменилось, и все же оно стало совсем другим. Словно чище и даже красивее. И глаза у него сделались как у маленького мальчика, которому пообещали чудо.

– И вы по правде… никому?

– Никому. Зачем нам, чтобы ты мучился? – ответил Кирилл. – Ты и так хлебнул. Если совесть есть, сам поймешь».

Принять такое решение, как это сделали Кирилл и Женька, – это большая ответственность, конечно. Но и милосердие тоже большое.

Трудности и преодоления

Если бы дальше все было хорошо и радужно, это не был бы Крапивин. Всегда он говорит о вещах, которые предпочитают не обсуждать. О том, с чем не справиться, например, школьной бюрократической машине. Зато можно бороться с этим своими силами – глупо, по-донкихотовски, каждый бой воспринимая как решающий.

«– Нет никакого отряда. Неужели ты не понимаешь?

Нет, она не понимала. Она очень удивилась.

– А ничего. Просто тридцать семь человек и Ева Петровна Красовская. Отряд – это когда все за одного. А у нас? Одного избивают, а остальные по углам сидят.

– Зря ты так, – примирительно сказала Женька.

– Нет, не зря. Почему никто не заступился? Ну, за меня и за других, на кого зря наклепали, – ладно… А за Чирка, когда его Дыба мучил?

– Но он же не говорил.

– А почему не говорил?

– Знаешь. Потому что бесполезно было.

– А потому что боимся. Потому что шпана сильнее нас… хоть мы и гордость школы, правофланговый тимуровский отряд. Ура-ура! Зато у нас на смотре строя и песни первое место! За шефство над старушками благодарность. За вечер немецкого языка – премия…»

Этим грустным, но правдивым пассажем Кирилл мог бы ограничиться. Но чувство, живущее внутри (сложно описать его одним словом: совесть, смелость?) не давало покоя. Заставило спасать полезшего в ледяную воду за кошельком Чирка. Заставило хлопотать у его постели, когда он заболел, думать и переживать о нем. Отстаивать его перед учителями. Организовать патруль, защищающий ребят от хулиганов. Столкнуться с Дыбой и его бандой, хотя бой был заведомо неравный.

Вечер, проведенный над книжкой, заставил меня покраснеть, и не раз. Потому что порой, говоря своим детям о добре и справедливости, я произношу что-то чужое и формальное, привычное, затверженное, мало отношения имеющее к моей и их внутренней жизни. Воровать плохо, несомненно, только достаточно ли этого для человека, которому не все равно, что происходит с его душой?

И здесь все усложняется. И вспоминаешь святых, которые брали на себя совершенно немыслимые грехи: блуд, воровство. Зачем? Ведь им поверил бы любой: еще не завершившаяся земная жизнь свидетельствовала об их святости. А всё очень просто на деле, просто – и сложно. Они любили и жалели людей. Гораздо больше, чем себя.

Важно быть в согласии с совестью, с голосом Божиим в сердце

И самое непростое здесь, мне кажется, – научить ребенка смотреть вглубь. Отбрасывать поверхностное, формальное решение проблемы, искать то, которое подсказывает совесть, подсказывает душа-христианка. Порой оно сложное, нелогичное, глупое, непрактичное, «безумие для мира». Зато правильное. Есть хорошее старинное выражение: «по-Божески»…

И, замирая, сжимаясь внутри, я понимаю: прав Крапивин. Пусть будет сложно, и тяжело, и опасно, зато без подлости и лжи. Пусть эти пронзительно-честные упрямые мальчишки говорят моим детям – словами и делами – о том, как надо защищать слабых и бороться с несправедливостью, даже если враг сильнее тебя.

Потому что это – по-христиански. Господь никогда не говорил нам, что будет легко, и сыто, и комфортно, и приятно. И мы постоянно сталкиваемся с дилеммами: сказать или промолчать, протянуть руку или пройти мимо, вступиться или отступить. И даже если ты будешь смешон и поступки твои воспримут как нелепость, самолюбование, стремление прославиться – мало ли обвинений можно предъявить человеку, – важно идти до конца. Быть в согласии с совестью, с голосом Божиим в сердце. Вот этому нам всем – и детям, и взрослым – стоит поучиться у крапивинских мальчишек.

Источник

За что не любят Крапивина?

Это, собственно, вопрос, а не тема.

Ранее мне довелось здесь встретить две диаметрально противоположные точки зрения на его творчество и, надо заметить, что обе стороны умудрились проявить свою неадекватность в беседе.

Сейчас пытаюсь перечитать его «Мальчик со шпагой».

Как автор он хорошо использует сюжет, умудряясь выжать его по максимуму, хотя я наверное количество героев все же сократил.

Как воспитатель, он на удивление хорошо помнит все, чем живут и дышат подростки. Конечно, пишет наверняка с себя, поэтому девочек мало, разве что как подружки героя.

Как человек ставит хорошие вопросы перед читателем, заставляя вспоминать и свое собственное детство. Хорошие, вопросы, честные.

Ну немного скучен для меня, хотя я не эталон читателя, тем более про детей.

Так за что его не любят?

Только зарегистрированные пользователи могут оставлять комментарии. Войдите, пожалуйста.

Я зачитывался. Возможно новым детям уже скучно. Тогда была отдушина просто.

А про «Золушку» помните? Где платье превратилось в из мешка. А принц говорит, а ну его, чё ты паришься, пойдем танцевать. И танцевали.

А остальные девушки срочно стали интересоваться ценами на мешковину

Не знаю насчет Крапивина, а вот рассказ Пантелеева «Честное слово» о мальчике-часовом, которого никто не снял с поста, этот рассказ для меня навсегда будет в элите детских рассказов.

Современные дети говорят, что читать Крапивина скучно, очень много в книгах длинных и нудных рассуждений о том, что такое хорошо и что такое плохо, много нравоучений, постоянная борьба ребят в несправедливостями взрослого мира (это все со слов ребят, специально интересовалась).

Последние его книги получились и правда чуточку нудноваты, но возраст он всегда накладывает отпечаток.

Я сама люблю его безумно, для меня Гелька Травушкин самый любимый литературный герой на все времена, обязательно раз в пару лет перечитываю Голубятню, считаю ее лучшей из его книг. Да и весь цикл о Кристалле, на мой взгляд, прекрасен, как и Летящие сказки.

Не хочу показаться совсем морализатором, но Марвел портит наших детей.

С одной стороны это так, если допустить, что он был просто временным писателем, которых были тысячи для каждого времени.

Это можно было бы допустить, не вызывай он таких споров, что автоматически переводит его в разряд постоянных. Но это правда только моя точка зрения )

Фигасе, скучен. Я от него оторваться не могла и не могу.

За то, что не можем представить себя на месте крапивинских детей. Разжирели.

а что-то Крапивина не читала. Бажова читала, Барто, Гайдара, Маршака, Успенского, Экзюпери, Гримм, Андерсена, Жюль Верна, Родари, Астрид да всех не перечислить! А Крапивина не читала.

Да нет, не странно звучит ))

Если не секрет, что именно из произведений Крапивина вы читали?

В детстве: Голубятня на желтой поляне и Мальчик со шпагой.

В более позднем возрасте уже и не помню.

где вы только таких детей находите.

Мне кажется, что такое было всегда.

Просто в то время, меньше было информации, вот и выходил фактор сдерживания, а так на фоне рабочих семей и членов парторгов все это было на самом деле.

За то что не надо провоцировать детей вставать на борьбу со злом, когда живешь в соцлагере. За вранье, короче.

Ну а сейчас? На фоне капиталистического общества? )

А педофобы готовы увидеть педофилию во всем.

А так как настоящая опасность скрыта от глаз общественности или слишком явная, то вот и приходится им переквалифицироваться в управдомы ))

«Я дернулся под одеялом и выругал себя за то, что спал без пижамы. Сейчас будет неловко перед Сашкой за свой живот, длинные трусы и жидкие волосатые ноги.

А Сашка уже стоял посреди комнаты – в куцей широкой маечке, в черно-оранжевых трусиках, похожих на клочок тигриной шкуры, костлявый, с торчащими, как рожки, сосульками волос и растянутой в полумесяц улыбкой. Ну воистину маленький бес-искуситель.

Он замер, как приколотый к месту. Потом крутанулся на пятке. Смешно открыл рот. Заорал клич – что-то вроде «уау-вау!» – и ринулся ко мне. Подскочил и с лету плюхнулся мне на колени. Я счастливо взвыл от боли в ноге.

Он спал, подтянув к груди коленки. Платок сполз на пол. К густому, как морилка, загару Сашкиных ног прилипли сухие листики барбариса. Льняная рубашка сильно сбилась вверх, открыв коричневую спину, и на пояснице, над потертым клеенчатым ремешком, резко белела полоска незагорелой кожи с пунцовой набухшей царапиной.

На спине, у края сбившейся рубашки, торчал под коричневой кожей острый позвонок.

П-жалста! – Решка крутнулся на живот и дерзко выпятил под простыней округлую часть тела.

Такие светловолосые, с тонкой белой кожей мальчишки быстро загорают под весенним солнцем…

Сашкина шея постепенно открывалась, показывая резкую разницу между загаром и белой оголившейся кожей.

Давай-ка маечку снимем, а то простудишься в сырой… – Помог ему сесть, стянул майку через голову и жидкие, как плети, руки. Опять поразился щемящей разнице между загорелой кожей шеи и беспомощной белизной спины с лопатками-крылышками».

Источник