чем воняет в кузьминках
Там, где трава не растет
Поэтому Лев Федоров все эти годы продолжает настаивать на своем: территория Кузьминок нуждается в реабилитации. Это значит, что прежде всего потребуется провести документальную и биологическую разведку. Но это говорят, увы, стоит слишком дорого.
ЧТО думают на этот счет власти? «РГ» получила официальный ответ на свой запрос из Департамента природопользования и охраны окружающей среды Москвы. В нем говорится:
Москва как крупнейший промышленный центр России имеет много предприятий оборонного, металлургического, химического профиля. Львиная доля вредных производств, например гальванических и химических, по решению правительства столицы уже вывезена за черту города. Оставшаяся часть заводов выполняет требования по защите окружающей среды и имеет серьезные ограничения к вопросам очистки промышленных стоков.
В Кузьминках в период с 1927 по 1940 год действительно располагался военно-химический полигон Красной армии, а затем испытательная станция Центрального военно-технического института, НИИ химического машиностроения. После закрытия полигона работы с отравляющими веществами были прекращены, а подразделения химических войск перебазированы. По данным министерства обороны, работы по очистке и дегазации на военно-химическом полигоне в Кузьминках проводились еще в 1937 году. Из земли было извлечено 6972 химические мины, 878 артиллерийских и химических снарядов и 75 химических авиабомб, а также около тысячи бочек с отравляющими веществами.
К сожалению, несмотря на неоднократные запросы, получить исчерпывающие архивные документы минобороны по поводу очистных работ на данной территории не удалось. Поэтому в 2001 году МЧС России по заказу правительства Москвы проводило поиск металлических предметов в поверхностном слое почвы на территории бывшего химического полигона. При этом боевых отравляющих веществ обнаружено не было.
Иногда появляются сообщения о чистом иприте, который якобы кто-то обнаружил на территории лесопарка, однако до сих пор никто не представил таких результатов аналитических исследований. Иногда внимание общественности подогревается заявлениями о необходимости срочной реабилитации бывшего полигона, но экологи считают, что такие работы в Кузьминках нежелательны, так как это чревато уничтожением уникальных растительных сообществ, имеющихся там. Например, в парке произрастают редкие для столичного региона можжевельник, кедровые сосны. Успешно возобновляется ель, особенно чувствительная к техногенным воздействиям. В этих условиях говорить о проектах рекультивации, которые требуют, как правило, выемки и перемещения загрязненного слоя почвы, означает пожертвовать всем этим достоянием.
Обилие гнездящихся в Кузьминках лесных птиц также свидетельствует о нормальном состоянии лесных сообществ, ведь там встречается даже черный дятел, который в природе живет только в тайге.
Регулярно отбираемые на территории Кузьминского лесопарка пробы воздуха показывают, что следов летучих соединений (подвижных форм мышьяка, который является продуктом разложения боевых отравляющих веществ), нет. Все это говорит о том, что для прогулок по Кузьминскому парку нет никаких ограничений.
Ученым подобная позиция официальных властей, конечно же, известна. Они считают, что за ней стоит лишь нежелание довести до конца очистку территории любимого москвичами парка.
Страшная тайна Кузьминского лесопарка
«Запретная зона». «Могильник, токсично». «Опасно для жизни». Грозные таблички, колючая проволока — всего в 30 минутах езды от центра столицы.
«Таких закопанных бочек на полигоне много, — разгребает осеннюю листву президент союза »За химическую безопасность», доктор химических наук Лев Фёдоров. — В документах они описаны: «гигантское количество химоружия». Это сотни тонн отравляющих веществ. В боевых условиях этого хватило бы, чтобы уничтожить какой-нибудь город!»
Эколог Лев Фёдоров утверждает: согласно документам из Государственного военного архива, сотни тонн «химической смерти» закопаны в Кузьминском парке.
«Доклад комиссии 1937 года маршалу Егорову: у озера 150 зарытых бочек со стойкими отравляющими веществами и нестойкими отравляющими веществами, 100 баллонов с отравляющими веществами, 150 артиллерийских химических снарядов», — зачитывает Лев Фёдоров строки официального документа.
Иприт поражает кожу и глаза в капельно-жидком состоянии; вдыхание паров вызывает тяжёлые поражения дыхательных путей, человек покрывается язвами, слепнет и умирает от отёка лёгких.
Те самые газовые камеры сегодня — здание лаборатории. Здесь снаряды, мины, бомбы начиняли ипритными смесями и испытывали на собаках и лошадях. С 1931 по 1935 год — 6 тысяч опытов. После войны настала очередь зарина и зомана.
«Делались те же траншеи, блиндажи. Туда сажались, правда, вместо людей животные, всё это обкуривалось отравляющими веществами. А потом смотрели, что выжило, а что не выжило», — поясняет, как проводились испытания в Кузьминском лесу, сопредседатель Союза экологических общественных организаций Андрей Фролов.
Те самые блиндажи. Целы и клетки для подопытных животных. Военные ушли отсюда в 1962 году. Землю планировали отдать под жильё, но она оказалась заражённой. По данным военного института химзащиты, предельное содержание мышьяка в некоторых местах превышено в 550 раз. В таких керамических сосудах, по словам экспертов, хранили иприт и зарин. Кругом валяются бочки, из которых течёт ядовитая жижа. В воздухе — тяжёлый запах чеснока. Так пахнут разлагающиеся отравляющие вещества.
Эти фотографии сделаны в 2006 году блогерами-следопытами после того, как учёные покинули лабораторию. Образцы тканей животных, поражённых чумой, сапом, сибирской язвой. Андрей Фролов, в 90-х годах — чиновник Моссовета, входил в комиссию, обследовавшую скотомогильник при институте.
«Выяснилось, что оно загерметизировано, но не полностью. Если оно будет вскрыто или начнётся активное попадание в него воды и фильтрация вовне, эти споры сибирской язвы могут оказаться и на территории Москвы», — выносит он свой вердикт.
В тот единственный раз, когда здесь производились раскопки, осенью 1937 года из земли было извлечено около 7 тысяч химических мин, 800 артснарядов, 75 химических авиабомб, около 1 тысячи бочек иприта. Однако, как следует из доклада №000269 руководства химического управления на имя наркома обороны Ворошилова, всё это было просто перевезено в полевой отдел на полигон в Кузьминки, то есть из одного конца полигона в другой.
Остатки сверхсекретного 14 полевого отдела НИИ Химмаш мы обнаружили в самом центре «Леса Жары». И вот сюрприз: что-то в этих старых бункерах до сих пор охраняют пожилые сторожа.
— А чего вы с дубинкой-то?
«А это я работаю!» — отвечает сторож Виталий Иванов.
По данным эколога Льва Фёдорова, в парке как минимум девять захоронений отравляющих веществ. К примеру, в озере из 100 бочек иприта, упомянутых в письме маршала Егорова, были найдены лишь 24. Мы решили проверить эту информацию с помощью глубинного металлоискателя.
«Прибор орёт! Похоже на несколько крупных предметов недалеко друг от друга. Похоже на накиданные объекты размером с бочку, судя по глубине», — констатирует директор кладоискательной компании Олег Генералов.
Странное мёртвое дно — ни травинки, ни рыбки. Возле острова прибор зашкалило, будто он весь из бочек. Вторая точка — поляна из доклада 1937 года наркому обороны Ворошилову.
«Смотрите, бочка! Закопана давно, уже деревца растут. Что там внутри — непонятно, дальше копать опасно», — раскапывает одну из бочек Олег Генералов.
Дальше — слово за военными. Но пока ни одно ведомство, гражданское или военное, куда мы обращались за комментариями по поводу химического леса в Кузьминках, не откликнулось.
В поисках полигона. «Ипритное озеро» и отравленная земля в Кузьминках
Редкая из мировых столиц может «похвастаться» тем, что на ее территории рвались химические снаряды, мины и авиабомбы с ипритом и люизитом, у поверхности земли стелились облака хлора и фосгена, выпущенные из газовых баллонов, курились, испуская отравляющие вещества (ОВ), ядовитые дымовые шашки, рвались химические фугасы, самолеты с бреющего полета выливали отравляющие вещества из ВАПов – выливных авиационных приборов. Но одна такая «химическая столица» есть точно – Москва.
Всё описанное происходило в ее предместье, в Кузьминках – там располагался специальный химический полигон, где рвались снаряженные отравляющими веществами снаряды и бомбы Красной армии, а красноармейцы преодолевали полосы заражения, получая поражение боевыми ОВ. С инспекционными визитами на этом полигоне регулярно бывали нарком Клим Ворошилов, его заместители, члены Реввоенсовета СССР, приезжал и Серго Орджоникидзе – в ведении его наркомата тогда находилось производство как боевых ОВ, так и средств их применения. А в 1933 году полигон посетил сам Сталин, для которого устроили демонстрацию имевшихся у Красной армии средств химического нападения.
Впервые заговорили о существовании этого полигона в 1992 году химики Вил Мирзаянов и Лев Федоров.
«Про химполигон в Кузьминках написано в справочниках Стокгольмского института исследования проблем мира (SIPRI)», – сказал в 1992 году Лев Фёдоров. Взял в руки сборник СИПРИ за 1971 год «Проблемы химической и биологической войны», том 1-й, открыл 285-ю страницу: в 1927 году в 30 км от Кремля немецкие военные химики проводили открытые испытания иприта… Позже автор этих строк установил точное местонахождение полигона, вымерил расстояние по карте: не 30 километров от Красной площади, как пишут авторы СИПРИ, конечно, а едва ли свыше 15 км по прямой и от силы 20, если ехать на машине.
Затем кое-что про этот полигон рассказал Вил Мирзаянов: «Полигон функционировал с начала 1920-х годов. Первоначально там проводили открытые испытания так называемых «старых» ОВ: иприта, фосгена, дифосгена, люизита, адамсита… А уже после Второй мировой войны полигон стал местом испытания «новых» ОВ – созданных на базе фосфорных соединений нервно-паралитических газов типа зарин, зоман и V-газы». Как полагал Мирзаянов, полигон, принадлежавший Центральному научно-исследовательскому военно-техническому институту (ЦНИВТИ) – ранее это «почтенное» заведение именовалось Научно-исследовательским химическим институтом (НИХИ) РККА, – энергично функционировал примерно до 1962–1963 года. Затем ЦНИВТИ переименовали в Центральный научно-исследовательский и испытательный институт (ЦНИИИ) химических войск и перевели в Шиханы (Саратовская область), слив с Центральным военно-химическим полигоном. При этом, заметил Мирзаянов, нет никаких сведений, что военные, эвакуируя полигон, провели очистку Кузьминок от остатков ОВ и неразорвавшихся боеприпасов с боевыми химическими веществами (БХВ).
Сказать точно, где именно функционировал столичный химполигон, никто из моих собеседников тогда не смог. Получив зацепку, я стал искать документальные свидетельства существования этого полигона в архивах. Но сначала нашел живого свидетеля, точнее, свидетельницу – Наталью Михайловну Годжелло.
Возможно, этому переводу поспособствовал старший брат Михаила, Георгий Гаджелло (в дореволюционных документах эта фамилия писалась именно так), которого академик Владимир Ипатьев, отец-основатель российской военной химии, называл одним из своих любимых учеников и помощников. Но, сдается, потому и перевели Михаила Гаджелло – капитана старой русской армии, заслужившего во время Первой мировой войны шесть боевых орденов, – на первый (и тогда единственный) химполигон Красной армии, что он был не просто артиллеристом, а специалистом именно по применению химических боеприпасов. А иначе как в 1924 году в №5 закрытого ведомственного журнала «Военно-химическое дело» появилась бы его статья «Организация стрельб химическими снарядами»? Ведь не на основе же банального «разбора» завалов химснарядов он сделал, по сути, первое в РККА наставление по применению химических снарядов.
Его дочь первая и поведала, где именно располагался химполигон: «На территории нынешних московских Кузьминок. Там до революции были обширные голицынские имения и конные заводы, а затем разместились военные учреждения. Представляете, где находится Ветеринарная академия в Кузьминках? Выходите от нее прямо на берег Кузьминского пруда. Не знаю, как сейчас, а раньше там был мост, через него надо перейти. На другой стороне одна из голицынских усадеб, с бронзовыми конями работы знаменитого Клодта – точной копией тех, что в Петербурге на Аничковом мосту. От этих клодтовских коней надо пройти ещё два или три километра, вот и будет территория химического полигона».
– Откуда вам вообще известно об этом полигоне?! – мгновенно изменившись в лице, тихо спросил полковник. Затем, спохватившись, воскликнул:
– Химполигон на территории Москвы? Такого не может быть! Впервые слышу! 33 года служу в химвойсках, но ничего подобного не слышал! Этого не было и просто быть не может, у нас всегда существовало лишь два таких полигона, в Шиханах и на плато Устюрт.
– А если вам покажут документы, назовут место?
– Где?! Назовите это место! Нет такого полигона, не было!
Когда же эти вопросы о полигоне в Москве услышал генерал-лейтенант Анатолий Кунцевич, бывший заместитель начальника советских химических войск, то лишь хитро улыбнулся и, махнув в сторону фуршетного стола, выдал: «Слушай, да хрен с ними, с этими Кузьминками, это уже в прошлом, давай лучше выпьем…» Хотя само слово «Кузьминки» в вопросе тогда даже не прозвучало, генерал-лейтенант произнес его сам. Когда же по поручению редакции журнала «Столица», где я тогда работал, официально созвонился с секретариатом командующего химвойсками, то в ответ получил раздраженное: «Пресса и общественность почему-то всегда переносит разговор об этой проблеме на эмоциональный уровень. Рекультивация полигонов? Такой проблемы не существует, на Шиханском полигоне проживает даже колония сурков. Химические полигоны в Москве, Подмосковье?! Нам ничего об этом не известно! Последствия для людей, проживающих на территории бывших химполигонов? Пусть редакция напишет официальное письмо на имя начальника Генерального штаба, а уж тогда он даст нам поручение подготовить материал, изучить проблему и довести её до общественности…» Начальник Генерального штаба Вооруженных сил Российской Федерации – первый заместитель министра обороны тех лет генерал Михаил Колесников, на официальное редакционное письмо не дал даже формальной отписки.
Топите иприт бочками
В документах военно-химического ведомства, которые к тому времени уже отыскались в фондах РГВА, материалов о химполигоне в Кузьминках, однако, достаточно. Судя по девственно чистым листам использования выданных дел, до меня к ним исследователи не прикасались. Самый ценный документ хранился едва ли не в первой же выданной папке: датированный 25 июня 1937 года приказ с грифом «секретно» за №021 под шапкой «Приказ Научно-исследовательскому химическому институту РККА». Документ завизирован начальником НИХИ РККА полковником Геннадием Брынковым (в 1938 году присвоено звание комбриг, 19 июля 1938 года арестован по обвинению в участии в «антисоветской троцкистской военной организации», в 1939 году приговорен к 15 годам заключения, умер в октябре 1942 года в лагере) и бригадным комиссаром Иваном Куприным, военным комиссаром НИХИ (впоследствии переаттестован в полковники, замначальника Орловского танкового училища по политчасти) [в этом и других цитируемых документах сохранены орфография, пунктуация и стилистика оригинала]:
«Практика работы с БХВ в Полевом Отделе НИХИ показывает, что приказы Наркома, требующие от работающих и организующих работы с БХВ максимума внимания и точного выполнения существующих инструкций и наставлений, не выполняются. По-видимому, все приказы Наркома для всего состава Полевого отдела не являются обязательными к выполнению, так как только этим можно объяснить возмутительные случаи поражения ОВ красноармейцев т.т. Кузнецова, Мартехина, Зинина и Малявкина. Произведенное расследование и объяснения Нач. Полевого Отдела капитана т. Иванова показали, что эти поражения произошли благодаря неорганизованности работ, отсутствию должной воинской дисциплины, в том числе и химической.
В данном случае руководители и организаторы работ, не выполняя требований существующих инструкций, по-видимому, не знают их, хотя по долгу своей службы они были обязаны, прежде, чем руководить работами красноармейцев, изучить эти инструкции.
Эти позорные явления нужно рассматривать, как отсутствие должной дисциплины, беспечности, разгильдяйство, все одинаково позорящие высокое звание воина Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
1. За несоблюдение мер предосторожности при работах с БХВ, за плохую организацию этой работы, повлекшую к поражению 4-х красноармейцев, руководителя опытов военинженера 3 ранга Пескова Я. П. и старшего лаборанта воентехника 1 ранга Иванова А. Я. арестовать на 5 суток каждого с содержанием на гарнизонной гауптвахте.
Одновременно с этим предупредить Пескова, что при повторении подобного случая буду предавать суду.
2. За проявленную бездеятельность по принятию мер безопасности, командира взвода лейтенанта т. Кретова И. Г. арестовать на 3 суток домашним арестом.
3. Обращаю внимание начальника Полевого Отдела капитана Иванова на отсутствие должной дисциплины, требовательности и контроля за работой своих подчиненных […]» (РГВА, ф.31, оп.7, д.76, лл. 180-182.)
В тексте приказа под номером значилось: «гор. Москва» – для меня это была первая документальная зацепка, что НИХИ и его полигон точно находятся в Москве или возле нее.
В том деле ещё один красноречивый документ, датированный 3 октября 1937 года и подписанный начальником Химического управления РККА комдивом Степановым и военкомом Химупра дивизионным комиссаром Александром Минчуком (в феврале 1938 года уволен в запас, арестован по обвинению в участии в «антисоветской троцкистской военной организации», 25 августа того же года расстрелян):
«1. Во исполнение распоряжения Зам. Наркома Обороны СССР Маршала Советского Союза тов. ЕГОРОВА для проведения очистительных работ на Полевом Отделе НИХИ РККА комвойсками МВО обязан выделить к 5-му октября 2 сап. роты и 3 полковых химвзвода, 10 автомашин и 2 трактора. […].
2. Я получил категорическое указание от Маршала Советского Союза тов. ЕГОРОВА, чтобы в производстве работ не было поражений, чтобы работу возглавило вполне компетентное и ответственное лицо, чтобы части были проинструктированы и обеспечены всем необходимым». Завершающая и ключевая фраза документа: «Подчеркиваю еще раз, что работа ответственная чрезвычайно важная. Враги народа ряд лет умышленно портили и заражали почву (Выделено мной. – Авт.). Поэтому эта важная работа должна вестись интенсивно и с мерами предосторожности как ликвидация последствий вредительства». (РГВА, ф.31, оп.7, д.76, л.328).
Но что же это за «Полевой Отдел» НИХИ и чем именно «враги народа» его засоряли? Ответ находим в датированном уже декабрем 1937 года докладе руководства Химупра за № 00269 на имя наркома обороны Ворошилова, заместителя наркома обороны Егорова и командующего войсками Московского военного округа Буденного:
«Докладываю о состоянии работ по очистке и дегазации химполигона в Кузьминках на I.XII-37 г.:
За это время основные работы проводились по очистке и дегазации территории НИХИ РККА и по осушке и очистке озера.
Мин различного калибра без взрывателей 119 шт. (мины Стокса, газометные, трофейные 107м/м мины, мины Пименова), мин со взрывателями 10 шт.
Баллонов пустых и с остатками ОВ – 22 шт. и бочек – 24 шт.
Больше на дне озера при самом тщательном обследовании ничего не оказалось.
II. Вся территория полигона в местах где были вскрыты ямы дегазирована и ямы зарыты.
III. На территории НИХИ РККА вскрыто 13 ям и 197 мтр. (метров. – Авт.) грунта. Извлечено из ям заряженных СОВ лабораторных отходов 20 тн.
металлолома и утиля – 4 машины,
мышьяковистых ОВ – 3 тонны
зараженного СОВ химпоглотителя 4,5 тн.
Все это перевезено в Полевой Отдел на полигон в Кузьминки и уничтожено. Все ямы вскрытые на территории НИХИ РККА дегазированы и зарыты.
В настоящий момент производится окончательная обработка поверхности земли на полигоне и подготовка отходов ОВ к отгрузке на завод «Союзмышьяк» для утилизации». (РГВА, ф.31, оп.7, д.152, лл. 91-92).
К этому отчету приложена справка: «Сведения о проделанной работе спецотрядом по очистке Полигона с 31.10 по 9/XI-1937 г.»: число работавших – 717 «чел.дня» и «31 маш.день». Извлечено из ям: бочек с ОВ – 23, баллонов с ОВ – 10, 14 машин металлолома, три машины некоего «утиля», шесть фугасов, 17 машин «мышьяковистых отходов и др.», 20 ручных гранат. Также вырыто «мин неразорвавшихся — 662 шт.», 626 минных болванок и 113 снарядных болванок. Также «отмечено для подрыва»: 17 снарядов и три авиабомбы. Подорвано: 30 снарядов, один баллон, восемь авиабомб и 106 разных мин. В придачу дегазированы: 50-тонная цистерна из-под ОВ, проходящего под грифом «вещество № 6» – это шифр иприта, 350 квадратным метров местности и 25 кубометров земли; уничтожено «мусора – 2 м» (метра?), две тонны собственно ОВ, 190 химических шашек и «перевезено на площадку мышьяк. отходов – 126 машин» (РГВА, ф.31, оп.7, д.152, л.93).
Уже один этот документ красноречиво свидетельствует о масштабах химических опытов на окраине столицы. Равно как и о типовой практике утилизации боевых отравляющих веществ: термины «дегазация» и «уничтожение» означали лишь то, что неразорвавшиеся химические боеприпасы либо подрывали там же – либо в так называемых бронеямах, либо просто на воздухе, а то и вовсе без затей где-нибудь тихо прикапывали. И собранные во время той очистки 1937 года остатки ОВ и зараженные отходы тоже просто перевезли из одного угла полигона в другой, где и зарыли. А также топили в озере – оно тогда было одно, второй «химический» пруд выкопали уже позже.
А сколь качественно «очистили» Кузьминки, свидетельствует уже другой документ. Когда в 1935 году Сталин задумал свой генеральный план реконструкции Москвы (план «Большая Москва»), то в конце 1937 года в рамках этого плана полигон в Кузьминках решили изъять у военных под строительство жилья для рабочих. И тогда 8 марта 1938 года нарком обороны Ворошилов адресует председателю Комитета обороны Молотову такое послание:
«Согласно Ваших указаний докладываю о мероприятиях по дальнейшей очистке территории химполигона и НИХИ РККА в Кузьминках:
Очистка территории начнется с весны 1938 года и будет вестись до приведения ее в полную безопасность. Сейчас установить срок окончания работ трудно, так как до развертывания этих работ невозможно определить их объем.
Ответственность за эту работу мною возложена на Начальника Химического Управления РККА.
Территория Полевого Отдела (Кузьминки) закреплена за НКОбороны. Поэтому особого распоряжения Правительства о запрещении использования этой территории не требуется.
Организациям, планирующим Большую Москву, в данное время указаний давать нет необходимости, так как еще до начала строительства на Кузьминском участке территория эта будет приведена в полное безопасное состояние».
Но самое примечательное тут – рукописная помета руководителя Химупра на полях документа, датированная 26 марта 1939 года. Синими чернилами наискосок начертано: «В этом письме нет указания наркома запрещающее производить уничтожение ОВ» (РГВА, ф.31, оп.7(доп.), д.105, л.75).
«Прошу оставить в Кузьминках»
Ещё меньше хотелось покидать уютный и обустроенный полигон в Кузьминках (с уже давно прихваченными и обжитыми дворцами в усадьбе Голицыных) собственно командованию химвойск. Что и задокументировано. Вот датированная 9 февраля 1940 года записка за № 196/596280сс очередного начальника Химупра РККА, комбрига Мельникова:
«Народному комиссару обороны Союза ССР маршалу Советского Союза тов. К.Е. Ворошилову.
Полевой Отдел Химического Управления Красной Армии, расположенный в Кузьминках ни в какой степени не угрожает в химическом отношении ни Люберецкому гарнизону, ни окружающим жителям.
Все испытания, связанные с ОВ, проводятся в таких размерах, которые безопасны окружающим.
В практике Отдела не было ни одного случая, чтобы волны отравляющих веществ проходили через Люберецкий гарнизон, либо в других направлениях за границу опытного поля.
Полевой отдел с опытным полем представляет собой испытательную химическую лабораторию, без которой не мыслима научно-исследовательская работа в области военной химии, проводимая научно-исследовательскими организациями гор. Москвы.
Отдел имеет большое значение и как учебная лаборатория где показывается в действии, в полевых условиях военно-химическое дело. В этой лаборатории ежегодно обучаются военно-химическому дело (так в оригинале. – Авт.) не только химики, проходящие сборы, но и военно-учебные заведения г. Москвы.
На опытном поле промышленность г. Москвы уничтожает ненужные отравляющие вещества, которые нельзя транспортировать на дальние расстояния и тем самым очищают Москву.
Полевой Отдел с опытным полем в Кузьминках должен существовать, он безопасен для окружающих, без него не может вестись научно-исследовательская работа в Москве, он имеет большое значение для промышленности гор. Москвы, он жизненно необходим Химическому Управлению Красной Армии». (РГВА, ф.31, оп.7, д.182, л.12) – Особо показателен пассаж комбрига об «очищении» Москвы путем уничтожения в Кузьминках «ненужных» ОВ. Начальник Химупра особо упирает на безопасности полигона для окружающих, но буквально на предыдущем листе этого же архивного дела говорится, что «случаи поражения местного населения при проведении опытных работ […], повторяющиеся ежегодно, не прекращаются» (РГВА, ф. 31, оп. 7, д. 182, л. 11). А ещё через лист после рапорта наркому относительно «полной безопасности» Кузьминок речь идет о принятии экстренных мер безопасности на Центральном военно-химическом полигоне в Шиханах «ввиду непрекращающихся случаев поражения местного населения при проведении опытов на полигоне…» (РГВА, ф. 31, оп. 7, д. 182, л. 14). Но вряд ли порядки на полигонах так сильно уж разнились. Ещё в одном документе говорится «о поражении ипритом 4-х человек колхозников на химполигоне Юргинского лагсбора СибВО» (РГВА, ф. 31, оп. 7, д. 107, л. 94).
ЧП с красноармейцами, обслуживавшими Кузьминский полигон, были постоянными. Так, 7 августа 1939 года начальник 4 отделения Особого отдела ГУГБ НКВД майор госбезопасности Бабич подписал спецсообщение, в котором сообщалось, что «26 июля при дегазации АРС’а (авторазливочная станция. – Авт.), после работы с ипритом, красноармеец части 4012 при Военной академии химзащиты РККА ЛУКОЯНОВ получил поражение рук 2 степени. ЛУКОЯНОВ находится на излечении в лазарете академии». Как установило следствие, поражение произошло из-за того, что руководивший дегазацией младший лейтенант Отрощенко допустил красноармейца к работе «в одних и тех же перчатках свыше 4-х часов вместо 2-х часов, допускаемых существующей инструкцией». В результате и «произошло пробитие резиновых перчаток и поражение рук» (РГВА, ф. 31, оп. 7, д. 107, л. 92).
Ещё более тяжелая «накладка» вышла в Кузьминках при проведении там практических занятий со слушателями Военно-химической академии. 5 октября 1939 года начальник Химупра РККА комбриг Пётр Мельников, ссылаясь на спецсообщение Особого отдела ГУГБ НКВД за № 4/41817, доложил заместителю наркома обороны командарму 1-го ранга Григорию Кулику, что «поражения ипритом работников Академии Хим. защиты РККА не единично»: «…как я Вам докладывал, в Академии было массовое поражение слушателей парами иприта в поле при занятиях по преодолению УЗ (участка заражения. – Авт.). Для расследования причин поражения была назначена комиссия…» (РГВА, ф.31, оп.7, д.107, л.91). Подробные сведения приведены в изданном по этому поводу приказе наркома обороны: «15.8-39 г. на полигонных занятиях 4 курса инженерного факультета Академии Химической Защиты РККА произошло поражение 69 слушателей, преподавателей и обслуживающего состава парами иприта.
Этот не первый уже случай поражения людей в академии произошел исключительно благодаря преступной халатности, безответственности и безграмотности командиров и начальников в организации учений […]. Обмывочный пункт был расположен в районе наноса паров иприта, в низине и в 110-120 мт. от участка заражения. […] Эта безобразная организация работ не была исправлена даже после предупреждения о присутствии паров иприта со стороны красноармейца КЛЕНИНА, слушателей НЕМЦЕВОЙ, БАРАННИКОВОЙ, КАБАКЧИ и др.». Посему было приказано отдать под суд руководителя учений военинженера 2-го ранга Карина и начальника обмывочного пункта военинженера 1-го ранга Сереброва, прочие же виновники «торжества» отделались лишь выговорами и постановкой на вид (РГВА, ф.31, оп.7, д.107, лл.110-11).
А ведь освободить полигон в Кузьминках под гражданское строительство боевым химикам было приказано ещё в конце 1937 года.
Но 8 апреля 1940 года комбриг Мельников шлет наркому Ворошилову свой очередной слёзный рапорт «по вопросу о закрытии Полевого отдела Хим. Управления в Кузьминках»: «Прошу оставить в Кузьминках Полевой Отдел Химического Управления, как специально приспособленное и оборудованное место для следующих целей:
1. Проводить проверку опытных образцов средств защиты и нападения, разрабатываемых московскими институтами. […]
2. Хранить разных ОВ, для институтов, работающих на НКО, в имеющихся специальных хранилищах, в количествах в общей сложности не более 150-200 кг., что является совершенно безопасным для окружающих Полевой Отдел населенных пунктов, не говоря уже о полной безопасности для Москвы.
3. Практического показа в полевых условиях химических средств защиты и нападения для военных ВУЗ»ов Москвы и частей Мосгарнизона.
4. Уничтожение мелких вредных остатков московских заводов, которые нельзя транспортировать на дальние расстояния».
Начальник Химупра просит Ворошилова разрешить проводить работы хотя бы до конца 1940 года, «так как вся тематика уже запланирована и если сейчас лишить этой возможности многие темы будут под угрозой срыва». Также он просит «одновременно разрешить ХИМУ подыскать для таких же работ в 50-60 клм. от Москвы площадку размером 6 кв.клм. с удалением от населенных пунктов — 2-3 клм.» (РГВА, ф.31, оп.7, д.114, л.38). В другом рапорте комбриг Мельников просит у наркома «разрешения о переводе Полевого отдела в район Наро-Фоминских лагерей с выделением для него площадки размерами в 6 кв. километров…», а сам «перевод Полевого Отдела произвести в 1941 г.», так как необходимо закончить «в текущем году в Кузьминках запланированные работы совершенно безопасные для окружающего населения и лагерей» (РГВА, ф. 31, оп. 7, д. 114, л. 50). Дабы надёжнее убедить рачительного наркома в нецелесообразности новых трат, начальник Химупра приложил и справку, что в строительство и оборудование химполигона в Кузьминках уже вложен один миллион 811 тысяч рублей, «из них
а) на жилые дома и казармы 260 000 руб.
б) на производственные здания — 795 тысяч (бронеяма, две лаборатории, мастерские) химсклад», 291 тысяча рублей ушла на «сооружения (вода, освещение, заграждения)», ещё 465 тысяч рублей – на «стационарное оборудование (силовые установки, моторы, измерит. приборы)» (РГВА, ф.31, оп.7, д.114, л.52).
Бронеяма сохранилась по сей день.
Живой иприт
Особенно красиво в Кузьминском лесопарке ранней осенью. Да и летом чудесно, вот только когда очень уж пригреет солнышко, то местами там «слышен» странный резкий запах, а то и вовсе вонь. Наличие его подтвердят не только частые посетители лесопарка, но и, например, жители домов по улице Головачева. Кому-то этот запах напоминает чесночный, по словам других, пахнет горчицей. Порой этот запашок примечают рыбаки, удящие рыбу в двух озерах на южной стороне леса. Могут «поймать» запах и на посту ГИБДД напротив торгового комплекса «Садовод» (который по старинке ещё величают Птичий рынок). У некоторых после долгих прогулок по этому лесу порой першит и жжет в горле и носу, появляется кашель. Легче всего «поймать» странный запах именно на берегу озер – возле березок с отвалившейся верхушкой. И аромат сей явно химический, но вовсе не с соседнего Капотненского НПЗ. Когда в 1998 году эколог Лев Федоров взял пробы грунта возле тех березок, отправив их на экспертизу в Институт проблем экологии и эволюции РАН, то в одной из проб обнаружился самый настоящий «живой» иприт.
Кузьминский лес кажется вполне мирным лишь на первый взгляд, если же внимательно приглядеться, проявятся артефакты военно-химического прошлого. Вот лесная полянка, а в центре ее – так называемая бронеяма, в которой и взрывали химические боеприпасы. Вот явно воронка от разрыва боеприпаса. Ещё дальше амбразура бетонного бункера довоенного образца: наблюдательный пункт, укрытие, где отсиживались во время химических стрельб. Старое КПП, бетонные столбы, на которых уцелели клочья колючей проволоки. Руины одноэтажного кирпичного здания – это бывшая полигонная химлаборатория. Там же были и печи, где сжигали отравляющие вещества.
В загаженной «химизбушке» кучи уже современных одноразовых шприцов, но вокруг всё та же «археология» химического полигона: металлические бочки – из-под отравляющих веществ и горючего, оплывшие окопы, остовы землянок. Лес вообще до отказа забит всеми этими воронками, окопами, траншеями, одиночными огневыми ячейками, остатками блиндажей и капониров для техники. Очень много старых ям: то ли что-то откапывали, то ли наоборот. Вот и озера. Одно из них, Западный Чагинский пруд, в народе без затей так и именуют – «ипритовое озеро». Возле другого – там и топили бочки с ипритом – квадраты «лысой», словно выжженной земли и березы без верхушек. Именно здесь, по мнению экспертов, и стоит искать «пропавшее» химоружие Кузьминского полигона. Впрочем, может, кто-то уже и находит: на ряде сайтов видел выложенные «сталкерами» фотографии откопанных в Кузьминском лесу неразорвавшихся мин и снарядов, очень может быть, что химических… Кстати, по словам Льва Федорова, в том озере, что напротив Птичьего рынка, в одном лишь 1937 году затопили 100 бочек с ипритом. Из которых, согласно выявленному мной документу, подняли лишь 24: остальные ждут своего часа?
В герметичной ёмкости и при надлежащем хранении иприт может сохранять свои боевые качества десятилетиями, хотя в природе он разлагается быстрее. Только дело в том, что в пробе, взятой в 1998 году под той самой березкой на берегу пруда в Кузьминском лесу, обнаружился не продукт распада ОВ, а сам иприт – настоящий, «живой», совершенно не разложившийся. Что может означать лишь одно: в том месте явно закопана емкость с ипритом, незадолго до того давшая течь. Как утверждал Лев Федоров, береза без верхушки – четкий признак, что именно там и нужно искать емкости с ипритом – уже протекшие.
«Новичок» майора Петренко. Жертвы опытов на людях
В 1999 году несколько проб воды, воздуха и земли в том же Кузьминском лесопарке взяли и эксперты Военного университета радиационной, химической и биологической защиты (бывшая Военная академия химической защиты). И в двух пробах возле озер обнаружили фантастическое превышение предельно допустимой концентрации мышьяка в 450 и 550 раз – 900 и 1100 мг на килограмм. Это при при норме в два миллиграмма на кг! Но откуда мышьяк в мирном лесу и в таком количестве? Мышьяк тоже входит в состав ряда боевых ОВ. Например, в арсин и люизит. Люизит, кстати, примешивали к иприту для повышения морозоустойчивости последнего. Сам люизит разлагается быстро, но вот продукты его распада – те самые мышьякосодержащие вещества – сохраняют токсичность нескончаемо долго. Но всё это разовые пробы, настоящую экспертизу территории бывшего химполигона в Кузьминках никто и никогда не проводил, никто не знает, насколько здесь поражены почва, водная система и леса, никто не ведает, как далеко разнесена эта зараза подпочвенными водами. Ведь ни настоящего обеззараживания и очистки полигона, ни рекультивации земель там не проводилось. Никто не знает, где именно на территории бывшего полигона зарыты тонны ОВ, сколь глубоко запрятаны неразорвавшиеся химические снаряды, мины и авиабомбы, снаряженные ипритом, люизитом, зарином, зоманом или V-газом – полигон же функционировал до начала 1960-х.
В этом лесу, изрытом уже почти неприметными воронками и окопами, выгуливают детишек мамаши с колясками, летом катаются велосипедисты, жарят шашлыки, в «ипритных прудах» купаются и ловят рыбу, зимой катаются на лыжах, а неугомонные «сталкеры» круглый год лазают по запретным «химическим избушкам», добывая взрывоопасные артефакты. Я побывал там в самый разгар грибного сезона, когда по лесу деловито сновали многочисленные бабуси, тщательно выбиравшие грибочки, впитавшие прелести химполигона. Потом несли их к метро на продажу.