Гибридная война что это такое
Гибридная война: определение и призыв к действиям
Комментарий переводчика: данный материал построен на основе отчёта НАТО от 2015 года и статьи «Гибридная война» из Yale Review (факультет международных исследований), написанной в 2018-м году Генри Соку-Зимером.
Гибридная война: определение и призыв к действиям
Если бы кто-то решил поделить насильственные конфликты на две категории, то с одной стороны лежала бы традиционная, или “конвенциональная война”, а с другой ее полная противоположность — “нетрадиционные боевые действия”. Традиционные сражения ведутся между профессиональными армиями и в целом подчиняются динамике классической военной теории; в то время как «нетрадиционная» война представляет собой своеобразный мир партизанских боев и мятежей, где даже самые могущественные из обычных боевых сил могут столкнуться с небольшой, плохо вооруженной и организованной группой идеологически мотивированных боевиков.
Это разделение обязательно сглаживает важные аспекты войны и ее многочисленные формы; однако достаточно дать общий обзор дихотомии, присутствующей в сознании многих стратегов и государственных деятелей. В мире исследований безопасности по этой дилемме по-прежнему ведутся серьезные дебаты, которые с точки зрения США можно сформулировать как вопрос: «Китай или Ирак?». Чиновники из министерства обороны Соединенных Штатов и политики должны решить для себя: стоит ли готовить США к войне против современных традиционных противников, обычно представляемых как Китай или Россия; или же Штатам важно накапливать опыт борьбы с повстанцами в ожидании все более хаотического мира, в котором все надежды могут сравняться с прахом и страна может пострадать от угрозы, таящейся в международном терроризме. Однако такое разделение не совсем адекватно отражает мир боевых действий, как кажется на первый взгляд. Нельзя просто смотреть на будущее военных действий с такой точки зрения, будто это — бросок монеты на удачу “традиционный или нетрадиционный конфликт?”. Делая так, мы забываем о том, что имеется и третье измерение, так называемая “гибридная война”.
Гибридная война занимает неудобное промежуточное положение между обычной и нетрадиционной войной, смешивая элементы обоих в своем ходе. Гибридные войны — это, в широком смысле, конфликты с участием одного или нескольких негосударственных субъектов, которые, тем не менее, обладают атрибутами, свойственными вооруженным силам государств. Часто гибридные комбатанты имеют поддержку какой-либо иностранной державы, которая снабжает их деньгами, оборудованием и, в некоторых случаях, обучает войска. Эта комбинация создает боевую силу, способную вести боевые действия на современном поле битвы, в то же время существуя вне оков законов и доктрин, которые сдерживают вооруженные силы государства.
Сам термин «гибридная война» был популяризирован в лексиконе военной теории, чтобы описать конфликт 2006 года между Израилем и организацией Хезболла.
Важнейшим элементом срыва военной кампании Израиля в Ливане была его неподготовленность к столкновению с гибридным противником, способным бросить вызов традиционным военным возможностям. Привыкшие к нетрадиционным боевым действиям во время палестинских восстаний во время Второй интифады, войска Армии Обороны Израиля фактически были не готовы к проведению военных маневров, необходимых для победы над высокоорганизованными и хорошо экипированными силами противника. Тем не менее, в то время как Хезболла вовлекала израильские силы в обычные сражения, эта группа одновременно использовала и совершенно нерегулярные стратегии, включая размещение сил в городах и крупных населенных пунктах, чтобы свести на нет преимущество израильской огневой мощи (войска не стали бы наносить удары по городам, имея высокий шанс навредить мирным жителям). Таким образом, негосударственный субъект, традиционно классифицируемый как террористическая организация, продемонстрировал поразительное сочетание подобной государству военной организации и тактики негосударственного мятежа.
С 2006-го года возник ряд конфликтов, которые можно отнести к категории гибридных войн. Возможно, самым заметным организатором гибридных войн была Россия, которая впервые применила эту концепцию в Грузии в 2008 году, а затем и на Украине после смещения Виктора Януковича (президента, который не скрывал свою симпатию к России) в 2014 году. Россия также сыграла ключевую роль в расширении концепции гибридной войны. Так гибридная война теперь — война, включающая также кибер- и медиа-атаки. Так называемая Доктрина Герасимова, названная в честь российского генерала Валерия Герасимова, определяет способность влиять на народные мнения и мысли в государстве как новое измерение военной мощи. Эта политика широко применялась в «ближнем зарубежье» России — в Балтике, на Кавказе, на Украине и в Польше.
Также есть предположения о том, что такая гибридная война имела место быть и на выборах в Соединенных Штатах, проходивших в 2016-м году.
Доктрина Герасимова иллюстрирует центральную идею гибридной войны о том, что любое доступное средство применения силы принуждения является областью, готовой к использованию гибридным комбатантом. В то время как обычные подразделения на поле боя ведут войну на линии фронта, армии интернет-троллей, хакеров и сочувствующих, объединенные в сеть через международные границы, могут провести хитрую информационную кампанию, чтобы подорвать народную волю и распространить разрушительную дезинформацию.
В ответ на заявления о новой эре гибридной войны ряд уважаемых теоретиков отреагировал скептицизмом. Говорят, что за всю историю военные искали самое слабое звено вражеских сил и били по нему. Гибридная война с её упором на разрушение информации и бои, ведущиеся в различных спектрах — это всего лишь продолжение этого принципа, только немного переделанное для продажи книг и написания громких заголовков. Кроме того, если гибридная война может быть определена как любой конфликт, который сочетает в себе традиционные и нетрадиционные элементы, этот термин может применяться практически к любому конфликту. Хотя это больше проблема самого определения, такой подход игнорирует вопрос об участниках, которые действительно определяют свою войну как гибридную. Но интересным остается то, что на недавнем мероприятии, спонсируемом НАТО и организованном Атлантическим советом, участниками было сказано, что «не существует согласованного определения терминов, связанных с гибридной войной». Другими словами, 28 членов Североатлантического альянса не могут договориться о четком определении границ такого феномена.
Как говорилось ранее, традиционные войны обычно ведутся государственными армиями, а нетрадиционные — негосударственными субъектами. Гибридные же, в свою очередь, объединяют эти две формы в виде негосударственных субъектов с возможностями, свойственными государственным военным силам.
Гибридные противники — это не просто мятежники, они имеют организационную структуру и ресурсы для борьбы с крупными государственными вооруженными силами на поле брани, однако они не стеснены традиционными соображениями государственной стратегии. Потеря города или захват территории, даже поражение в бою не являются решающими в уничтожении гибридного врага, который может искать убежище среди населения, следуя более надежной тактике нетрадиционного боя.
С точки зрения прав человека гибридные войны открывают двери для ряда потенциальных злоупотреблений в военное время. Когда российские войска снимают свои идентификационные символы с военной формы перед походом в Крым, они обходятся без правил, введенных в отношении государственных вооруженных сил. Они пользуются как международным правом, так и внутренними кодексами поведения. Такие военные силы якобы имеют равные полномочия, чтобы действовать в качестве фронтовых боевых сил, и как диверсионная группа. В то же время сохраняется непрозрачность между их действиями и государством, которое выступает в роли их спонсора.
Несмотря на все различия, гибридная война не меняет природу самой войны. По своей сути, война остается воплощением насилия, вернее, с хорошей вероятностью его применением в политических целях. Гибридизация, тем не менее, существенно меняет ход современной войны, она требует, чтобы государства учитывали необходимость как для обычных, так и для нетрадиционных инструментов и тактик. Этот синтез не будет легким, даже самые великие командиры изо всех сил пытаются вести только один вид войны, не говоря уже о двух типах одновременно. Тем не менее, более тщательное изучение того, как ведутся гибридные войны, может дать ценную информацию для лучшего понимания обычного, а также нетрадиционного боя.
* — Исламское Государство (ИГ) — террористическая организация, чья деятельность запрещена на территории России, стран СНГ, Европы, а также в США.
От редакции
Как уже уточнялось выше в «комментарии переводчика», данная статья основана на докладе НАТО и одноимённой заметке в YRIS. Неудивительно, что с точки зрения американцев именно Россия — империя зла и корень всех бед в мире. А сами американцы — ослепительно белые, исключительно пушистые и несут добро и свет демократии в каждый уголок нашей планеты. В том числе — в упомянутое выше «ближнее зарубежье России».
Однако возникают вопросы — почему в оригинале ни слова не сказано про Афганистан, Южную Америку, недавние события в Венесуэле и Гонконге, а Иран показан как рассадник терроризма? Ответы, казалось бы, очевидны, но не для всех… В любом случае, в переводе мы сохранили все названия, события и тезисы из оригинала. Чтобы пытливый читатель мог сам критически оценить ситуацию и поразмыслить, где же истина?
Гибридная война: интерпретации и реальность
В течение последних лет тема гибридной войны активно обсуждается в СМИ и на различных научных форумах. Специалисты дают разные, нередко взаимоисключающие определения этого феномена, который до сих пор так и не приобрел терминологической устойчивости и ясности.
Подобная разноголосица обусловлена, например, тем, что, по мнению некоторых российских политологов, «не существует научных критериев, которые позволили бы идентифицировать войну как гибридную или утверждать, что речь идет о революции в военном деле». А раз так, то и заниматься этой проблемой, мол, незачем. Однако практика показывает, что термины «гибридные войны» (как и «цветные революции») описывают объективные, реально существующие явления, которые оказывают заметное влияние на национальную и международную безопасность. Причем качественный эволюционный скачок этих двух феноменов пришелся на начало XXI века.
ДЕТЕРМИНАНТЫ РЕВОЛЮЦИИ В ВОЕННОМ ДЕЛЕ
Известно, что революция в военном деле связана с коренными изменениями, происходящими под влиянием научно-технического прогресса в развитии средств вооруженной борьбы, в строительстве и подготовке ВС, способах ведения войны и военных действий.
Пока же в результате существующей неопределенности термин «гибридная война» широко используется в научных дискуссиях, однако в открытых российских официальных документах и в выступлениях политиков и военных практически не встречается. Расплывчатость этого термина отмечают некоторые российские политологи: термин «гибридная война» «не является операциональным понятием. Это образная характеристика войны, она не содержит четких, однозначных показателей, раскрывающих ее конкретику». Далее следует вывод о том, что в военно-профессиональном дискурсе на сегодня этот термин контрпродуктивен, а «сосредоточение внимания и усилий на подготовке к гибридной войне чревато забвением инвариантных основ и принципов военной стратегии и тактики и, следовательно, не полной, односторонней подготовкой страны и армии к возможной войне».
Это верно при том понимании, что нельзя готовить страну и ВС только к гибридной войне. Именно поэтому Военная доктрина, Стратегия национальной безопасности и другие доктринальные документы России должны носить комплексный характер и учитывать всю гамму возможных конфликтов от цветной революции – гибридной войны – масштабной конвенциональной войны и вплоть до всеобщей ядерной войны.
Однако не все согласны с идеей отказа от изучения проблем, связанных с гибридизацией современных конфликтов. Так, политолог Павел Цыганков со своей стороны отмечает, что «преобладающей стала точка зрения, авторы которой считают, что гибридные войны – это совершенно новое явление», они «становятся реальностью, которую трудно отрицать и которая актуализирует потребность изучения их сути и возможностей противодействия им в отстаивании национальных интересов Российской Федерации».
Подобная разноголосица среди отечественных военных специалистов является одной из причин, по которой понятие «гибридная война» не встречается в документах стратегического планирования России. Вместе с тем наши противники под прикрытием изощренных стратегий информационной войны, с одной стороны, уже сейчас используют сам термин для надуманных обвинений России в коварстве, жестокости и использовании грязных технологий на Украине, а с другой стороны, сами планируют и осуществляют комплексные «гибридные» подрывные мероприятия против нашей страны и ее союзников по ОДКБ на Украине, на Кавказе и в Средней Азии.
В условиях использования против России широкого спектра подрывных гибридных технологий вполне реальной является перспектива превращения современной гибридной войны в особый вид конфликта, который кардинально отличается от классических и рискует трансформироваться в перманентное, крайне жестокое и нарушающее все нормы международного права разрушительное противостояние.
ЗЫБКАЯ ГРАНИЦА МЕЖДУ СОВРЕМЕННЫМИ КОНФЛИКТАМИ
В противостоянии с Россией США и НАТО делают ставку на использование базовых стратегий любого вида войн – стратегий сокрушения и измора, о которых говорил выдающийся русский военный теоретик Александр Свечин. Он отмечал, что «понятия о сокрушении и изморе распространяются не только на стратегию, но и на политику, и на экономику, и на бокс, на любое проявление борьбы и должны быть объяснены самой динамикой последней».
Цветная революция представляет собой начальный этап дестабилизации обстановки и строится на стратегии сокрушения правительства государства-жертвы: цветные революции все больше обретают форму вооруженной борьбы, разрабатываются по правилам военного искусства, при этом задействуются все имеющиеся инструменты. В первую очередь – средства информационной войны и силы спецназначения. Если сменить власть в стране не удается, то создаются условия для вооруженного противостояния с целью дальнейшего «расшатывания» неугодного правительства. Отметим, что переход к масштабному использованию военной силы представляет собой важный критерий развития военно-политической ситуации от этапа цветной революции к гибридной войне.
В случае если в сжатые сроки достичь цели цветной революции не удается, на определенном этапе может быть осуществлен переход к военным мерам открытого характера, что представляет собой очередную ступень эскалации и выводит конфликт на новый опасный уровень – гибридную войну.
Границы между конфликтами достаточно расплывчатые. С одной стороны, это обеспечивает непрерывность процесса «перетекания» конфликта одного вида к другому и способствует гибкой адаптации используемых политических и военных стратегий к реалиям политических ситуаций. С другой стороны, пока недостаточно разработана система критериев, позволяющих четко определять базовые характеристики отдельных видов конфликтов (прежде всего «связки» цветной революции – гибридной и конвенциональной войны) в процессе трансформации. При этом конвенциональная война по-прежнему остается наиболее опасной формой конфликта, особенно по своим масштабам. Однако более вероятны все же конфликты иного плана – со смешанными способами ведения военных действий.
ГИБРИДНАЯ ВОЙНА ПРОТИВ РОССИИ УЖЕ ИДЕТ. И ЭТО ТОЛЬКО НАЧАЛО…
Активизация подрывных действий Запада против России в начале 2000-х годов совпала с отказом нового российского руководства послушно следовать в фарватере политики США. До этого согласие правящих «элит» России на роль ведомой страны длительное время определяло внутреннюю и внешнюю стратегию государства в конце 80-х и в завершающем десятилетии прошлого века.
Именно в таком контексте в последние годы о феномене гибридной войны начинают всерьез говорить союзники России по ОДКБ. Так, реальную опасность гибридной войны отметил министр обороны Республики Беларусь генерал Андрей Равков на 4-й Московской конференции по международной безопасности в апреле 2015 года. Он подчеркнул, что «именно «гибридная война» интегрирует в своей сущности весь диапазон средств противоборства – от наиболее современных и технологичных («кибервойна» и информационное противоборство) до использования примитивных по своей природе террористических способов и тактических приемов в ведении вооруженной борьбы, увязанных по единому замыслу и целям и направленных на разрушение государства, подрыв его экономики, дестабилизацию внутренней социально-политической обстановки». Как представляется, в определении содержится достаточно четкий критерий, определяющий отличие гибридной войны от других видов конфликтов.
Развивая эту мысль, можно утверждать, что гибридная война многомерна, поскольку включает в свое пространство множество других подпространств (военное, информационное, экономическое, политическое, социокультурное и др.). У каждого из подпространств – своя структура, свои законы, терминология, сценарий развития. Многомерный характер гибридной войны обусловлен беспрецедентным сочетанием комплекса мер военного и невоенного воздействия на противника в реальном масштабе времени, разнообразие и различная природа которых обусловливает свойство своеобразной «размытости» границ между действиями регулярных сил и иррегулярным повстанческим/партизанским движением, действиями террористов, которые сопровождаются вспышками неизбирательного насилия и криминальными акциями. Отсутствие четких критериев гибридных действий в условиях носящего хаотический характер синтеза как их организации, так и применяемых средств существенно усложняет задачи прогнозирования и планирования подготовки к конфликтам такого вида. Ниже будет показано, что именно в подобных свойствах гибридной войны многие специалисты Запада видят уникальную возможность для использования этого понятия в военных исследованиях прошлых, настоящих и будущих конфликтов при стратегическом прогнозировании и планировании развития ВС.
В ФОКУСЕ ВОЕННЫХ ПРИГОТОВЛЕНИЙ США И НАТО
Пока единого мнения по вопросу о гибридной войне нет и в военных кругах США. Американские военные для описания современных многомерных операций, в которых участвуют регулярные и иррегулярные формирования, применяют информационные технологии, ведется кибервойна и используются прочие характерные для гибридной войны средства и методы, предпочитают использовать термин «операции полного спектра». В связи с этим понятие «гибридная война» практически не встречается в документах стратегического планирования ВС США.
Иной подход к проблеме будущих конфликтов в условиях сложных нетрадиционных или гибридных войн демонстрирует НАТО. С одной стороны, руководители альянса утверждают, что гибридная война сама по себе не несет ничего нового и с различными гибридными вариантами военных действий человечество встречается уже многие тысячелетия. По словам генерального секретаря альянса Й. Столтенберга, «первая известная нам гибридная война была связана с Троянским конем, таким образом, это мы уже видели».
Вместе с тем признавая, что в концепции гибридной войны мало нового, западные аналитики рассматривают ее как удобное средство для анализа прошедших, настоящих и будущих войн и выработки предметных планов.
Именно такой подход обусловил решение НАТО перейти от теоретических дискуссий по теме гибридных угроз и войн к практическому использованию концепции. На почве надуманных обвинений России в ведении гибридной войны против Украины НАТО стала первой военно-политической организацией, в которой об этом феномене заговорили на официальном уровне – на саммите в Уэльсе в 2014 году. Уже тогда Верховный главнокомандующий ОВС НАТО в Европе генерал Ф. Бридлав поднял вопрос о необходимости готовить НАТО к участию в войнах нового типа, так называемых гибридных войнах, которые включают в себя проведение широкого спектра прямых боевых действий и тайных операций, осуществляемых по единому плану вооруженными силами, партизанскими (невоенными) формированиями и включающих также действия различных гражданских компонентов.
В интересах совершенствования способности союзников противостоять новой угрозе было предложено наладить координацию между министерствами внутренних дел, привлекать силы полиции и жандармерии для пресечения нетрадиционных угроз, связанных с пропагандистскими кампаниями, кибератаками и действиями местных сепаратистов.
В дальнейшем альянс сделал проблему гибридных угроз и гибридной войны одной из центральных в своей повестке. На саммите НАТО в Варшаве в 2016 году были предприняты конкретные «шаги для обеспечения своей способности к эффективному преодолению вызовов в связи с гибридной войной, при ведении которой для достижения своих целей государственные и негосударственные субъекты применяют широкий, комплексный диапазон, сочетающий в различной конфигурации тесно взаимосвязанные обычные и нетрадиционные средства, открытые и скрытные военные, военизированные и гражданские меры. В ответ на этот вызов мы приняли стратегию и предметные планы по осуществлению, касающиеся роли НАТО в противодействии гибридной войне».
В открытом доступе текст этой стратегии не появлялся. Однако анализ достаточно обширного пласта научных исследований и документов НАТО по проблеме гибридных войн позволяет сделать некоторые предварительные заключения по подходам альянса.
В стратегии НАТО важное место отводится вопросу, как убедить правительства стран-союзниц в необходимости использовать все организационные возможности для парирования гибридных угроз и не пытаться действовать только с опорой на высокие технологии. В этом контексте подчеркивается особая роль наземных сил в гибридной войне. Одновременно считается необходимым развивать потенциал сотрудничества с невоенными акторами, оперативно выстраивать военно-гражданские отношения, предоставлять гуманитарную помощь. Таким образом, планируется использовать формат гибридной войны для своеобразной игры на повышение и понижение, применения технологий «мягкой и жесткой силы» на размытой границе между миром и войной. Такой набор средств и методов предоставляет в распоряжение государства-агрессора новые уникальные инструменты для давления на противника.
Одна из основных задач гибридной войны – удерживать уровень насилия в государстве-объекте агрессии ниже планки вмешательства существующих организаций обеспечения международной безопасности на постсоветском пространстве, таких как ООН, ОБСЕ или ОДКБ. Это, в свою очередь, требует разработки новых адаптивных концепций и организационных структур для ползучего развала и удушения государства-жертвы и собственной защиты от гибридных угроз.
ТРАНСФОРМАЦИЯ ОЦЕНОК УГРОЗ БЕЗОПАСНОСТИ НАТО
Вызовы, риски, опасности и угрозы (ВРОУ) являются ключевым, системообразующим фактором действующей стратегической концепции НАТО, а результаты анализа ВРОУ в документе «Многочисленные угрозы в будущем» представляют собой научно-практическую основу для стратегического прогнозирования и планирования военной составляющей деятельности альянса. Часть этих угроз уже перешли в категорию реальных.
В последние годы аналитики альянса уточнили географию и содержание ВРОУ, с которыми НАТО сталкивается в современных условиях. Это две группы стратегических вызовов и угроз безопасности, источники которых находятся на восточных и южных рубежах блока. Угрозы носят гибридный характер, обусловленный разными субъектами – источниками угроз, масштабами, составом и плотностью самих угроз. Приводится и определение гибридной войны, которая рассматривается как «комбинация и смесь различных средств конфликта, регулярных и иррегулярных, доминирующих на физическом и психологическом поле боя под информационным и медиаконтролем с целью уменьшения риска. Возможно развертывание тяжелого вооружения для подавления воли противника и предотвращения поддержки населением законных властей».
Объединяющим фактором для комплексов угроз считается вероятность использования на востоке и юге баллистических ракет против сил и объектов НАТО, что требует совершенствования системы ЕвроПРО. При этом, если на востоке имеет место межгосударственное противостояние, в котором альянс имеет дело с достаточно широким спектром угроз с различными характеристиками, то угрозы на юге не связаны с межгосударственными противоречиями, а спектр их заметно более узкий.
По оценке военных специалистов НАТО, для совокупности угроз на «восточном фланге» характерен изощренный, комплексный адаптивный подход к использованию силы. Умело применяется сочетание не силовых и силовых методов, включая кибервойну, информационную войну, дезинформацию, фактор неожиданности, ведение борьбы чужими руками и применение сил спецопераций. Используются политический саботаж, экономическое давление, активно ведется разведка.
От государств-членов НАТО в качестве стратегической ключевой задачи требуется своевременно вскрывать подрывные действия, направленные на дестабилизацию и раскол отдельных членов альянса и всего блока в целом. При этом решение этой задачи входит прежде всего в компетенцию национального руководства.
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ НАТО И ЕС
Гибридная война предполагает дозированное использование арсеналов жесткой и мягкой силы. В этом контексте НАТО как военно-политическая организация осознает ограниченность собственных возможностей в сфере «мягкой силы», экономических санкций и гуманитарных операций. Для компенсации такого системного недостатка альянс активно привлекает ЕС в качестве союзника по противостоянию гибридным угрозам.
В рамках единой стратегии США, НАТО и ЕС намерены объединить усилия своих правительств, армий и разведок под эгидой США в рамках «всеобъемлющей межведомственной, межправительственной и международной стратегии» и максимально эффективно использовать методы «политического, экономического, военного и психологического давления с учетом того, что гибридная война представляет собой использование комбинации обычных, нерегулярных и асимметричных средств в сочетании с постоянными манипуляциями политическим и идеологическим конфликтом. Основополагающая роль в гибридных войнах отводится ВС, для чего НАТО и ЕС договорились в 2017–2018 годы углубить координацию планов военных учений по отработке задачи противодействия гибридным угрозам.
Совместные усилия США, НАТО и ЕС приносят ощутимые плоды. Потеряна (возможно, временно) Украина. Под угрозой позиции России в Сербии – единственном нашем союзнике на Балканах, где в парламенте нет ни одной партии, выступающей за союз с нашей страной. Слабо используются возможности «мягкого влияния» российских СМИ, общественных организаций, недостаточны военные, образовательные и культурные контакты. Выправление положения стоит недешево, но потери обойдутся дороже.
В этом контексте важным направлением противодействия наращиванию давления «мягкой силы» на Россию, ее союзников и партнеров должны стать скоординированные меры по созданию соответствующего «мягкого барьера» против проникновения подрывных технологий, направленных на развал и разобщение как российского общества, так и связей России с союзниками и партнерами. Задача состоит в объединении и координации усилий экспертного сообщества.
Неотложный характер такого шага определяется тем обстоятельством, что сегодня в НАТО активно ведется разработка стратегий так называемого переходного периода от относительно расплывчатой военно-политической ситуации, свойственной гибридной войне, к классической конвенциональной войне с применением всего спектра обычных вооружений. При этом пока остается за скобками возможность выхода событий из-под контроля из-за ошибочной оценки, случайного инцидента или преднамеренной эскалации, что может привести к неконтролируемому расширению масштабов конфликта.
Важнейшей составляющей стратегии сдерживания, одобренной на саммите НАТО в Варшаве, является гибридная война, которая ведется против России и государств-членов ОДКБ с целью их ослабления и развала. Особого размаха и изощренности сегодня достигли стратегии информационной войны, которые охватывают культурно-мировоззренческую сферу, вмешиваются в спорт, образовательные и культурные обмены, в деятельность религиозных организаций.
Гибридная война против России ведется уже давно, однако своего апогея она пока не достигла. Внутри страны в крупных городах и в регионах при поддержке пятой колонны усиленно укрепляются плацдармы для цветной революции, ведется подготовка к развертыванию масштабных действий по всем направлениям гибридной войны. Тревожные «звоночки» уже прозвучали из ряда центральных и южных регионов.
Кумулятивный эффект военных приготовлений и подрывных информационных технологий формирует реальную угрозу национальной безопасности российского государства.
Для структур обеспечения национальной безопасности важными организационными выводами из сложившейся угрожающей ситуации должно стать обеспечение адаптации доктринальных документов, личного состава ВС РФ и других силовых структур и техники к изменяющемуся спектру угроз и наращивание мероприятий по военной подготовке при определяющей роли разведки с опорой как на новые технологии, так и гуманитарные и культурные инструменты. Важно на государственном уровне обеспечить выверенный баланс потенциалов «жесткой и мягкой силы». Особое внимание следует уделять вопросам защиты русского языка и его изучению в России и за рубежом, особенно в исторически и культурно тяготеющих к России странах.
В этом контексте дискуссия в российском военно-научном сообществе по вопросам гибридной войны и противостояния гибридным угрозам безусловно необходима и уже сегодня создает основу для более обстоятельных оценок и рекомендаций. С учетом реальной опасности современных подрывных действий Запада в рамках создания государственной системы перспективных исследований и разработок в области науки и военных технологий следует предусмотреть создание специального центра с задачей углубленного изучения всего спектра конфликтов современности, включая цветные революции и гибридные войны, а также стратегии их сочетания с информационными войнами и технологиями управляемого хаоса.