чего их басурман жалеть
Зачем жалеть басурман?
К вопросу об адекватной оценке сил противника.
— Ваше высокопревосходительство, сколько турок указывать убитыми?
— Пиши поболе. Чего их, басурман, жалеть!
Данное высказывание приписывается А.В. Суворову, но “примерить” его можно на любого полководца русско-турецких войн. Хотя завышение сил врага и особенно его потерь является давней военной традицией, в европейских войнах Нового Времени фантазии Мюнхгаузенов было довольно сложно разгуляться — вчерашние враги запросто могут стать завтрашними союзниками, все пишут рапорты, мемуары, так что особо размахнуться с масштабами победы не получится. То ли дело — турки. Так что вторую часть фразы следует читать скорее “да кто их будет слушать!” Измерять “диких туземцев” меньше, чем ордой, для цивилизованного джентльмена было даже не очень удобно.
XX век добавил в это уравнение элементы пропаганды и противостояния идеологий. Теперь пресловутое “число пи” оно же “значение синуса” в ходе войны запросто могло не только достигать четырёх, но и вообще иметь смутное отношение к реальности.
Интересно, что последствия такого подхода в период Гражданской войны в молодой советской республике честно старались изживать — чему в немалой степени способствовало возвращение некоторых бывших противников. Завышать силы белых в Крыму на лекциях преподавателя тактики школы комсостава “Выстрел” Я.А. Слащева было, мягко говоря, неразумно. По воспоминаниям красных военачальников:
Многие командиры-слушатели сами сражались с врангелевцами, в том числе и на подступах к Крыму, а бывший белогвардейский генерал не жалел ни язвительности, ни насмешки, разбирая ту или иную операцию наших войск.
Однако уже следующие крупные конфликты с участием советских военных снова упёрлись в идеологический барьер. Весьма характерным примером стал дебют присланных в Испанию танков Т‑26. Командовавший ими в первом бою Поль Арман (он же советский танкист Пауль Тылтынь) оставил весьма красочное описание рейда по франкистским тылам.
Описание очень впечатляющее, но, по данным франкистов, потери гарнизона Сесеньи, где геройствовали танки Армана, составили 13 убитых и 60 раненых. Также в ходе боя погибло 3 и было ранено 7 местных жителей. При этом потери группы Армана составили минимум три танка Т‑26 — довольно много для боя с противником, не имевшим противотанковых средств, кроме бутылок с бензином.
Более важным выводом из рейда могло бы стать не описание раздавленной кавалерии, а проявившееся полное отсутствие взаимодействия между республиканскими частями. Например, атаке должен был бы предшествовать авианалёт, но самолёты отбомбились… по соседнему городку. Что касается республиканской пехоты, которая должна была атаковать вместе с танками, то, согласно докладу Армана, он её просто не нашёл, а по данным испанцев — республиканская пехота атаковала уже после ухода танков и понесла тяжёлые потери.
С первых дней Великой Отечественной войны проблема недостоверных, а местами панических донесений о численности сил противника — и, соответственно, нанесённых ему потерях встала “в полный рост”. Характерным примером стало выдвижение КМГ Болдина, в состав которой входил один из наиболее мощных мехкорпусов — 6-й МК. Командующий Западным фронтом Павлов нацелил свой резерв на разгром “сувалкской группировки мотомехвойск противника”, обнаруженной воздушной разведкой фронта и подтверждённой донесениями из войск. Между тем, в указанном направлении наступали немецкие пехотные дивизии, усиленные несколькими дивизионами самоходок “штурмгешюц”.
Желания завысить — сознательно или просто без придирчивого анализа донесений подчинённых — не избегали и достаточно известные командиры. Так, в воспоминаниях М. Катуков пишет:
За восемь суток Гудериан потерял 133 танка, 2 бронемашины, 2 цистерны с горючим, 35 ПТР, 15 тягачей с боеприпасами, 6 миномётов, 4 зенитных орудия, 6 самолётов и до полка пехоты.
Поль Арман (он же советский танкист Пауль Тылтынь) | Mil.ru
Учитывая, что рядом с 4-й тбр Катукова дралась ещё 11-я тбр, да и другие части корпуса Лелюшенко, немецкая 4-я танковая дивизия должна была вся остаться вдоль шоссе Орел-Мценск — и даже не один раз. Реально же численность наступавшей немецкой дивизии “просела” примерно на 14–16 танков — даже с учётом возможного ввода в строй ранее подбитых, 133 потерянных танка “натягивается” примерно никак. Между тем, победные работы о десятках убитых бронетушках никак не помогали ответу на вопрос, насколько сохранили боеспособность немецкие танковые дивизии, и кто вообще продолжает наступление на Москву.
В этом смысле достаточно красноречиво сообщение Софинформбюро от 15 декабря 1941 года:
В связи с этим не лишне будет напомнить, что гитлеровская армия только за пять месяцев военных действий на Восточном фронте потеряла до 19.000 орудий, более 15.000 танков и около 13.000 самолётов. Сюда не входят огромные потери в технике и вооружении гитлеровской армии, которые она понесла с 16 ноября по 10 декабря на подступах к Москве.
“Туман войны” для советских командиров относительно не только противника, но и собственных частей порой бывал ну очень густым. Так, в одном из документов описывается случай, когда в ходе наступления немцев на Воронеж разведчики 13-й армии захватили немецкую карту. “Посмотрев на эту карту, командующий генерал-майор Т. Пухов заявил: “Я узнал точное расположение своей обороны тогда, когда посмотрел на эту карту”.
Необходимо отметить, что в своем отчетом докладе бывший командир 13 танкового корпуса полковник Танасчишин дает очковтирательские цифры потерь противника, указывая, что в этой операции за два дня боев 163 тбр уничтожила 27 танков, 400 солдат противника и 5 танков захватила исправными, которые сейчас действуют в составе корпуса. В то время, когда указанная группа противника состояла всего из 22 танков и 150–200 человек пехоты. Такие же очковтирательские цифры потерь противника приводятся во всем его отчетном докладе.
Подобные явления отмечались отнюдь не только в начальный период войны. Завышение сил противника и его потерь наблюдалось и в 1944 году:
Донесения о ходе боя подчастую были ложны и преувеличены, о контратаках противника часто преувеличивались до невероятности. При контратаках 10-12 танков докладывалось об атаках 80-90 танков, заметоно тигромания. (текст оригинального документа — прим. автора)
…и даже в победном 1945-м…
ПРИКАЗ командующего войсками 3-го Украинского фронта от 20.02.45 г. ОБ ИТОГАХ ОБОРОНИТЕЛЬНЫХ БОЕВ ВОЙСК ФРОНТА В ЯНВАРЕ 1945 г.
В ходе боев вскрылся ряд существенных недостатков, мешавших фронту наиболее рационально вести бои, нанести противнику ещё большее поражение и иметь гораздо меньшие собственные потери. Наиболее существенными из них являются:
г) В начальный период боев выявилась недооценка противотанковых ружей и мелкокалиберной артиллерии в борьбе с танками противника. Очень часто все бронеединицы противника, по докладам красноармейцев и сержантов, оценивались как танки и притом ещё как “Тигры” или “Пантеры”, а донесения эти не всегда проворились офицерским наблюдением.
…
Обнаружено множество ложных докладов о положении частей, завышенных оценок противника, наряду с преуменьшением своих возможностей и неверной оценкой хода боя как “катастрофического” (особенно это относится к штабу 5 гв. кк), что приводило к запутыванию обстановки, а, следовательно, и неправильному использованию резервов.
Знамя Победы над рейхстагом | Фото: Евгений Ананьевич Халдей
Но вот наступил триумфальный май, над поверженным Рейхстагом взвилось знамя Победы. Среди множества прочих трофеев победителям досталось огромное количество немецких документов, осевших в так называемом “трофейном” фронде Центрального Архива Министерства Обороны (сейчас фонд 500 ЦАМО РФ). Казалось бы, сейчас и наступило время спокойно и вдумчиво, уже имея возможность “заглянуть” в карты и донесения противника, разобрать операции прошедшей войны. Однако было сделано… практически ничего. Вражеские документы годами пылились в архиве, а использовать их даже в ДСП-шных работах считалось не самым полезным для карьеры автора делом.
Пожалуй, наиболее ярко плоды подобного подхода проявились на флоте. В годы войны наиболее активно действовали подводники и ВВС флота — они же, заслуженно, как тогда считалось, и собрали большую часть доставшихся флоту чинов и наград. Однако сличение боевых докладов с послевоенными данными могло бы выявить (да и выявило, только уже в наше время) огромные расхождения между заявками и реальными — увы, весьма скромными — достижениями. Между тем, речь шла о людях, достигших к тому времени высокого положения и определявших пути дальнейшего строительства флота. Для армии это было менее явственно — хотя вполне возможно, более тщательный анализ прошедших боёв мог бы повлиять как на количественный рост послевоенного танкового парка, так и на оценку роли, например, ВДВ.
Что же касается исторической науки, то и тут возникший “идеологический занавес” привёл к тому, что на Западе даже при описании действий на т.н. “Восточном фронте” пользовались советскими источниками примерно как в СССР — немецкими. При таком подходе не приходится удивляться, что даже средний западный любитель истории знает о нашей войне из мемуаров немецких генералов или из многочисленных изданий, посвящённых боевому пути немецких же частей — по большей частей, в стиле: “как мы одиноко боролись против тёмной массы монголо-большевиков”.
Можно, конечно, сказать, что всё это — дела давно минувших дней, которые сейчас уже малоактуальны. Но опыт последних конфликтов довольно наглядно показывает, что вопрос адекватной оценки сил противника и его потерь по-прежнему весьма актуален для российской армии. Для других, впрочем, тоже — но это уже их проблемы.
Зачем жалеть басурман?
— Ваше высокопревосходительство, сколько турок указывать убитыми?
— Пиши поболе. Чего их, басурман, жалеть!
Данное высказывание приписывается А.В. Суворову, но “примерить” его можно на любого полководца русско-турецких войн. Хотя завышение сил врага и особенно его потерь является давней военной традицией, в европейских войнах Нового Времени фантазии Мюнхгаузенов было довольно сложно разгуляться — вчерашние враги запросто могут стать завтрашними союзниками, все пишут рапорты, мемуары, так что особо размахнуться с масштабами победы не получится. То ли дело — турки. Так что вторую часть фразы следует читать скорее “да кто их будет слушать!” Измерять “диких туземцев” меньше, чем ордой, для цивилизованного джентльмена было даже не очень удобно.
XX век добавил в это уравнение элементы пропаганды и противостояния идеологий. Теперь пресловутое “число пи” оно же “значение синуса” в ходе войны запросто могло не только достигать четырёх, но и вообще иметь смутное отношение к реальности.
Интересно, что последствия такого подхода в период Гражданской войны в молодой советской республике честно старались изживать — чему в немалой степени способствовало возвращение некоторых бывших противников. Завышать силы белых в Крыму на лекциях преподавателя тактики школы комсостава “Выстрел” Я.А. Слащева было, мягко говоря, неразумно. По воспоминаниям красных военачальников:
“Многие командиры-слушатели сами сражались с врангелевцами, в том числе и на подступах к Крыму, а бывший белогвардейский генерал не жалел ни язвительности, ни насмешки, разбирая ту или иную операцию наших войск”.
Однако уже следующие крупные конфликты с участием советских военных снова упёрлись в идеологический барьер. Весьма характерным примером стал дебют присланных в Испанию танков Т‑26. Командовавший ими в первом бою Поль Арман (он же советский танкист Пауль Тылтынь) оставил весьма красочное описание рейда по франкистским тылам.
Описание очень впечатляющее, но, по данным франкистов, потери гарнизона Сесеньи, где геройствовали танки Армана, составили 13 убитых и 60 раненых. Также в ходе боя погибло 3 и было ранено 7 местных жителей. При этом потери группы Армана составили минимум три танка Т‑26 — довольно много для боя с противником, не имевшим противотанковых средств, кроме бутылок с бензином.
Более важным выводом из рейда могло бы стать не описание раздавленной кавалерии, а проявившееся полное отсутствие взаимодействия между республиканскими частями. Например, атаке должен был бы предшествовать авианалёт, но самолёты отбомбились… по соседнему городку. Что касается республиканской пехоты, которая должна была атаковать вместе с танками, то, согласно докладу Армана, он её просто не нашёл, а по данным испанцев — республиканская пехота атаковала уже после ухода танков и понесла тяжёлые потери.
С первых дней Великой Отечественной войны проблема недостоверных, а местами панических донесений о численности сил противника — и, соответственно, нанесённых ему потерях встала “в полный рост”. Характерным примером стало выдвижение КМГ Болдина, в состав которой входил один из наиболее мощных мехкорпусов — 6-й МК. Командующий Западным фронтом Павлов нацелил свой резерв на разгром “сувалкской группировки мотомехвойск противника”, обнаруженной воздушной разведкой фронта и подтверждённой донесениями из войск. Между тем, в указанном направлении наступали немецкие пехотные дивизии, усиленные несколькими дивизионами самоходок “штурмгешюц”.
Желания завысить — сознательно или просто без придирчивого анализа донесений подчинённых — не избегали и достаточно известные командиры. Так, в воспоминаниях М. Катуков пишет:
Поль Арман (он же советский танкист Пауль Тылтынь) | Mil.ru
“За восемь суток Гудериан потерял 133 танка, 2 бронемашины, 2 цистерны с горючим, 35 ПТР, 15 тягачей с боеприпасами, 6 миномётов, 4 зенитных орудия, 6 самолётов и до полка пехоты”.
Учитывая, что рядом с 4-й тбр Катукова дралась ещё 11-я тбр, да и другие части корпуса Лелюшенко, немецкая 4-я танковая дивизия должна была вся остаться вдоль шоссе Орел-Мценск — и даже не один раз. Реально же численность наступавшей немецкой дивизии “просела” примерно на 14–16 танков — даже с учётом возможного ввода в строй ранее подбитых, 133 потерянных танка “натягивается” примерно никак. Между тем, победные работы о десятках убитых бронетушках никак не помогали ответу на вопрос, насколько сохранили боеспособность немецкие танковые дивизии, и кто вообще продолжает наступление на Москву.
В этом смысле достаточно красноречиво сообщение Софинформбюро от 15 декабря 1941 года:
“В связи с этим не лишне будет напомнить, что гитлеровская армия только за пять месяцев военных действий на Восточном фронте потеряла до 19.000 орудий, более 15.000 танков и около 13.000 самолётов. Сюда не входят огромные потери в технике и вооружении гитлеровской армии, которые она понесла с 16 ноября по 10 декабря на подступах к Москве”.
“Туман войны” для советских командиров относительно не только противника, но и собственных частей порой бывал ну очень густым. Так, в одном из документов описывается случай, когда в ходе наступления немцев на Воронеж разведчики 13-й армии захватили немецкую карту. “Посмотрев на эту карту, командующий генерал-майор Т. Пухов заявил: “Я узнал точное расположение своей обороны тогда, когда посмотрел на эту карту”.
“Необходимо отметить, что в своем отчетом докладе бывший командир 13 танкового корпуса полковник Танасчишин дает очковтирательские цифры потерь противника, указывая, что в этой операции за два дня боев 163 тбр уничтожила 27 танков, 400 солдат противника и 5 танков захватила исправными, которые сейчас действуют в составе корпуса. В то время, когда указанная группа противника состояла всего из 22 танков и 150–200 человек пехоты. Такие же очковтирательские цифры потерь противника приводятся во всем его отчетном докладе”.
Подобные явления отмечались отнюдь не только в начальный период войны. Завышение сил противника и его потерь наблюдалось и в 1944 году:
“Донесения о ходе боя подчастую были ложны и преувеличены, о контратаках противника часто преувеличивались до невероятности. При контратаках 10-12 танков докладывалось об атаках 80-90 танков, заметоно тигромания”. (текст оригинального документа — прим. автора)
…и даже в победном 1945-м…
“ПРИКАЗ командующего войсками 3-го Украинского фронта от 20.02.45 г. ОБ ИТОГАХ ОБОРОНИТЕЛЬНЫХ БОЕВ ВОЙСК ФРОНТА В ЯНВАРЕ 1945 г.
В ходе боев вскрылся ряд существенных недостатков, мешавших фронту наиболее рационально вести бои, нанести противнику ещё большее поражение и иметь гораздо меньшие собственные потери. Наиболее существенными из них являются:
г) В начальный период боев выявилась недооценка противотанковых ружей и мелкокалиберной артиллерии в борьбе с танками противника. Очень часто все бронеединицы противника, по докладам красноармейцев и сержантов, оценивались как танки и притом ещё как “Тигры” или “Пантеры”, а донесения эти не всегда проворились офицерским наблюдением.
…
Обнаружено множество ложных докладов о положении частей, завышенных оценок противника, наряду с преуменьшением своих возможностей и неверной оценкой хода боя как “катастрофического” (особенно это относится к штабу 5 гв. кк), что приводило к запутыванию обстановки, а, следовательно, и неправильному использованию резервов”.
Знамя Победы над рейхстагом | Фото: Евгений Ананьевич Халдей
Но вот наступил триумфальный май, над поверженным Рейхстагом взвилось знамя Победы. Среди множества прочих трофеев победителям досталось огромное количество немецких документов, осевших в так называемом “трофейном” фронде Центрального Архива Министерства Обороны (сейчас фонд 500 ЦАМО РФ). Казалось бы, сейчас и наступило время спокойно и вдумчиво, уже имея возможность “заглянуть” в карты и донесения противника, разобрать операции прошедшей войны. Однако было сделано… практически ничего. Вражеские документы годами пылились в архиве, а использовать их даже в ДСП-шных работах считалось не самым полезным для карьеры автора делом.
Пожалуй, наиболее ярко плоды подобного подхода проявились на флоте. В годы войны наиболее активно действовали подводники и ВВС флота — они же, заслуженно, как тогда считалось, и собрали большую часть доставшихся флоту чинов и наград. Однако сличение боевых докладов с послевоенными данными могло бы выявить (да и выявило, только уже в наше время) огромные расхождения между заявками и реальными — увы, весьма скромными — достижениями. Между тем, речь шла о людях, достигших к тому времени высокого положения и определявших пути дальнейшего строительства флота. Для армии это было менее явственно — хотя вполне возможно, более тщательный анализ прошедших боёв мог бы повлиять как на количественный рост послевоенного танкового парка, так и на оценку роли, например, ВДВ.
Что же касается исторической науки, то и тут возникший “идеологический занавес” привёл к тому, что на Западе даже при описании действий на т.н. “Восточном фронте” пользовались советскими источниками примерно как в СССР — немецкими. При таком подходе не приходится удивляться, что даже средний западный любитель истории знает о нашей войне из мемуаров немецких генералов или из многочисленных изданий, посвящённых боевому пути немецких же частей — по большей частей, в стиле: “как мы одиноко боролись против тёмной массы монголо-большевиков”.
Можно, конечно, сказать, что всё это — дела давно минувших дней, которые сейчас уже малоактуальны. Но опыт последних конфликтов довольно наглядно показывает, что вопрос адекватной оценки сил противника и его потерь по-прежнему весьма актуален для российской армии. Для других, впрочем, тоже — но это уже их проблемы.
«Пиши больше — чего их, басурман, жалеть!»
Практика завышения успехов на войне известна с давних времён. Многие военачальники прошлого оценивали вражеские потери по принципу «Пиши больше — чего их, басурман, жалеть!». Сейчас это принято именовать модным словом «оверклейм», означающим раздувание своих достижений в бою. На войне этим страдали разные роды войск. К примеру, хорошо известен оверклейм лётчиков и подводников. Не обошёл он стороной и разведчиков, которые порой существенно преувеличивали свои успехи. Иногда в их донесениях упоминаются десятки и даже сотни убитых и раненых вражеских солдат как результат проведённых разведпоисков или акций силовой разведки. Однако блеск этих реляций выглядит не таким ярким, если сравнить их с данными противника — часто оказывалось, что враг и не догадывался о своих больших потерях, нанесённых ему советской разведкой. Характерным примером является результат нескольких разведакций, проведённых на Юго-Западном и Карельском фронтах в 1942 году.
Юго-Западный фронт
В начале весны 1942 года рубеж обороны 40-й армии генерала Парсегова пролегал между населёнными пунктами Солнцево и Щигры восточнее Курска. Согласно журналу боевых действий и оперативным сводкам штаба армии, в ночь с 25 на 26 марта её дивизии производили на своих участках силовую разведку с целью взятия языков. Усиленные сводные разведотряды численностью до батальона с разным результатом атаковали немецкие позиции. К примеру, у местечка Русаново отряду 121-й стрелковой дивизии удалось в бою захватить двух пленных из 7-й роты 10-го моторизированного полка 9-й танковой дивизии вермахта.
Получив 24 марта приказ штаарма на уничтожение немецкого гарнизона в Русаново и взятие там контрольных пленных, разведрота 121-й дивизии совместно с бойцами 383-го стрелкового полка приступила к выполнению поставленной задачи. Согласно донесению о проведённом бое, в ночь на 26 марта этот разведотряд смог внезапно ворваться в деревню, вызвав у противника панику. Красноармейцы закидывали немцев гранатами и расстреливали из автоматов, уничтожив при этом девять ДОТов с их гарнизонами. Кроме того, семь немцев взяли в плен,
«(…) из коих в живых осталось 2 человека: обер-ефрейтор и рядовой санитар. Из остальных: 2-е померли дорогой от тяжёлых ран, в том числе и офицер и три были уничтожены при отходе роты».
Подводя итоги операции, штадив пришёл к выводу, что кроме взятых пленных и трофеев (один пулемёт, три пистолета и бинокль), разведотряд полностью уничтожил гарнизон Русаново, убив до 150 немцев. Цена успеха в бою, который командование 121-й дивизии сочло образцовым, составила 13 убитых советских военнослужащих, включая трёх командиров, и 24 раненых, из которых четверо, получив лёгкие ранения, остались в строю.
В ту ночь успех сопутствовал и разведотряду 62-й дивизии. Действуя у местечка Ржава, он взял в плен ефрейтора 217-го пехотного полка 57-й пехотной дивизии. Разведотряды остальных соединений 40-й армии поставленной задачи не выполнили. В их число входили и разведчики 6-й стрелковой дивизии, которые атаковали позиции той же 9-й немецкой дивизии у деревни Красная Косоржа, расположенной у слияния рек Косоржа и Тим. Несмотря на неудачу советских разведчиков, немцы обратили на них внимание, сочтя их действия оригинальными. Рассмотрим этот случай подробнее.
К сожалению, отчёт о разведпоиске 6-й дивизии в ночь на 26 марта обнаружить не удалось. Наиболее подробные сведения об этой акции содержит боевое донесение её штадива:
«Разведгруппа в составе усиленной стрелковой роты 333 СП с одним взводом разведроты — (100 штыков) с тремя ротными миномётами, 7-ю автоматами (ППШ), тремя ручными пулемётами при поддержке артиллерии и батальонных миномётов в 0.10 26.3. двумя группами повела наступление на сев. часть КРАСН. КОСОРЖА, атаковав её с востока и запада. Бой в КРАСН. КОСОРЖА продолжался 40 минут, в результате чего противник бежал из сев. части указанного пункта на юго-зап. его часть, открыв сильный пулемётный огонь из глубины своей обороны: 2-х ДЗОТов расположенных между БЫСТРА и КРАСН. КОСОРЖА и 5-ти блиндажей с зап. окраины КРАСН. КОСОРЖА. Под воздействием огня (…) разведгруппа в 4.30 26.3 отошла на исходное положение, не имея успеха. Потери разведгруппы: убито 3 человека, ранен — 1, 1 танковый пулемёт. Потери противника: до 34 человек убитых и раненых».
Таким образом, согласно докладам, два разведотряда нанесли 9-й немецкой дивизии серьёзный урон, убив и ранив до 200 человек, не считая двух пленных. В частности, командование 121-й дивизии не сомневалось, что её разведка полностью уничтожила в Русаново 7-ю роту 10-го моторизированного полка немцев. Но так ли было на самом деле? Чтобы выяснить истину, обратимся к документам противника.
«Кто там?»
В августе 1942 года на Брянском фронте был захвачен документ, подписанный командиром 248-го пехотного полка полковником Небауером из 88-й пехотной дивизии вермахта. Он содержал подробное описание силовой разведки у Красной Косоржи, составленное немецкой стороной:
«В ночь с 25 на 26.3.1942 ударный отряд русских численностью 50–60 человек совершил нападение на опорный пункт Красная Косоржа. Впереди шёл русский передовой отряд численностью до 6–8 человек, который продвигался между двумя опорными пунктами и со стороны приблизился к немецкому часовому, стоявшему перед домами. В эту ночь было очень темно.
Среди русских один хорошо говорил по-немецки. Во время приближения русский несколько раз крикнул своим солдатам «Тише!». При дальнейшем подходе русских между русским солдатом и немцеким часовым завязался следующий разговор:
«Немецкий часовой: «Пропуск!»
Немецкий часовой: «Кто там?»
Между тем русский подошёл ближе, ударил часового прикладом по голове и попытался заткнуть ему рот. Но часовой закричал и своим криком поднял обитателей дома. Когда люди хотели выскочить из дома, в переднем помещении уже разорвалась граната, а пули стали проникать в дом. Люди, находившиеся в доме под командованием лейтенанта Калленберга, по одиночке выпрыгнули на улицу и ручными гранатами подавили ручной пулемёт, находившийся на позиции перед домом. Русские потеряли 2-е убитых. Был захвачен 1 ручной пулемёт и 1 винтовка. Основная масса ударного отряда русских после получасового огневого боя снова отошла назад. Наши потери: 1 убитый, 3 легко раненных от снарядов пехоты и арт.огня.
Этот случай был объявлен в целях обучения всему составу войск».
Из описания следует, что ни о каких трёх десятках убитых и раненых солдатах вермахта речь не шла. Зато немцы весьма точно назвали потери советской стороны у Красной Косоржи.
Ну а как же победная реляция 121-й дивизии, сообщавшая о немецкой панике в Русаново и полном уничтожении там 7-й роты 10-го моторизированного полка? Вот что гласит журнал боевых действий 9-й танковой дивизии о событиях на её позициях в ночь на 26 марта 1942 года:
Наши потери: 5 убитых, 11 раненых, 2 пропавших без вести.
При осмотре тел русских восточнее Русаново была обнаружена карта, на которой безупречно обозначена 121-я стрелковая дивизия в составе трёх стрелковых полков и штаба в Мелихово. Штурмовая группа, судя по солдатским книжкам, была из состава именно этой дивизии. Наблюдавшаяся ранее, особенно 23.03., интенсивность железнодорожных перевозок без сомнения связана с прибытием этой дивизии».
Позже немецкий штадив уточнил потери на 26 марта, изменив их на трёх убитых, 13 раненых и двух пропавших без вести. Вероятно, двое немцев, изначально записанных в убитые, оказались тяжелоранеными, и они выжили. Таким образом, две сотни убитых и раненых военнослужащих вермахта в Красной Косорже и Русаново были вымыслом советской стороны. Отдельно стоит обратить внимание на двух пропавших без вести немцев. Вероятно, они были теми пленными, которых разведчикам 121-й дивизии удалось взять в Русаново. А вот остальные пять пленных, которые «2-е померли дорогой от тяжёлых ран, в том числе и офицер и три были уничтожены при отходе роты», документами противника не подтвердились.
Потери отрядов 6-й и 121-й дивизий немцы подметили почти верно, допустив лишь небольшое завышение. Согласно их данным, «23 убитых, ок. 20 раненых, 1 раненый взят в плен», тогда, как советская сторона оценила свои потери в 16 убитых и 25 раненых. Удостоверения личности, обнаруженные у погибших советских воинов, помогли немцам определить их принадлежность к 121-й дивизии, а найденная карта с позициями соединения стала для противника приятным сюрпризом. Наличие у разведчиков личных документов и карты было грубейшим нарушением правил проведения разведакций.
Любопытно, что оверклейм советской стороны в оценках вражеских потерь во время разведпоисков касался не только живой силы противника, но и матчасти. Примером тому служит история с уничтожением немецких миномётов, произошедшая на Карельском фронте, у Мурманска, в ноябре 1942 года.
Карельский фронт
Середина ноября 1942 года для бойцов 72-й морской стрелковой бригады стала временем активных разведывательных действий. Объектами поисков были опорные пункты немецкой обороны южнее губы Западная Лица в районе озера Череп. С 13 по 17 ноября разведчики бригады провели три поиска, из которых лишь последний завершился успехом: в ночь на 17 ноября был взят в плен обер-ефрейтор 136-го горно-стрелкового полка вермахта. Однако наиболее интересной выглядит более ранняя акция, проведённая в ночь на 15 ноября, когда разведгруппе 3-го батальона бригады якобы удалось уничтожить немецкую миномётную батарею рядом с высотой 263.5 северо-восточнее указанного озера.
Согласно документам 72-й бригады, в ту ночь за языком вышла группа старшего сержанта (по другим сведениям, красноармейца) Князева: 20 автоматчиков, 13 разведчиков и пять пулемётчиков с двумя ручными пулемётами. Она должна была работать в квадрате 9870-3, у высоты 263.5, где ранее другие разведгруппы замечали немецкие огневые точки:
«Выйдя на высотку в районе (9870-3) группа обнаружила за обратными скатами её минбатарею противника и в 20 метрах жилые землянки. Через открытую дверь в одной из землянок видны были на нарах солдаты противника, спящие в нательном белье. Землянка освещалась электричеством. Минбатарею охранял один часовой».
Сняв часового выстрелом из винтовки, бойцы Князева бросились к миномётам и землянкам. Спрыгнув на крышу одной из них, сержант Шаров начал кидать гранаты в дымовую трубу. Другие разведчики бросали гранаты в окна и двери, стреляя из автоматов по выбегавшим немцам. Согласно отчёту о разведке, один немецкий автоматчик, открывший огонь из окна, был убит. Сержант Янюшин попытался взять языка, но схваченный им солдат оказал сопротивление и был тоже убит.
Тем временем несколько советских бойцов попытались унести миномёты, но «не смогли их поднять, ввиду большого веса». Тогда Князев приказал подорвать миномёты гранатами, опуская их в стволы. Вскоре по его сигналу группа начала отход под огнём вражеских пулемётов, находившихся западнее места боя. Прикрывая возвращение разведчиков, советская сторона также открыла ответный огонь из миномётов.
Оценивая действия группы Князева, штаб 72-й бригады писал:
«В результате налёта группой уничтожено 3 миномёта крупного калибра, частично разрушено 4 землянки, убито и ранено свыше 20 солдат противника.
Захваченный в ночь с 16 на 17.11.1942 г. пленный обер-ефрейтор 1/ 136 гсп, на предварительном допросе подтвердил уничтожение русскими разведчиками 3-х миномётов и, кроме того указал, что там же была уничтожена метательная установка. Русские оставили на поле боя одного убитого».
Казалось бы, всё ясно. Хотя разведчики языка и не взяли, но урон противнику нанесли солидный: вывели из строя более двух десятков фрицев, три тяжёлых миномёта и даже какую-то метательную установку. Однако при сверке с документами немецкой 2-й горнострелковой дивизии картина оказалась не такой радужной. Оказалось, что советская сторона была неточна в своих оценках по причине явного оверклейма разведчиков и вероятного вранья пленного во время допроса.
Детектив с миномётами
Согласно немецким документам, группа Князева атаковала опорный пункт «Инсбрук» севернее высоты 263.5. Потери немцев составили два человека убитыми и ещё два ранеными, то есть советская сторона завысила их в пять раз. Впрочем, бой был скоротечен, и советские разведчики вряд ли могли точно оценить, сколько же фрицев они настреляли. В отчёте конкретно указаны лишь три немца, пострадавшие от их действий: часовой, автоматчик в окне и несостоявшийся язык. Все остальные убитые и раненые оказались вымыслом, построенным на гипотетических оценках.
Косвенным доказательством того, что лёгкие миномёты могли пострадать во время налёта советских разведчиков на «Инсбрук», являются показания пленного. Правда, они не вызывают доверия из-за его рассказа об уничтожении какой-то метательной установки. Можно предположить, что в этом случае речь шла о тяжёлом миномёте 10-cm-Nebelwerfer 35. Действительно, в сентябре 1942 года 2-й горнострелковой дивизии был придан батальон таких миномётов — 18 единиц. Однако его штаб и батареи располагались на западном берегу Западной Лицы, и в ноябре никаких потерь в матчасти батальон не имел.
Можно предложить три версии:
Какая из них является верной, установить теперь уже не представляется возможным.
Описанные случаи на Юго-Западном и Карельском фронтах показывают, что, бывало, при оценке результатов разведакций потери противника явно завышались, а иногда и вовсе могли быть выдуманы. При сверке с немецкими документами советские заявки на уничтожение вражеской живой силы и техники далеко не всегда подтверждались. Во время войны разведорганы Красной армии уделяли должное внимание захваченным документам, чтобы проверить успехи, заявленные в отчётах, сводках и донесениях. Порой информация из немецких бумаг служила хорошим «лекарством», излечивавшим головокружение от успехов — характерным примером тому является трофейное немецкое описание силовой разведки у Красной Косоржи.
Стоит понимать, что правдивая и своевременная информация является главным условием для того, чтобы командир принял верное решение. Она же служит основным материалом при оценке обстановки и, следовательно, имеет огромное значение для управления действиями войск. Однако в отношении советской войсковой разведки можно сказать, что единственным фактом, подтверждавшим успешность её походов за языками, являлся захват контрольных пленных и документов. К сожалению, другие успехи, заявленные советскими разведчиками, далеко не всегда подтверждаются сверкой с данными противника. Увы, но и советские бойцы не чурались старинного принципа «пиши более».
Автор выражает глубокую признательность Александру Антошину, Дмитрию Пескину и Александру Полищуку за помощь в работе над статьёй